Высокий блондин на белой лошади - Наталья Андреева

Вы уже поняли, что речь идет о моем соседе. Который видел меня в день убийства на нашей совместной лестничной клетке около одиннадцати часов вечера. Что осложнило мое положение до крайности. И хотя у него было смешное имя – Тарас, мне было не до смеха. Его звали Тарас Иванович Волхонский, а я не могла растянуть свои дрожащие губы в улыбку. Она получилась бы жалкой.

«Ну, что они еще придумали?» – мелькнула мысль в моей рыжей голове. Я попыталась поймать его взгляд и, к моему удивлению, мне это удалось.

Глаза у него были карие. Во всем остальном он никак не подходил на роль моего героя. Увы! Он не был блондином! У него было широкое лицо, нос картошкой и покатые плечи. Если бы я оказалась в компании четырех мужчин, добивающихся моего внимания, он был бы последним, который мог бы на это рассчитывать. И не потому, что он некрасивый. Он – обычный. И еще он – сосед.

Женщина, мечтающая о романтических отношениях, никогда не бросит взгляд в сторону соседа по лестничной клетке. Само слово «сосед» начисто лишено романтики. Равно как «друг семьи». Или «партнер по бизнесу». Надо либо заканчивать соседско-партнерские отношения, либо доверять ему ключи от квартиры и банковской ячейки, но не ключ от собственного сердца.

Меж тем мне понравился взгляд, который я поймала. Он меня согрел. В моей рыжей голове мелькнула мысль: а если бы он взял да и переехал? Потом я спохватилась. Это же свидетель! И неспроста он здесь, в этом кабинете!

Тут я заметила и Германа Осиповича. Который еле заметно вздохнул, едва я возникла на пороге. Слово «подследственная» так же, как и «сосед по лестничной клетке», начисто лишено романтики. А если бы меня отпустили? Быть может, что-то и сложилось бы…

Быть может…

Почему я вдруг стала думать о мужчинах? Да потому, что меня с утра до ночи окружали женщины! Когда количество мужчин в твоем окружении ограничено, поневоле начинаешь примерять их на все возможные роли. И на роль героя, и героя-любовника. И так далее.

– Диана Сергеевна, – сказал следователь. – В вашем деле возникли новые обстоятельства. Вот, Тарас Иванович…

И следователь кивнул в сторону «обстоятельства», которое отчего-то засмущалось. Я невольно напряглась.

– Да вы присядьте.

– Это что, очередная очная ставка? – с вызовом спросила я, опускаясь на табурет.

– Вроде того. Тарас Иванович просто-таки рвался на свидание с вами, – еще раз вздохнул следователь. И я поняла, что Герман Осипович всячески этому порыву препятствовал. Это меня обнадежило.

– Рвался? – с иронией спросила я. – Надоело жить спокойно, да?

И тут он заговорил. Голос у него был мягкий, я бы сказала, чарующий. Такие голоса бывают у тележурналистов, ведущих выпуски «Новостей», и ловеласов, которые обольщают женщин, нашептывая им на ушко пошлости. И те, и другие врут. Я насторожилась. А он сказал:

– Вообще-то я работаю на телевидении…

Угадала!

– В бригаде, которая снимает выпуски горящих новостей. Колесит по городу в поисках «жареных» фактов. У нас на канале появился новый проект, мы хотим снимать документальные фильмы о… Словом, из жизни криминальной России.

– Идея не нова, – пожала плечами я.

– Да, но хотелось бы, чтобы это был взгляд, так сказать, изнутри. И вот я сам невольно становлюсь участником событий! Моя соседка по лестничной клетке попадает в криминальную историю!

– Говорят, она зарезала своего любовника, – задумчиво сказала я.

– Вот это-то меня и поразило! – с воодушевлением заговорил Волхонский. – Я сталкивался с вами почти каждый день, и мне бы в голову не пришло, что вы на такое способны!

– Мне тоже, – заметила я.

– У Дианы Сергеевны своеобразное чувство юмора, – пояснил Герман Осипович.

– Вы забыли упомянуть про мою железную логику, – напомнила я.

– Ах, да! Логика примечательная. Вы это непременно отметьте, Тарас Иванович, – с усмешкой сказал следователь.

Волхонский же словно не слышал. Продолжал с тем же воодушевлением:

– И вот я добился, чтобы меня сделали участником расследования. Чтобы предоставили материалы и впоследствии, когда дело будет закончено и суд вынесет приговор, из этого получился бы фильм. Где и сам я буду выступать в качестве свидетеля.

– Хотите стать киноактером? – спросила я, бросив на Тараса Ивановича критический взгляд. – А не поздно?

На мой взгляд, Волхонскому было никак не меньше тридцати пяти. В моем понимании возраст критический. Когда уже поздно что-либо менять, в том числе и профессию.

