Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Вы хотите сказать, сударь, что это называется дрожанием язычка? Дрожание язычка, сударь, наблюдается у вас! В язычковых трубах звук возникает в результате колебания металлических пластиночек. А язычок, как мы именуем эту пластиночку, помещается в специальный корпус, на который насаживается рупор, усиливающий и облагораживающий звучание язычка. Формой этого рупора в основном и определяется тембр язычкового голоса. Исправляйтесь, юный невежда. Что у нас называется сильным тембром или же a vent perdu?

— Мне кажется, мэтр, — раздался тоненький голосок, — что это усиление тембра, производимое при помощи le grand jeu.

— Уже лучше! Но не думайте, что вам удастся так легко отделаться. Дайте мне определение le grand jeu.

— le grand jeu… это… то… что…

— Ни то и ни се! Вы осел в упряжке! Так называется главная клавиатура.

Раздался звучный удар кулаком по столешнице.

— Без главной клавиатуры нет никакой легкости, никакой полноты звука, никакой микстуры…

Бурдо кашлянул. Полдюжины растрепанных головок повернулись в его сторону, но основное действующее лицо не удостоило его взглядом.

— Кто позволяет себе беспокоить Бальбастра, когда тот работает с учениками?

— Мэтр, я в отчаянии, — произнес Бурдо. — Господин Габриэль де Сартин, начальник полиции, поручил мне как можно скорее выразить вам свою благодарность за сведения, сообщенные вами в письме, которое вы имели честь отправить ему по случаю печальных событий на улице Верней, и за которые он вам признателен. Инспектор Пьер Бурдо, к вашим услугам.

Треуголка Бурдо подмела пол. Николя счел такое выражение почтения несколько преувеличенным, однако, чтобы успокоить бдительность музыканта, все средства хороши.

Бальбастр, сидевший во вращающемся кресле спиной к гостям, повернулся и уставился на Бурдо темными бегающими глазками, выделявшимися на бледном круглом лице, обрамленном белокурыми кудряшками парика и покрытым слоем скрывавших морщины свинцовых белил, с румянами на местах несуществующих скул. Жилет цвета желтого нарцисса и штаны до колен, расшитые золотыми нитями, еще больше усиливали сходство их владельца с нелепой куклой-автоматом, восседавшей на приводящем ее в движение механизме.

— Инспектор? Вы полагаете, я стану общаться с каким-то инспектором? Я буду разговаривать только с самим генерал-лейтенантом.

— Я в отчаянии, однако вынужден вам возразить, — ответил Бурдо. — Вам придется говорить именно со мной. Господин де Сартин в Версале. Но прежде давайте отпустим этих господ. Перерыв, господа, господин Бальбастр продолжит позже. Вы свободны…

И он взмахнул руками в сторону учеников, мгновенно разлетевшихся, словно стайка воробьев.

Покинув свое кресло, органист, покачиваясь, направился к Бурдо. Его затейливая походка напомнила Николя экзотических птиц, изображаемых на китайских ширмах.

— Кто вас прислал, сударь?

— Меня отрядил сюда господин де Сартин; он же наделил меня полномочиями допросить вас, — ответил инспектор. — Садитесь и слушайте меня.

Бальбастр подчинился.

— В письме, о коем шла речь, — начал Бурдо, — вы выдвигаете серьезные обвинения против господина Ле Флока. Мне бы хотелось из ваших собственных уст услышать аргументы, побудившие вас сделать такое заявление.

— Я не собирался никого обвинять! — воскликнул органист. — Я всего лишь изложил факты. А факты, да будет вам известно, иногда могут обвинять…

— Давно ли вы знакомы с комиссаром Ле Флоком?

— Вы называете комиссаром клерка из захудалой нотариальной конторы? О, в какое время мы живем! Кругом фальшь, об истинных ценностях все забыли! Я встретил его в доме моего друга, господина де Ноблекура, лет пятнадцать назад. С тех пор мы встречались в одних и тех же домах. Ваш так называемый комиссар сумел втереться в доверие к почтенному магистрату, поселился у него в доме, внес в него раздор и разорение и теперь надеется получить наследство от своего благодетеля, до сих пор не разгадавшего его коварных замыслов. Я уверен, этот ловкий мошенник позарился и на состояние моей обожаемой подруги, госпожи де Ластерье.

Бурдо бросил тревожный взор в сторону Николя, но тот, опустив голову, погрузился в созерцание надписей на одном из штандартов, захваченных в Померании.

— Полагаю, ваши утверждения основаны на достоверных фактах?

