Полдень, XXI век (ноябрь 2012) - Коллектив авторов

Тихо тлеющие угольки вновь безропотно отдавали тепло путникам, скованным ознобом ночи. Но и в этот раз они были далеки от понимания того, насколько важна гибель каждой искры, исторгаемой костром в безжизненную тьму. Жаркий спор пылал между ними, согревая лучше всякого пламени.

– Как ты не понимаешь, – раздраженно прохрипел Нгама, – эти краски, это буйство, эта дикость… – совершенно лишние здесь.

– Почему?!

– Да потому, что они не нужны. Более того, слишком опасны, поскольку привлекают внимание хищников!

– Но если мы единственные творцы в этом мире, – воскликнул он, – то почему мы не можем руководствоваться принципом прекрасного, а не необходимого? К чему все эти клыки и когти, ядовитые жала, опасные топи? Почему не сотворить мир не в бесконечной череде смертей, а в гармонии жизней?

Нгама грубо выхватил из рук Мбого дивно раскрашенную птицу. Шершавые пальцы привычно нащупали на крыльях концы цветных линий, образующих узор перламутровых и серебряных волн. Не колеблясь ни мгновения, старик принялся расплетать неуместное буйство фантазии ученика.

– Жизнь – это борьба, – холодно объяснял он, потроша узоры, словно мангуст потрошит пойманную кобру, – а гармония жизней сливается в их бесконечное противостояние. Жизнь берет начало в смерти и невозможна без чужой смерти. Создав мир, в котором нет места смерти, ты обречешь его на увядание. Он умрет, как умирает под солнцем цветок, беспечно возросший в скале.

– Но…

– Не спорь со мной!

Мбого стиснул кулаки и, развернувшись, побежал прочь. Холодная ночная тьма послушно проглотила его гнев.

– В Бездну! – просипел Нгама.

Прогнав раздражение, словно настойчиво жужжащего шмеля, Нгама погрузился в воспоминания. Да, и в его венах когда-то текла молодость, и его руками когда-то руководило желание вплетать себя самого в окружающий мир. Разве не хотелось ему насытить пустующий мир чувством прекрасного, наполнявшего его, словно сладкое молоко наполняет безжизненную скорлупу кокоса! Но твердая рука учителя всегда направляла его в иное русло, в русло потребности, необходимости… Немало лет прошло, прежде, чем Нгама смог понять…

Нгама понял. Но поймет ли Мбого?

От созерцания великолепного водопада, рушившего вниз на острые камни тонны воды, Нгаму оторвала оса. Старик отмахнулся, пытаясь ее прогнать.

– Уйди, – уговаривал осу Нгама, – позволь мне насладиться моим творением в спокойствии. Я затратил на этот водопад целый день! Взгляни только, мой назойливый друг, сколь искусно я вплел в тело скалы русло буйной реки! Взгляни на их полный гармонии союз. Разве это не то совершенство, которое я пытаюсь показать своему ученику?

Оса не отвечала. Она прожужжала несколько кругов вокруг старика, после чего опустилась на нос престарелого ткача.

– Вот скажи мне, мой надоедливый товарищ, если бы я руководствовался одним лишь принципом прекрасного, стал бы этот водопад домом для тысячей крохотных организмов? Стал бы я вести реку по саванне сквозь скалы сюда, к крошечному уродливому озерцу, чьи грязные воды будут питать деревья, траву, кустарники на мили вокруг?

Нгама прищурил старые, почти слепые глаза. Оса, сидевшая на его носу, с трудом передвигала четырьмя парами неуклюжих лап. Ее мохнатое брюшко переливалось и сверкало, точно угодивший в хоровод солнечных лучей алмаз. Оса устало двигала облепленными розовой пыльцой крылышками.

Нгама снял насекомое с носа, подбросил в воздух. С трудом удерживаясь в воздухе, оса полетела прочь. Старик проводил насекомое взглядом, а потом снова зашелся рвущим грудь кашлем. Краем взгляда он заметил, как оса, не выдержав веса сплетенного учеником тела, рухнула в траву.