– Ну зачем вы так? – искренне огорчился Волхонский. Я вдруг поняла, чем мне так понравился его карий взгляд. И почему он меня согрел. Потому что он был добрым. В то время как у моего обожаемого шефа – ледяной. Эх, Дана, Дана, дуреха ты! Дуреха! И когда только ты выкинешь из рыжей головы романтические бредни?

– Извините, – сказала я. – Это все нервы.

– Понимаю. Я ведь присутствовал при обыске в вашей квартире.

– Я это заметила.

– Еще тогда меня кое-что поразило…

При этих словах Герман Осипович сморщился, словно от кислого. И махнул рукой: зачем, мол, все осложнять? Но Волхонского это не остановило. Его энтузиазм нисколько не иссяк. Напротив.

– Я ведь дал против вас показания. Диана…

– Просто Дана. Дана Кузнецова.

– Дана, я дал против вас показания. То есть тогда я не думал, что они будут против вас. Я просто сказал, что видел вас на лестничной клетке. Вы стояли у двери своей квартиры и искали в сумочке ключ.

– А какая была сумочка? – с надеждой спросила я.

– Знаете, смешная. Она была розового цвета. А лучше сказать, цвета фламинго.

– Это самый модный цвет нынешнего сезона, – уныло заметила я. Мне всегда хотелось быть модной, и я всерьез считала, что мне это удается. Оказывается, мои вещи кому-то кажутся смешными!

– Мало того, что она была цвета фламинго. На ней болтались цепочки, брелочки и прочие украшения. Мне даже показалось, стразы. У нас на лестничной клетке слабое освещение.

– Да, лампочку все время выкручивают, – согласилась я. – Приходится экономить на ваттах.

– А разве они не одинаково стоят? – удивился Герман Осипович. – Лампочка в шестьдесят ватт и, допустим, в сто?

– А разве одинаково? – в свою очередь удивилась я.

– Лампочки покупает моя жена, – виновато сказал Герман Осипович.

– Вот у нее и проконсультируйтесь. Прежде чем навешивать на меня очередной ярлык. Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти.

– В данном случае цена лампочек не имеет значения, – мигом помирил нас Волхонский. Я уже поняла, что этот человек по натуре миротворец. И по призванию. Только меня он не мог примирить с окружающей действительностью, потому что сказал: – Я давно уже приметил у вас эту сумочку.

– И в самом деле, – уныло согласилась я. – Судя по описанию, сумочка моя.

– Вот я так и сказал: в одиннадцать часов вечера видел свою соседку. А потом меня пригласили понятым. Я внимательно вас слушал, Диа… Дана.

Невольно я залилась краской. Историю про Илону он тоже слышал! И что обо мне подумал? Почему-то мне стало не безразлично, что подумал обо мне Тарас Иванович Волхонский. Который продолжал свою пламенную речь:

– Я слушал вас, и все больше убеждался, что вы говорите правду. Вы же как ребенок, Дана! Вы не можете врать! Не умеете! Вы настолько же искренни, насколько естественны!

Честное слово! Я чуть не прослезилась! Еще немного, и он скажет, что я – совершенство! Но он сказал не это. Он сказал фразу, которая была гораздо лучше:

– Я не случайно добивался встречи с вами. Мне хотелось убедиться. И знаете, что я вам скажу, Герман Осипович?

– Ну? – без энтузиазма откликнулся следователь.

– Я вам скажу. Теперь я абсолютно уверен. Там, в одиннадцать вечера, у двери в квартиру Даны стояла другая женщина.

Часть вторая

От второго лица

Ты любила

Тарас – ты неудачник, ты был зачат неудачником, родился неудачником, неудачником прожил тридцать восемь лет своей жалкой жизни, неудачником же и умрешь. Это диагноз: хомо неудачникус. Без права обжалования. Тебе не повезло еще до рождения, когда студент архитектурного вуза, рафинированный интеллигент Ванечка Волхонский соблазнил выпускницу строительного ПТУ несовершеннолетнюю Катю Иванову. И в результате далеко не платонической любви к зданиям и сооружениям, которые один собирался проектировать, а другая внутренне отделывать, и был зачат неудачник, имя которому – ты!

Кроме любви к строительству, твоих родителей ничто не объединяло. Они познакомились на стройке, обсуждали дипломный проект Вани Волхонского в общежитии строительного ПТУ, расписались в здании, запланированном под снос, а развелись в новом загсе, на стенах которого едва успела высохнуть краска.

Когда несовершеннолетняя Катя Иванова забеременела от их единственного сына, потомственные интеллигенты Волхонские поступили благородно. Так, как их обязывала поступить голубая кровь. Они отвели бледного от страха Ваню к загсу, у дверей которого его ждала сильно беременная Катя, и заставили поставить свою подпись в свидетельстве о браке. Так ты получил звучную фамилию. Но к тому моменту как тебе, неудачник, появиться на свет, твои родители поняли, что архитекторский проект «Семья – ячейка общества» должен возводиться на фундаменте общих интересов.