Драконы Исчезнувшей Луны - Маргарет Уэйс

Гилтас хотел уйти, но эльфы окружили центр лагеря плотным кольцом, и он не смог пробраться сквозь толпу. Теперь несчастный был вынужден остаться и выслушать мнение членов Совета. Король стоял с низко опущенной головой. Он старался не смотреть эльфам в глаза, боясь прочесть в них гнев, ненависть и обвинения, и молился о скорейшем наступлении той минуты, когда сможет наконец покинуть лагерь.

Потрясенные эльфы молчали. Они еще не могли полностью осознать смысл всего услышанного. Озеро смерти на месте их прекрасного города. Вражеская армия, идущая за ними по пятам. Король, слагающий с себя корону. Советники, находящиеся в смятении. Испуганные и потрясенные, все просто стояли и ждали, что первым заговорит кто-нибудь другой.

Этим другим оказался префект Палтайнон. Хитрый и вероломный, он сразу увидел в случившемся прекрасную возможность для собственного продвижения при дворе. Палтайнон приказал нескольким эльфам притащить большое бревно, взобрался на него и, хлопнув в ладоши, громко призвал собравшихся к молчанию, хотя в подобном требовании не было никакой необходимости — даже детский плач не нарушал воцарившейся тишины.

— Я знаю, что вы сейчас чувствуете, братья мои, — заявил префект высокопарным тоном. — Мое сердце также разбито известиями о трагедии, приключившейся с нашим народом. Но не боитесь! Судьба нации в надежных руках. Я возьму на себя бремя правления и буду нести его до тех пор, пока вы не изберете себе нового короля. — Палтайнон указал своим костлявым пальцем на Гилтаса. — Этот юнец поступил правильно, отказавшись от трона. Ведь именно он виновен в нашей трагедии — он и те, кто им управлял. Король-марионетка! Да, такое название лучше всего передает его истинную суть. Лишь однажды моей мудрости и жизненному опыту удалось вмешаться в управление государством: как-то Гилтас пришел ко мне за советом, и я был счастлив помочь ему. Но в его семье нашлись те, кто работал против меня. Я не хочу называть сейчас их имена, дабы не говорить плохо о мертвых. Но поверьте: они всеми силами старались ослабить мое влияние на короля. — Палтайнон вошел во вкус. — Среди тех, кто дергал за веревочки этой марионетки, был и презренный маршал Медан — корень всех наших бед. Он сбил молодого короля с истинного пути точно так же, как когда-то его мать...

Гнев, раскаленный добела, ударил в крепость, за стенами которой укрылся Гилтас. Так молния, выпущенная синим драконом, ударяет в скалу и разбивает ее до основания. Вспрыгнув на бревно, служившее Палтайнону трибуной, Гилтас нанес префекту такой удар в челюсть, что тот полетел спиной в песок, и вся торжественная речь начисто вылетела у него из головы.

Ничего не говоря и ни на кого не глядя, Гилтас спрыгнул с бревна и начал пробираться сквозь толпу.

Палтайнон сел, тряся головой. Он выплюнул выбитый зуб и с громким криком поднял его.

— Вот! Вот! Вы видите?! Арестуйте этого преступника! Арест...

— Гилтас, — донесся из толпы чей-то голос.

— Гилтас, — сказал другой голос, а потом и третий, и четвертый.

Эльфы не растягивали и не выкрикивали имя короля. Каждый произносил его так спокойно, словно просто давал ответ на заданный вопрос. Но оно повторялось снова и снова и, подобно тому как плеск отдельных волн сливается в мощный шум морского прибоя, наконец взлетело над толпой, заглушив все другие звуки. Имя Гилтаса называли старики. Имя Гилтаса повторяли молодые. Имя Гилтаса произнесли два советника, помогавшие Палтайнону подняться на ноги.

Изумленный и смущенный, Гилтас поднял голову и огляделся.

— Вы не понимаете... — начал он.

— Нет, мы понимаем, — возразил ему один из эльфов, на длинном лице которого запечатлелись все беды минувших дней. — И вы тоже, Ваше Величество. Вы понимаете всю боль квалинестийского народа. Вот почему вы наш король.

— Вот почему вы всегда были нашим королем, — уточнила женщина с ребенком на руках. — Нашим настоящим королем. Мы знаем обо всем, что вы пытались для нас сделать.

— Если бы не вы, Берилл сейчас хозяйничала бы в Квалинести, — напомнил третий, — и все находящиеся в лагере были бы уже мертвы.

— Наши враги одержали временную победу, — добавил четвертый, — но пока мы помним о своем народе, он будет жить. Однажды мы вернемся, чтобы заявить о себе всему миру, и в тот счастливый день вы будете с нами, Ваше Величество.

Гилтас не мог говорить. Он смотрел на эльфов, воспринявших его личное горе как свое собственное, и испытывал чувство стыда за проявленное им малодушие. Да, он не заслужил такого доверия. Пока. Но он попробует, даже если это будет попытка длиною в целую жизнь...

Палтайнон неистовствовал, пытаясь что-то сказать, но никто не обращал на него внимания. Все советники столпились вокруг Гилтаса. Префект обвел их суровым взглядом, а потом вдруг схватил за руку одного из эльфов и засипел ему на ухо:

— План уничтожения Берилл был разработан мною от начала до конца. Ну разумеется, я позволил Его Величеству воспользоваться плодами моего труда. Надеюсь, никто здесь не принял близко к сердцу нашу маленькую перебранку. Подобные недоразумения так часто случаются между отцом и сыном... ведь Гилтас действительно дорог мне как родной сын.

Львица все это время оставалась на окраине лагеря — ее слишком переполняли чувства, и она сейчас была не в силах видеть Гилтаса или говорить с ним. К тому же он все равно бы ускользнул от разговора. Лежа на соломенной подстилке, она внезапно услышала шаги и вскоре почувствовала, как рука Гилтаса треплет ее по щеке. Львица потянула мужа за рукав и усадила рядом с собой.

— Сможешь ли ты простить меня, любимая? — спросил Гилтас, укладываясь рядом.

— А разве не в этом заключается назначение жены? — улыбнулась она.

Гилтас ничего не ответил. Глаза его были закрыты — он уже крепко спал.

Львица накрыла мужа одеялом, положила свою голову ему на грудь и так лежала, слушая удары его сердца, пока тоже не уснула.

Солнце взойдет рано, и оно будет кроваво-красным.

7. Непредвиденное путешествие

С той минуты, как устройство для перемещений во времени пришло в действие, Тассельхоф Непоседа был уверен только в двух вещах: во-первых, вокруг него простиралась беспросветная тьма, а во-вторых, пронзительно визжавший Конундрум с такой неистовой силой вцепился в его левую руку, что она онемела и перестала что-либо чувствовать. Впрочем, остальная часть Тассельхофа тоже ничего не чувствовала — ничего под собой, ничего над собой и ничего рядом с собой (если, конечно, не считать гнома). Тас даже не мог сказать, находился ли он на ногах, на голове или же в некотором замысловатом положении, сочетающем то и другое.