Художник зыбкого мира - Кадзуо Исигуро

— Разумеется, я сделаю все, что в моих силах, — кивнул Мацуда. — Но нам ведь с тобой и впрямь кое-чем следовало бы гордиться, Оно. Не обращай внимания на то, что сегодня болтают люди. Еще совсем немного, буквально несколько лет, и такие, как мы, смогут высоко держать голову, помня о том, что пытались сделать. Мне остается лишь надеяться, что я сумею дожить до этого дня. Мое заветное желание — увидеть, как полностью реабилитируют то, на что я потратил всю свою жизнь.

— Еще бы! И я испытываю в точности те же чувства. Но в том, что касается брачных переговоров…

— Я ведь уже сказал, — прервал меня Мацуда, — я проявлю особую осторожность и вообще — сделаю все, что в моих силах.

Я с благодарностью ему поклонился, и после небольшой паузы он спросил:

— Но скажи мне, Оно: если ты именно из-за переговоров так беспокоишься о своем прошлом, то ведь наверняка ты посетил и еще кое-кого из старых знакомых?

— Нет, ты первый, к кому я пришел. Я и понятия не имею, где теперь большая часть наших старых друзей.

— Ну а Курода? Мне кажется, он по-прежнему живет в нашем городе.

— Вот как? Я с ним не общался с тех пор, как… в общем, с войны.

— Если нас с тобой тревожит будущее госпожи Норико, то Куроду, наверное, все-таки стоило бы разыскать. Как бы это ни было тебе неприятно.

— Ты прав. Но я совершенно не представляю, где он живет.

— Понятно. Что ж, будем надеяться, что их детектив тоже этого себе совершенно не представляет. Хотя порой эти детективы весьма предприимчивы.

— Это верно…

— Оно, да ты же бледен как смерть! А выглядел таким здоровяком, когда пришел. Вот что значит — общаться с тяжелобольным!

Я рассмеялся:

— Ничего подобного! Просто дети порой — такая головная боль!

Мацуда снова вздохнул и сказал:

— Мне иногда говорят, что я многое в жизни потерял, потому что так и не женился и детей не завел. Но стоит мне посмотреть вокруг, и уже кажется, что дети — это одно сплошное беспокойство.

— Ты не так уж далек от истины.

— И все же приятно было бы думать, что можешь оставить свои сбережения детям.

И это правда.

Прошло еще несколько минут, и, как и предсказывал Мацуда, появилась госпожа Судзуки и что-то тихонько ему сказала. Он с покорным видом кивнул, улыбнулся мне и сказал:

— Ну вот, сейчас моя няня меня уведет. Но ты, разумеется, можешь оставаться здесь сколько угодно. Ты уж извини меня, Оно.

Позже, ожидая на конечной остановке трамвая, чтобы подняться вверх по крутому склону холма в город, я испытывал приятный покой, вспоминая, как Мацуда сказал, что он «в любом случае имеет сообщить о нашей семье только самое наилучшее». Я, конечно, и так мог бы не сомневаться в этом, но все же неплохо иногда повидаться со старым приятелем и восстановить с ним контакт. В общем, я не зря съездил вчера в Аракаву!

Апрель, 1949

Три-четыре раза в неделю, гуляя по вечерам, я, как прежде, выбираю ту тропу, что ведет вниз, к реке и деревянному мостику, известному тем, кто жил здесь до войны, как Мост Сомнений. Мы называли его так потому, что еще совсем недавно было достаточно пройти по нему на тот берег, и ты попадал в наш «веселый квартал»; ну, а те, кого, так сказать, мучила совесть, долго стояли на мосту, раздираемые сомнениями: то ли предаться вечерним развлечениям, то ли вернуться домой, к жене. Но если порой и меня можно было увидеть на Мосту Сомнений, когда я, опершись о перила, задумчиво смотрел на воду, то это отнюдь не означало, что я действительно предаюсь подобным сомнениям. Просто я очень люблю стоять там, когда садится солнце, и любоваться происходящими вокруг переменами.

Немало новых домов уже выросло у подножия нашего холма. И дальше у реки, где год назад был всего лишь поросший травой пустырь, городская корпорация тоже строит многоквартирные дома для своих будущих сотрудников. Эти дома пока не достроены, и, когда солнце висит низко над рекой, их можно принять за оставшиеся после бомбежек руины — таких еще много в некоторых районах города.

Но с каждой неделей руин становится все меньше, и теперь, чтобы их увидеть, нужно, наверное, отправиться в самый северный наш район, Вакамия, или в ту часть города между Хонтё и Касугамати, которая особенно сильно пострадала от бомбежек. А ведь еще год назад весь город лежал в руинах. Например, этот район за Мостом Сомнений, бывший наш «веселый квартал»… В прошлом году он напоминал пустырь, заваленный мусором, а теперь там работа так и кипит и каждый день происходят какие-то перемены. Прямо перед заведением госпожи Каваками, где когда-то толпы искателей наслаждений с трудом протискивались по узкой грязной улочке, прокладывают широкую асфальтированную дорогу, по обе стороны которой уже виднеются фундаменты новых просторных офисов.

