Основная миссия - Владислав Конюшевский

– Я уже имел разговор с женой и буду с вами откровенен. Узнав в январе этого года, что моя дочь решила связать свою судьбу с русским офицером, я не был в особом восторге, но и препятствовать свадьбе не собирался, решив, что в послевоенном мире это вполне приемлемая партия для Хелен. Точнее, я просто не хотел спорить и расстраивать дочь. Натура у нее упрямая, поэтому никаких аргументов она бы не слушала. Но сегодня выясняется, что вы не просто армейский офицер, а сотрудник тайной полиции…

Я, кивнув, спросил:

– Это как-то влияет на ситуацию?

– Несомненно! – Немец несколько раз пыхнул, раскуривая трубку, и продолжил: – Поймите меня правильно, я уже имел дело с тайной полицией. Вы наверняка знаете о том, как меня чуть не арестовало гестапо?

– Знаю. И о тогдашнем выборе, стоящем перед Еленой, тоже знаю. Или ваш арест, или ее замужество с тем прохвостом, который пронюхал о ваших делах с русскими военнопленными.

Карл несколько смутился, вспомнив, какую именно роль сыграл его нынешний собеседник в ликвидации нешуточной угрозы, но, быстро оправившись, сказал:

– Я вам благодарен за то, что вы тогда сделали, но поймите, я достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что государственная безопасность – это не армия, где все просто и понятно. В безопасности постоянно плетутся интриги, а мне вовсе не хотелось бы, чтобы моя семья и мой внук хоть как-то пострадали от этой тайной войны. Скажу более откровенно: в тайной полиции прямо приветствуется доносительство, двуличие и подлость, даже по отношению к своим коллегам, поэтому я считаю, что порядочный человек в такой структуре служить не будет.

Оба-на! Где-то я уже слышал подобные песни. Только там их исполняли сбрендившие от кухонных посиделок либералы, а здесь это говорит с виду вполне вменяемый мужик. Нет, я бы понял, если бы он был нищим и тупорылым «леваком» – это только они любят порассуждать о «кровавой гэбне» и о том, что там служат исключительно упыри. Но ведь Карл вполне самодостаточен и образован, поэтому должен хорошо понимать роль государственной безопасности в деле элементарного сохранения страны. Или это просто спесь барина, не желающего иметь никаких дел с «сексотом и филером»? Нет, тут что-то не сходится…

Во всяком случае, если судить по рассказам Аленки о своем отце, психотип у этого человека должен быть другой. И что это тогда значит? Проверка? А чего он меня вообще проверяет, на вшивость, что ли? Думает, что я сейчас начну возмущаться и доказывать обратное? Что я не подлый и не двуличный? В этом случае человек, начав оправдываться, скорее докажет обратное, предоставив собеседнику все козыри…

Карл очередной раз пыхнул, окутавшись ароматным дымом, скрывающим выражение глаз, и я решился.

– Господин Нахтигаль, как вполне справедливо говорил один профсоюзный деятель: «При ста процентах прибыли, капитал попирает все существующие законы, а при трехстах нет такого преступления, на которое он бы не решился, хотя бы под страхом виселицы». Данные слова ни у кого не вызывают сомнения, но ведь на этом основании я не подозреваю именно вас, как яркого представителя капитала, в способности совершать бесчеловечные преступления. Вы мне можете ответить, что не все капиталисты одинаковы. Но и я могу сказать, что спецслужбы спецслужбам рознь. Точнее взаимоотношения внутри этих спецслужб…

Собеседник негромко рассмеялся.

– А вы неплохо держите удар. Только, насколько мне кажется, слова про капитал принадлежат вашему Марксу?

Я хмыкнул.

– Он скорее ваш. И насчет этой фразы вы несколько заблуждаетесь – впервые ее озвучил англичанин Даннинг, а Маркс просто удачно повторил.

Нахтигаль, опять пыхнув трубкой, заметил:

– Интересно, вы первый встретившийся мне коммунист, который правильно идентифицировал авторство этого высказывания. Все остальные приписывали его либо Энгельсу, либо Марксу, либо Ленину.

Хм, я бы ее тоже классикам приписал, если бы не препод, который у нас был на первом курсе. Время было как раз перед распадом Союза, и в стране в полный рост процветало кооперативное движение вкупе с ростом криминала, вот преподаватель марксистко-ленинской философии очень в тему и привел нам эту цитату. И заострил внимание на том, что многие считают, будто это слова Маркса, но на самом деле их первым ляпнул Т. Дж. Даннинг. Самое смешное, что из всей философии я только это и запомнил, зато сейчас ввернул цитату очень вовремя, прокатив за умного. Теперь, главное, не смазать это впечатление, так как будущий тесть, похоже, вовсе не является сбрендившим либералом, как мне поначалу показалось, и весь этот разговор затеян с целью прощупать русского жениха с разных сторон. Может, я фанатик идеи или просто дуболом от сохи, от которого надо держаться подальше? Ну-ну. Значит, пора удивлять этого доктора-капиталиста.

