Публичное начало российского уголовного процесса - Анатолий Барабаш

Опровергают тезис о состязательности российского уголовного процесса и ответы на 15, 16 и 17-й вопросы. По мнению большинства опрошенных не обвинение даеттолчокдля уголовно-процессуальной деятельности, а обнаружение оснований для возбуждения уголовного дела (89,5 %), не обвинение является движущей силой процесса, а стремление установить истину (54,7 %) или необходимость установления обстоятельств, подлежащих доказыванию (28,5 %). О том, что для опрошенных стремление установить истину или необходимость установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, равнозначны, говорят ответы на 17-й вопрос. 94, 3 % опрошенных полагают, что органами предварительного расследования должны быть установлены все обстоятельства ст. 73 УПК РФ.

Анализ ответов на 18-й вопрос свидетельствует о том, что для прокурора в стадии предварительного расследования должна быть предпочтительней функция надзора (47,1 % опрошенных). Перед функцией процессуального руководства у нее преимущество 14 %. Особо показательно то, что 50 % ответивших прокурорских работников выступают за функцию надзора, тогда как 30,2 % считают приемлемой и функцию процессуального руководства.

Не считают противоестественной для российского уголовного процесса надзорную деятельность прокурора в суде 36 % опрошенных. Самое интересное, что в ее пользу высказалось 32,9 % следователей, 33,7 % прокурорских работников, но больше адвокатов и судей – 38 % и 39,5 % соответственно. Значит, суждения о том, что надзорные полномочия прокурора в суде разрушают равенство участвующих в уголовном процессе и ставят прокурора над судом, в определенной мере не состоятельны.

С 19-м вопросом, ответы на который приведены выше, тесно связан по содержанию 25-й. В нем спрашивалось – нарушают ли надзорные полномочия прокурора в суде принцип равенства? «Нет» – ответили 72,5 %. Следовательно, если часть ответивших на 19-й вопрос осознанно не боятся того, что надзорные полномочия прокурора в суде разрушат равенство, неосознанно к положительному решению о надзорной функции прокурора в суде склоняется гораздо большее число респондентов.

Нет однозначного отношения практических работников к функции обвинения прокурора в суде. За необходимость ее реализации в суде высказались 54,8 % из ответивших на 19-й вопрос. Но уже другая картина наблюдается при анализе ответов на 26-й вопрос, где спрашивалось – можно ли говорить о независимости суда, если рассматривать прокурора в суде как обвинителя? 63,9 % ответивших считают, что наделение прокурора в суде функцией обвинения ограничивает независимость суда. Среди них больше всего адвокатов (72 %) и судей (70,5 %), меньше прокуроров (46 %). Прокурор, в ситуации отказа от обвинения, которое обязывает суд независимо от внутреннего убеждения прекратить рассмотрение дела, становится хозяином процесса, что, как свидетельствуют ответы судей, их не устраивает.

Для окончательного прояснения позиций практических работников в отношении функции обвинения перед ними было поставлено еще несколько вопросов. Один из них (20-й) – что лежит в основании формирования позиции прокурора? Ответы на него дали такой результат: непосредственное исследование им доказательств – 73,5 %. Выполнение им в рамках предварительного расследования функции процессуального руководства – 26,5 %. При ответе на этот вопрос больше всего предпочли выделить первый ответ сотрудники прокуратуры (83,9 %). Анализ этих ответов позволяет сделать вывод, что в суд прокурор не может идти как обвинитель, ведь он в стадии предварительного расследования непосредственно не исследовал доказательства, то есть у него нет оснований для уверенности в достоверности утверждений следователя. Так считаем мы, но не практические работники. Большинство из них полагают, что внутреннее убеждение прокурора формируется в стадии предварительного расследования, при утверждении обвинительного заключения (54,4 % от ответивших на 21-й вопрос). И только 43,9 % дают ответ в соответствии со сделанным выше выводом. Они считают, что внутреннее убеждение у прокурора формируется в конце судебного следствия на стадии судебного разбирательства. Если бы на этот вопрос все респонденты ответили как работники прокуратуры, то приведенные две цифры были бы другими. 71,4 % их считают правильным положительный ответ на п. «б» 21-го вопроса. Если эту цифру сложить с той, где отражается настроенность прокуроров на спор (25,6 %), то в сумме получится почти 100 %. Это позволяет предположить, что нам удалось правильно выявить отношение сотрудников прокуратуры к функции обвинения. Однако, прежде чем поставить точку в выяснении того, можно ли рассматривать прокурора в суде как обвинителя, следует отметить, что самооценка, особенно когда речь идет о предъявлении ее другим, не всегда соответствует действительности. Сомнения тем более основательны, что представители других категорий практических работников иначе ответили на этот вопрос. Для снятия сомнения проанализируем ответы на 22-й вопрос. В его тексте не выделялась ни одна категория практических работников, таким образом, вопрос был обращен к каждому и каждый ответил за себя. В итоге – основой формирования внутреннего убеждения ответившие назвали оценку совокупности доказательств как результата их непосредственного исследования (94,3 %).

После этого мы снова вернулись к прокурорам, поставив вопрос – формируется ли внутреннее убеждение прокурора в виновности обвиняемого при положительном решении вопроса об утверждении обвинительного заключения, с которым он идет в суд? В этот раз положительных ответов было всего 19,3 %, а не 54,4 %.

Выявленное отношение к обвинению не является устойчивым. Об этом свидетельствуют ответы на 24-й вопрос. Если бы оно было прочным, то полагаем, что большинство, отвечая на вопрос о соотношении надзора и обвинения в судебном разбирательстве, как положительный отметили бы п. «б», где говорится о том, что надзор и обвинение связаны как часть и целое: целое – надзор, часть – обвинение, в том случае, когда у прокурора в ходе судебного разбирательства сформировалось убеждение в виновности подсудимого. В действительности же только 50 % ответивших предпочли этот вариант.

Данные проведенного практического исследования с определенной долей вероятности позволяют утверждать, что практические работники склонны понимать российский уголовный процесс как основанный на публичном начале. Это подтверждают и ответы на 36-й вопрос. 45, 8 % респондентов ответили, что российский уголовный процесс – это публичный процесс с элементами состязательности, 23 % – состязательный с элементами публичности, остальные считают, что это разные начала.

Следующий вывод: непоследовательность и противоречивость полученных ответов – следствие непоследовательности и противоречивости действующего уголовно-процессуального законодательства. Подобное положение дел не может быть признано удовлетворительным. Уголовный процесс, если позволено такое сравнение, – технология по производству знаний, пригодных для уголовно-правовой квалификации, если же ее описание противоречиво, субъекты, реализующие ее и участвующие в ее реализации, действуют подобно крыловским персонажам (лебедь, рак и щука), т. е. положительных результатов во всех случаях ожидать не приходится.

При работе с практическими материалами сделан еще один вывод: чем значимей принимаемое следователями решение, соответственно, чем жестче регламентация предшествующих ему действий, тем в большем объеме реализуется публичное начало уголовного процесса. Этот вывод сделан на основе анализа 96 отказных материалов, 150 прекращенных уголовных дел и 100 уголовных дел, законченных составлением обвинительного заключения.

Для того чтобы помочь практикам в процессе самоопределения, минимизировать негативные последствия сбоев и противоречий действующего УПК, мы считаем необходимым привести очень важную для рассматриваемой ситуации мысль. С. С. Алексеев писал: «Для каждой основной отрасли характерен также свой, весьма своеобразный «набор» отраслевых принципов, общих положений, образующих общую часть отрасли. Но все же решающее, что придает правовому режиму основных отраслей юридически четкое, контрастное выражение и позволяет рассматривать в качестве видового и даже генерального, – это наличие особых, только данной отрасли присущих метода и механизма регулирования»[237]. Характер же этих методов и механизмов, когда речь идет об уголовно-процессуальном праве, «в основном определяется характером обеспечиваемого материального права. Универсального процесса быть не может. Несоответствие вида процесса характеру материального права приведет к тому, что имеющегося у процесса инструментария будет недостаточно для успешного применения норм материального права»[238].

Состязательное начало процесса в полной мере соответствует частному характеру гражданско-правовых отношений, является основой гражданского процесса. Характер отношений, регламентируемых уголовным правом, публичен, и попытки построить уголовный процесс на состязательном начале могут привести к последствиям, о которых говорит в вышеприведенной цитате М. К. Свиридов.