И когда — не так давно — госпожа Каваками сообщила мне, что та же строительная корпорация предложила выкупить ее помещение за кругленькую сумму, я воспринял это совершенно спокойно, ибо полностью уже смирился с тем фактом, что рано или поздно ей все равно придется закрыть свой бар и переехать.

— Не знаю, как мне и поступить, — говорила она мне в тот вечер. — Нет, это просто ужасно — ведь здесь прожито столько лет! Я всю ночь не спала — только об этом и думала. А с другой стороны, сэнсэй, теперь, когда Синтаро-сан ко мне больше не ходит, единственным моим надежным клиентом остались только вы. Нет, я просто теряюсь в сомнениях!

И действительно, сейчас, пожалуй, кроме меня у нее постоянных клиентов и не осталось; Синтаро и носа не кажет в ее заведение после того эпизодика прошлой зимой — у него явно не хватает мужества встретиться со мной лицом к лицу. Не повезло госпоже Каваками, она-то не имела к тому, что произошло между мной и Синтаро, ни малейшего отношения.

Прошлой зимой мы с ним, как обычно, выпивали вечерком у нее в баре, и Синтаро впервые упомянул о том, что его заветное желание — получить место преподавателя в одной из новых средних школ. Он поведал мне, что, оказывается, уже подал несколько заявлений в разные школы. Прошло уже много лет с тех пор, как Синтаро был моим учеником, и у него, естественно, не было ни малейших причин спрашиваться у меня, устраивая свои дела; да и по части рекомендаций, я прекрасно понимаю это, есть много других людей — теперешний работодатель Синтаро, например, — к которым ему уместнее обратиться. И все же, признаюсь, меня несколько удивило, что он даже не посоветовался со мной насчет своего желания работать в школе. А потому, когда зимним днем, вскоре после Нового года, Синтаро возник на пороге моего дома, нервно хихикая и повторяя: «Ах, сэнсэй, я понимаю, что это просто наглость с моей стороны — явиться к вам без приглашения!», я испытал даже некоторое облегчение: все снова возвращалось на круги своя.

Я разжег жаровню в гостиной, и мы уселись к ней поближе, грея руки. Я заметил, что на старом поношенном пальто Синтаро тают одинокие снежинки, и спросил:

— Что, снова снег пошел?

— Чуть-чуть, сэнсэй. Не такой ужасный снегопад, как утром.

— Извини, что у нас в гостиной так холодно. По-моему, это вообще самая холодная комната в доме.

— И совсем тут не холодно, сэнсэй! У меня дома куда холоднее. — Он счастливо улыбнулся и потер руки над жаровней. — Как это мило с вашей стороны, сэнсэй, что вы меня приняли. Вы всегда были очень добры ко мне. Мне и не сосчитать, сколько вы для меня сделали.

— Ну довольно, Синтаро. На мой взгляд, я как раз маловато уделял тебе внимания в прошлом. Так что, если есть что-то, чем я могу загладить эту свою вину перед тобой, охотно послушаю.

Синтаро рассмеялся и снова стал растирать руки.

— Ей-богу, сэнсэй, это же просто смешно! Да вы столько сделали для меня, что мне и не сосчитать!

Я внимательно посмотрел на него и спросил:

— Ладно, Синтаро, говори, в чем дело? Чем я могу тебе помочь?

Он удивленно вскинул на меня глаза и снова рассмеялся:

— Простите, сэнсэй, я тут у вас так хорошо согрелся, что и позабыл, зачем пришел сюда и имел наглость вас потревожить.

Он рассказал, что у него имеются все основания для оптимизма: из надежного источника он узнал, что к заявлению, поданному им в старшую школу Хигасимати, начальство отнеслось в высшей степени благожелательно.

— Но понимаете, сэнсэй, похоже, есть все же одна или две маленькие зацепки, которые несколько смущают комиссию.

— Вот как?

— Да, сэнсэй, и мне, наверное, следует говорить с вами откровенно. Эти два крошечных пятнышка на моей биографии связаны с моим прошлым.

— С прошлым?

— Да, сэнсэй, именно с моим прошлым. — Синтаро нервно хихикнул. Затем, с трудом подыскивая слова, продолжил: — Вы ведь знаете, сэнсэй, как высоко я вас ценю и уважаю, ведь я столь многому у вас научился. Я всегда буду гордиться тем, что вы удостоили меня своей дружбой.

Я кивнул, и он, переведя дух, снова заговорил: