Виктория. Искусство жить без нижнего белья и угрызений совести - Екатерина Каляева

В общем, в этот раз я предпочла курению бокс. Позвала Берту, и мы пошли.

В зале было немного людей. Меня это радовало.

Я надела перчатки и ударила. Со всей силы. Бить я не умела. Всегда берегла руки, да и повода как-то не выдавалось. Первый удар, как и следовало ожидать, оказался неудачным. Не таким, как я представляла. Я повернула кисть не в ту сторону, и мышца больно натянулась, но это меня не остановило.

Я ударила снова. На этот раз поставив сжатый кулак ровнее. Все равно не то. Тогда я рванула руку вперед со всей силы. Так, что из груди вырвался резкий выдох, похожий на крик. И вдруг я ощутила, как где-то внутри словно что-то вспыхнуло. Злость. Негодование. Откуда оно взялось? Ведь раньше его не было. Или просто я не знала о той горсти пороха, которая была спрятана у меня глубоко в загашниках. А сейчас случайно поднесла к ней спичку, и она рванула. И накрыла взрывной волной меня целиком.

Удар. Я даже не понимала, на что злюсь.

Удар. В памяти всплыла картинка, как мы с папой идем по улице. Просто в магазин. И он говорит мне: «Ты так выросла». Банальные слова. Но почему-то запавшие мне в душу.

Удар. Папа хвалит меня за хорошие оценки.

Удар. Папа прижимает меня одной рукой к себе и рассказывает своему лучшему другу о том, что я сдала сессию на повышенную стипендию.

Эти воспоминания вызвали во мне вспышки ярости, несмотря на то, что раньше я ими гордилась.

Я лупила по груше в хаотичном порядке. Как умела. Наверное, со стороны смотрелась очень глупо.

Еще удар. И вдруг я начала понимать, что меня отпускает. Мне становится хорошо.

Я привыкла к мысли, что любить можно только за достижения. За масштабно достойные поступки. Отец так приучил. Нужно делать что-то ценное и этим заслуживать любовь. Он не умел по-другому. Думал, так мне будет лучше. Думал, строгостью даст мне больше, чем искренним принятием.

Он воспитал во мне уничижительное отношение к людям. Даже к тем, чьи жизни я спасала. Если ты дворник/ продавец, да хоть бизнесмен, ты не несешь глобальной ценности и любви не достоин. Отец выстроил в моем мозгу градацию любви. Именно поэтому я стала врачом. Чтобы иметь право на уважение. Хотя бы просто иметь право. Но брать его только в случае успешной практики.

В момент промаха с отцом я лишилась этого права. Права на самую главную любовь – его любовь.

Я страдала не от горя утраты отца. Я страдала от горя утраты права на то, чтобы быть любимой.

Я пожирала себя за то, что допустила ошибку. Презирала себя за это. Ненавидела свою бездарность. Почему? Потому что больше не принимала себя.

Я даже не думала о том, что потеря отца как близкого человека причиняет мне боль. Мне причиняла боль невозможность отныне получать его положительные оценки. Ведь только они были важны. Те самые, которые я всю жизнь путала с любовью. Он был для меня тотальным авторитетом. А что теперь? Я понимала, что своими собственными руками перекрыла возможность быть принятой. Причем не только кем-то извне, а в первую очередь самой собой.

Отец воспитал во мне зависимость любви от оценок. Довел это не просто до привычки – сформировал во мне инстинкт. Так, что я сама любила себя только за результат. Причем просто «результаты» мне не подходили. Приготовить вкусный ужин – мало. Красиво нарисовать картину – тоже. В зачет шли только высокие цели.

У меня и раньше были смерти «на столе». Я помню каждую из них в подробностях. Это было нелегко. Однако я вставала и шла дальше. Потому что у меня был шанс все исправить. Сделать хорошо в следующий раз и снова получить право на то, чтобы быть любимой. Теперь такого шанса у меня не было. Потому что не было отца. По моей и только моей вине.

***

После вчерашнего просветления во время занятия боксом у меня было какое-то странно новое состояние. Теперь мне стало некому доказывать, что я молодец. Не у кого спрашивать разрешения: а можно я буду себя любить?

Нет, я не познала дзен и не достигла нирваны. Просто моя картина мира пошатнулась. Я знала, как неправильно, но еще не поняла, как правильно. Появилось зерно для размышлений, но оно еще не успело прорости в понимание, как жить дальше. Я ощущала некоторый раздрай.

Бенха подошел первым. Позвал прогуляться во время перерыва между моими занятиями. Мы вышли на улицу и пошли по направлению к площади.

Бенха попытался взять меня за руку, но я отстранилась.

– Почему ты убегаешь?

– Однажды ты уже отказал мне.

Я изо всех сил старалась изобразить безразличие, но получилось немного эмоциональнее, чем я хотела.

– Я отказал самому себе. Думаешь, было просто уйти? Да ты бы возненавидела меня, если бы тогда мы это сделали.

Я понимала, что Бенха прав.

– Я хочу быть рядом с тобой.

– Почему?

Бенха уставился на меня. Он молчал.

– Я не знаю. Да какая разница? Просто потому что ты – это ты.

– Так не бывает. Я просто дурацкий переводчик. Я не делаю ничего достойного. Ничего реально ценного. За что меня можно любить? Я не спасаю ничьи жизни…

– Конечно, спасаешь!

– А что ценного ты делаешь? Зачем ты вообще?..

– А ты зачем?

– Я не знаю. Просто знаю, что должна вести себя достойно! – выпалила я, разведя руками.

– Кому должна?

Я не слушала.

– Я должна быть…

– Кому? – оборвал меня Бенха.

– Ему.

– А он бы как оценил то, что с тобой сейчас происходит?

Я не знала, что ответить.

– По статистике от инфарктов и инсультов умирает семнадцать миллионов человек в год. Я читал об этом.

– Но я! – Я захлебнулась. Не могла говорить. – Он! – Снова не удалось. – Не статистика! – выпалила я что было мочи и схватилась руками за голову. – Я не смогла!

– Кто сказал тебе такую чушь?

– Сестра сказала. Она сказала, что это я убила его.

Бенха снова сделал шаг ко мне. На этот раз я не отступила. Просто уткнулась головой в его плечо и тяжело вздохнула.

***

Лусия делала потрясающие успехи в изучении русского. Мы уже могли вести диалог. Да, порой она путала окончания, времена или формы прилагательных. Заменяла слава синонимами. Объясняла какие-то вещи по принципу «штука, которая». Но я ее понимала. А главное, я видела, как ей