Взяв бокал, я его приветственно приподнял и, чуть пригубив ароматного коньяка, пожал плечами:

– Может быть, дело в том, что вам попадались не слишком образованные коммунисты. А может, в том, что я вообще не коммунист.

Ага, проняло. Карл даже трубку отложил в сторону и, удивленно подняв брови, уточнил:

– Насколько я знаю, вы являетесь полковником НКВД?

– Алекс вам совершенно правильно передала мое звание и место службы.

– Но разве возможно служить в вашей организации и не быть при этом членом партии?

Я улыбнулся.

– Как видите.

Нахтигаль тоже отхлебнул из своего бокала и задумчиво произнес:

– Не верить вам на слово я не имею никаких оснований. Просто в данном случае ложь – бессмысленна. Но скажу честно: вы меня сумели удивить во второй раз.

– А когда был первый?

Мне думалось, что немец скажет о том, как я его отбрил по поводу подлости и двуличности гэбешников, но ответ был неожиданный:

– Первый раз был тогда, когда я узнал, что «невидимка» оказался во Франции. Тогда я сначала предположил, что вы были просто в силовом прикрытии дипломатической миссии. Но несколько позже узнал, что ошибался, причисляя вас к охранникам. А что вы так удивились? – Нахтигаль усмехнулся и пояснил: – Вы бы видели глаза моего племянника Гюнтера и его высокопоставленного друга Гельмута, когда Хелен показала кузену фотографию жениха. Гюнтер опознал вас как некоего Себастьяна Кольема, а Гельмут… Поверьте, мне не часто приходилось видеть настолько ошеломленного человека. Увидев подобную реакцию, я провел его в свой кабинет и на правах отца, беспокоящегося за судьбу своей дочери, смог выяснить некоторые очень интересные подробности. Господин барон мне тогда сказал, что именно вы были одной из ключевых фигур переговоров. Что вы вообще очень необычный человек, и он будет счастлив видеть вас мужем Хелен. Потом, вероятно, справившись с первоначальной растерянностью, оберст замолк и сказал, что более ничего рассказать мне не может, так как это не его тайна. Поинтересовался только, известно ли моей дочери, кем вы являетесь? Я ответил, что Хелен знает вас как русского «невидимку». Гельмут лишь понятливо кивнул и попросил о нашем с ним разговоре более никому не рассказывать.

М-да… правильно люди говорят, что Земля в натуре – очень даже маленький шарик. Хотя предположить то, что «царская морда» увидит мою фотку, вполне можно было. Он кентуется с двоюродным братом Аленки и, значит, рано или поздно посетил бы ее дом, где ему обязательно бы похвастались «портрэтом» жениха. Но мы рассчитывали, что это произойдет несколько позже, так как после того, как гестапо взялось за заговорщиков, Клабке сбежал в Швейцарию, а потом от греха подальше родственники его вообще отправили в Латинскую Америку контролировать семейную фармакологическую фабрику. Гельмут же, не прекращая своей антифашистской деятельности, ушел в глубокое подполье в самой Германии. И поэтому шансы, что перед этим они встретятся в доме Аленки, были довольно малы. Трудно было предположить, что они посетят ее одновременно, а одному оберсту Хелен мою фотографию не стала бы показывать.

Пока я размышлял о неожиданных вывертах судьбы, Карл продолжал:

– Тогда я и понял, что вы не просто «невидимка», как мне представлялось ранее. Честно говоря, была даже мысль о «подводке» ко мне русского агента таким хитрым способом, но я ее отмел. Слишком все случайно и необычно для распланированной операции, начиная вашей первой встречей с моей дочерью два года назад в России и заканчивая Францией. Но все равно остается слишком много неясностей. Понимаете, – Нахтигаль остро глянул на меня, – ну никак не вяжется диверсант, уничтожающий транспортные колонны, с ключевой фигурой в германо-советских переговорах. Да плюс еще Гельмут… Он о вас говорил с большим пиететом, и видно было, что мальчик не просто искренне вас уважает, а чуть ли не боготворит. Поверьте, я чувствую такие вещи и поэтому сейчас хочу спросить, кто же вы на самом деле? Ведь, не зная этого, я не смогу относиться к вам с доверием. Я не требую раскрытия каких-то государственных тайн, но, волнуясь за судьбу своей семьи, настаиваю на максимально развернутых объяснениях.