В Бездну. Хватит.

– Мбого! Подойди сюда, – Нгама позвал ученика, листик за листиком выплетавшего крону айвы неподалеку.

Достаточно. Мбого никогда не поймет. Упрямство заставит его вновь и вновь бросаться в бой против истины, которую пытается вложить в его сердце старый Нгама.

– Мбого!

Юный ткач ловко спрыгнул с раскидистых ветвей гордого дерева. Когда Нгама, убаюкав боль, рвущую тело, смог поднять седую голову, тот уже стоял перед ним.

– Ты звал, учитель? – обеспокоенно спросил юноша. В его взгляде, казалось, не было ничего, кроме сочувствия.

– Помоги мне подняться, – стерев с безжизненных губ сгустки вязкой крови, прохрипел старик.

Мбого послушно наклонился, подставляя плечо. Со вздохом Нгама ухватился за руку ученика, опираясь на него всем весом, и потому хорошо почувствовал, как вздрогнуло переполненное кипящей молодостью тело, когда холодные пальцы старости проникли под искусно сплетенные волокна кожи. Лихорадочно забилась нить жизни.

Словно скошенный бамбук, рухнул Мбого к ногам старика.

– Жаль, – вздохнул Нгама, расплетая тело уже мертвого ткача, – жаль, но ты так никогда и не поймешь.

Старик искренне надеялся, что ему хватит времени начать все сначала.

Глеб Корин «Кремлевский экзорцист»

Рассказ

– Здравствуйте, товарищи!

Неспешной, мягкой походкой Сталин прошел вдоль длинного стола заседаний. Головы приглашенных поворачивались ему вослед. Остановившись у своего места, он обернулся и сделал короткий плавный жест рукой:

– Прошу садиться!

Дождавшись, когда шорохи стульев и почтительное покашливание сменятся полной тишиной, он продолжил:

– Я пригласил вас, товарищи, с тем, чтобы сообщить вам… – он сделал паузу, чтобы дать присутствующим возможность оценить и юмор и литературные аллюзии вождя. Реакция приглашенных была ожидаемой – все тщательно заулыбались и даже позволили себе с некоторым облегчением откинуться на спинки стульев.

В тот же миг высокие двери распахнулись, и просторный кабинет заполнили крепкие люди в полевой форме без знаков различия. Оказавшись за спинами сидящих, они споро и ухватисто заламывали им руки за спину и утыкали лицами в зеленое сукно стола, не проявляя, впрочем, излишней жестокости. Товарищ Сталин так и остался стоять, надежно удерживаемый за обе руки двумя одинаковыми с лица крепышами.

– Та-ак, хорошо-о, хорошо-о-о! – пропел маленький человечек, быстрыми шажками входя в кабинет. Распахнутый белый халат на нем открывал добротный костюм военного покроя.

Одобрительно оглядевшись, он дернул головой в направлении дверей. В кабинет медленно въехало большое дубовое кресло на колесиках, оснащенное крепежными приспособлениями на подлокотниках, подножии и высокой спинке. Аккуратно направляемое двумя ассистентами, оно было развернуто и установлено у стены наподобие трона или архиерейского горнего места.

Затем внутрь вошел высокий худой человек в академической шапочке и с бородкой клинышком. Сопровождала его довольно многочисленная свита в белых халатах с большими и толстыми чемоданами в руках. Тут же защелкали язычки замков, откинулись крышки и наружу стали извлекаться приборы с должным обилием круглых окошек, разноцветных лампочек, больших и малых ручек и верньеров. Развернулись бухты проводов, штепселя воткнулись в розетки – и все ожило, загудело и замерцало. Человек в академической шапочке медленно обошел длинный стол, близоруко щурясь и внимательно принюхиваясь к каждому прибору своим длинным носом.