Соленое озеро - Пьер Бенуа

— Если вы ее любите, пожелайте никогда не видеть ее больше, — здесь, по крайней мере.

Американская армия покинула Соленое Озеро в пятницу 2 июля в шесть часов утра, простояв на берегах Иордана менее недели.

В воскресенье, 4 июля, часов в восемь вечера, отец д’Экзиль вышел из комнаты, в которой он провел целый день у постели пастора в обществе Аннабель Ли. Доктор Кодоман, пришедший часов в пять, не констатировал улучшения в состоянии Гуинетта, но и ухудшения тоже не было. Он удалился, очень смущенный.

Выйдя из комнаты, отец д’Экзиль обежал весь дом. Все в нем, от тяжелого сундука до самой ломкой вазы, стояло на своих местах. Только валявшиеся то тут, то там соломинки указывали, что был момент, когда мог быть поднят вопрос об отъезде.

В кухне Роза и Кориолан заканчивали меланхолический ужин. Иезуит уклонился от беседы с бедными неграми: он сбежал.

Выдаются иногда среди лета вечера, в которые уже пахнет зимою благодаря молчанию голосов мелких животных и резкому запаху дыма! Этот вечер был из таких.

Перед раскрытой в черный и пустой сад дверью летал взад и вперед каменный стриж, испуская хриплым голосом раздирающие сердце звуки.

Отец д’Экзиль уселся под верандой. Наступила полная ночь...

Тогда в отдалении послышался шум. Шум этот родился на юге, но постепенно занял восточную часть темного пространства небесной тверди... Шум этот отражался медленными и глухими толчками от мрачной стены гор Уосеч.

То был последний американский конвой, уезжавший из Соленого Озера — без Аннабель Ли.

Охваченный безграничным унынием, отец д’Экзиль подпер голову руками и просидел так долго, пока совершенно не замер шум повозок, катившихся в спасительные восточные штаты.

Глава пятая

Время было около половины августа, а преподобный поправлялся так медленно, что приводил этим в отчаяние отца д’Экзиля. Гуинетт ел с аппетитом, но казалось, что ему мало шла на пользу нежная пища, которую ему приготовляли. Впрочем, он не жаловался. Он находился в постоянной прострации, часто возносил глаза к небу, словно призывая его в свидетели своих страданий и принося их ему в жертву. Взгляд свой он обращал на землю только для того чтобы с благодарностью переносить его на Аннабель. В первый раз за свою недолгую и пустую жизнь молодая женщина чувствовала, что приносит пользу. Благодарность Гуинетта была ничто в сравнении с благодарностью, которую она испытывала к нему, благодарностью за то, что он вызвал в ней это чувство. Каждое утро, одетая в белый батист, Аннабель, прежде чем зайти к пастору, разыскивала самую скромную из своих шемизеток и старалась откинуть назад свои прекрасные локоны; она даже заплетала их в строгие косы, но несмотря на все свои усилия меньше всего походила на диаконису. Входя к больному, отец д’Экзиль всегда находил ее склоненной над ним, причем ее белокурые волосы почти смешивались с темными волосами молодого человека. Она или поила его каким-нибудь лекарством, или поправляла его подушки. Он с важной улыбкой, с ясной красотой всегда свежевыбритого лица позволял все это над собою проделывать.

Однажды утром на этой неделе почтальон принес отцу Филиппу письмо; оно было из Морневилля и было подписано отцом Ривом, настоятелем ордена для епархий Оригона, Ута и Калифорнии.

«Получил я ваше письмо от 20 июня, писал настоятель. Согласно плану, который вы там излагали мне, вы, должно быть, с месяц уже как покинули Соленое озеро и находитесь сейчас в области реки Гумбольдта. Так как я не знаю точно вашего нового адреса, то настоящее письмо посылаю по старому в Соленое Озеро и надеюсь, что оттуда, не задерживая, перешлют его вам...»

Затем следовало несколько инструкций, интересных только для членов ордена и относившихся к проповедованию Евангелия среди индейцев племени шошоне. Об успехах просили отца д’Экзиля сообщить как можно скорее и подробнее.

Иезуит сунул письмо себе за кушак. Он был немного бледен.

— Превосходно! — прошептал он. — Нечего больше увиливать. Вот что вынуждает меня показать ясность и мужество. Ну что ж, да будет! Сегодня же я вооружусь и тем, и другим.

И, назначив в уме место и час сражения, он стал ожидать.

Как раз в этот же день пастору разрешено было выйти из комнаты и сидеть за общим столом. Завтрак по обыкновению был сервирован под верандой. Была хорошая, немного свежая погода. В зеленой стене грабовой аллеи то тут, то там пробивались покрасневшие листья.

— Обещаю вам на десерт хороший сюрприз, — усаживаясь, сказала Аннабель.

Все время завтрака она была прекрасна и весела, как никогда. Иезуит с беспокойством смотрел на эту радость и на эту красоту.

Когда Роза поставила фрукты на стол, Аннабель показала широкий, запечатанный красным, конверт.

— Знаете ли вы, что в нем заключается? — спросила она.

«Эге! — подумал монах. — Это, верно, прибыло сегодня утром по почте».

— Что я вам говорила! — продолжала Аннабель. — Ах, вы не знаете, какой опасности вы подвергались? — закончила она, обращаясь к Гуинетту.

— Опасности? — повторил с беспокойством преподобный. — Вам угодно шутить.

— Судите сами! Неделю тому назад пришел такой же конверт, как этот, адресованный на ваше имя, господин Гуинетт. Я вскрыла его. Да, я это сделала, — смеясь, прибавила она. — Вы были разбиты, в прострации, не могли читать. А я опасалась содержания этого официального конверта.

— И... о чем же шла речь?

— И вы спрашиваете? Вы получили приказ — самый форменный, прошу верить мне — в течение недели присоединиться к армии, расположенной в Сидер-Уэлли. За вами должна была приехать повозка. Я взяла перо в руки, вернула генералу Джонстону его приказ, приписав от себя несколько строк.

— Вы решились!.. — в ужасе воскликнул Гуинетт.

— Да. И вот, что я получила с обратным курьером: передо мною извиняются, а вам дан отпуск на три месяца с того дня как местный врач, то есть доктор Кодоман, констатирует начало вашего выздоровления.

И она с торжеством бросила на стол письмо главнокомандующего.

Гуинетт схватил его, прочел внимательно и затем, положив руку на сердце, сказал:

— Годы могут пройти, а я не...

Его перебил отец д’Экзиль.

— Я тоже получил письмо, — значительно сказал он.

Наступила минута молчания. Гуинетт, которого перебили при его излияниях, старался скрыть свою злобу. Аннабель меньше владела собою. Иезуит с ужасом увидел едва заметный жест нетерпения, которым она выразила свое сожаление о том, что ей не удалось полностью выслушать благодарность преподобного.

— Вы тоже получили письмо? — все-таки спросила она тоном, доказывающим, впрочем, полнейшее безразличие ее.