— Какие еще факты? Да будет вам известно, Жюли не имела от меня секретов.

Николя кашлянул, почувствовав на себе возмущенный взор органиста.

— Вы хотите сказать, что поддерживали связь с госпожой де Ластерье? — спросил Бурдо.

Вместо ответа Бальбастр с победоносным видом затряс головой в белокуром парике, и голова его моментально окуталась облаком душистой пудры.

— Не хотите отвечать? Что ж, полагаю, другие будут более красноречивы. Несмотря на ваше непочтительное отношение к господину Ле Флоку, он лицо достаточно известное, и вам придется поговорить с ним, хотите вы того или нет.

— Если бы можно было разговаривать только с теми, кого уважаешь, пришлось бы жить в четырех стенах. Я старался с ним не здороваться. А он, несомненно, меня боялся. Ибо я имею некоторый вес при дворе и в городе. К моим услугам часто прибегает дофина.

— Вы вхожи в различные дома, а потому должны знать завсегдатаев салона госпожи де Ластерье.

— Разумеется! Хотя, надо сказать, в тот вечер, который вы имеете в виду, большинство гостей оказались мне незнакомы.

— Все или большинство? — уточнил Бурдо.

— Там присутствовало четверо молодых людей, с достойными лицами, пришедших вместе со швейцарским гражданином, господином Фридрихом фон Мальво, очень милым молодым человеком.

— Не расскажете ли вы нам об этом человеке поподробнее? Что вы можете о нем сказать?

Вот уж несколько минут Бурдо пытался привлечь внимание Николя, и тот наконец вспомнил, что в его обязанности входит записывать и вопросы, и ответы. Дабы не вызвать подозрений, комиссару следовало безупречно сыграть свою роль.

— Замечательный молодой человек, — продолжал Бальбастр, — уроженец кантона Вале. Он совершает путешествие по Европе. Он великолепно рисует и недурно играет на пианино, интересуется ботаникой и намерен составить гербарий растений из разных уголков Европы.

— Как вы с ним познакомились?

— На балу в Опере. Он нечаянно толкнул меня, а потом искренне и не без изящества принес свои извинения, проявив при этом глубокие познания моих сочинений…

— Значит, он знал о вас?

— А почему бы и нет? Во всяком случае, мы познакомились. Желая послушать его игру на фортепьяно, я пригласил его к себе на музыкальный вечер. На этом вечере я представил его Жюли де Ластерье. Это случилось две или три недели назад.

Николя протянул Бурдо крошечную записочку, и тот, пробежав ее взглядом, засунул ее в карман.

— Полагаю, сударь, вы не приглашаете к себе людей, которых вы презираете?

— Никогда, — усмехнулся Бальбастр. — С меня достаточно, что иногда приходится с ними раскланиваться.

— Однако, мэтр, я почему-то уверен, что вы не раз приглашали к себе на вечера комиссара Ле Флока. Несколько десятков раз за пятнадцать лет вашего знакомства. Однажды он даже играл у вас на гобое, любимом инструменте в его родной провинции. Не стану скрывать от вас, сударь, в ваших словах кроются некоторые противоречия, из-за которых все ваши показания оказываются под сомнением. Презирать, отворачиваться, клеветать, недооценивать — все эти поступки прекрасно согласуются между собой, но вот приглашать к себе несколько десятков раз — это уже странно, разве нет?

Бальбастр, словно его внезапно пронзил царивший в святилище холод, быстро направился к литой жаровне, наполненной красноватыми угольями.

— Господин инспектор, сейчас я вам все расскажу. Хотя не знаю, могу ли я… должен ли я… и какому риску я себя подвергаю…

В один миг органист утратил всю свою надменность; озираясь по сторонам, словно затравленное животное, он направил лорнет на ступеньки ведущей на хоры лестницы, а сам стал отступать вдоль корпуса органа, как будто хотел слиться с темнотой, царившей в глубине хоров.

— Если говорить честно, — пробормотал он, — я лично не имею ничего против господина Ле Флока, что и доказал, не раз приглашая его к себе. Быть может, я несколько ревновал к его молодости, не ставшей для него помехой в сникании стольких почестей. Но никакой злобы. А год назад я получил приказ сверху, с очень высокого верху, представить его госпоже де Ластерье.

— Кто дал вам такой приказ?

— Клянусь жизнью, я не могу этого сказать.

Органист полностью растворился во мраке.

— Тем не менее, — продолжал Бурдо, — вы выдвинули против господина Ле Флока серьезные обвинения.

Из тьмы, куда скрылся Бальбастр, раздался возмущенный голос: