Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Брат мой, кто этот человек, чье имя ты произнес?»
«Это, — отвечал он, — образец для всех, кто хочет нести добро себе подобным: великодушие его не знает границ, оно побуждает подражать ему всех, кто смотрит на него, и не оставляет никаких оправданий тем, кто закрывает глаза и уши в ответ на слезы и крики обездоленных. Шебиб не кичится своими благодеяниями, желая облегчить бремя признательности тем, кому его пожертвования могут показаться слишком щедрыми. Доброта его распространяется на всех, кто приближается к нему».
Портрет, написанный слепцом, породил во мне неодолимое желание отправиться в Дамаск и познакомиться с человеком, о котором я узнал столь необыкновенным способом. Так я попал в этот великий город, где легко нашел Шебиба, а узнав его, отказался от безрассудной веры в Брахму, Вишну и Шиву и сделался дервишем… Свой рассказ я дополню, упомянув лишь об одном происшествии, похожем на случай со змеей, о котором мы только что услышали. У здешнего царя был лев огромных размеров, которого держали в железной клетке рядом с воротами дворца. Шебиб ни разу не прошел мимо, не уделив бедному пленнику внимания и не выказав той любви, что делает счастливой любую тварь. Однажды сторож жестоко обошелся со львом, и тот сбежал, грозя ужасными бедствиями городу и стране. К счастью, вскоре беглец столкнулся со своим покровителем и тут же успокоился. Он позволил Шебибу проводить его обратно в клетку и вел себя как самое послушное домашнее животное.
На этом второй дервиш закончил рассказ и попросил третьего так же откровенно поделиться своей историей.
Первым делом этот странник подивился, что все они явились в Дамаск из-за одного и того же человека. Рассказчик родился в мусульманской семье и стал странствующим монахом еще до того, как услышал имя Шебиба, но именно благодаря ему он приобрел знания о природе, а главное — знания об обязанностях человека по отношению к земле. Дервиш заметил, что Шебиб не только подавал богатым пример в благородном и разумном использовании своего состояния, но и учил бедных изыскивать средства для их скромной жизни.
— Братья, — продолжал он, — вы упомянули о любви Шебиба к животным, а я хочу добавить, что она распространяется и на растения. Обходя свой сад, он поливает те, что увяли, поднимает те, что упали или согнулись, ставит подпорки тем, что могут поломаться от ветра. Он никогда не накапливает воду у себя в доме или в саду, чтобы потом заставлять ее бить струей, нет, он позволяет ей следовать своему естественному течению. Одним словом, Шебиб — друг всей природе.
Когда третий дервиш умолк, первый снова взял слово:
— Звезда человека, о котором мы говорим, очень сильна, но, хотя она и привела нас к нему, думаю, исходя из моих познаний, в данный момент нами руководит созвездие еще более мощное: мы пришли в Дамаск во имя Шебиба, а соединились здесь и сейчас ради человека по имени ДБВ, о котором я, кроме этих букв, ничего не знаю.
— Братья, книги готовят нас к будущему, а события — просвещают: давайте наберемся терпения, и мы узнаем, в чем причина нашей необычной встречи.
На этом беседа окончилась, и три странника покинули кофейню и сад.
Само собой разумеется, никем не замеченный, визирь не упустил ни слова из услышанного. Беседа трех дервишей была бы бесконечно интересна ему, даже если бы не содержала ничего, кроме похвал его хозяину и другу. Однако, когда самый старый из них сказал, что он и его братья, похоже, собрались вместе во имя человека, чья звезда затмевает звезду Шебиба, внимание Джафара вдвойне обострилось, ибо не было никаких сомнений, что речь идет о нем самом.
Князь Бармесид отнюдь не возгордился — он был слишком высокого мнения о добродетели, чтобы исполниться самодовольства.
Должно быть, на небе звезда Шебиба блеском своим затмевала звезду визиря, зато на земле, где могущество и власть раздаются не за добродетель, ярче сияла звезда наместника халифа.
И потому визирь почувствовал, как возросла его уверенность. Он понял, что чудесный поворот судьбы собрал в кофейне трех дервишей и дал ему услышать рассказы, которые были напрямую связаны с его положением. Из них вытекало, что он не совсем лишился милости халифа, как ему думалось, а по-прежнему оставался его визирем, на что указывали три буквы, ДБВ, упомянутые одним из дервишей.
Джафар направился к Шебибу домой и всем своим видом показал, что доволен услышанным за день, но не стал вдаваться в подробности, чтобы не заставлять краснеть скромного друга.
Подчиняясь звезде, положение которой ему так хорошо описали, визирь решил и дальше скрывать свое имя и местонахождение, не желая каким-нибудь опрометчивым поступком нарушить предуготованный ход вещей. И поскольку улицы Дамаска способствовали его просвещению, он счел, что ему следует продолжать свои столь полезные и приятные прогулки и по-прежнему выходить на улицу только переодетым до неузнаваемости.
Однажды в нестерпимо жаркий день Джафар торопливо возвращался к Шебибу по кривым дамасским улочкам. Хотя он сделал большой круг, ему казалось, что до дома осталось не больше трех-четырех сотен шагов. Внезапно не привыкший к столь быстрой ходьбе визирь начал задыхаться. Тут он заметил удобную мраморную скамью, которая стояла под своего рода портиком: Джафар присел на нее, желая перевести дух, и достал из-за пояса платок стереть пот с лица.
И увидел он прямо перед собой величественный дворец с двадцатью шестью колоннами и двадцатью четырьмя окнами. Каждое окно украшал балкон с цветами и зеленью, и каждый из них отличался неповторимым своеобразием.
Визирь любовался этим восхитительным зрелищем, как вдруг одно из окон распахнулось, и в нем показалась шестнадцатилетняя девушка дивной красоты с фарфоровым кувшином в руках. Визирь в жизни не видел ничего прелестнее.
«Да, — подумал он, — всем известно, что луна и солнце трижды скрылись с небосвода ради Мухаммада{92}, ибо он был истинным светочем земли нашей, но теперь я
