Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.) - Александр Сидоров

— Народ у нас сам знаешь какой: чей верх, за того и народ. Даже польские воры сук резали…

— Четыре года сижу, эту масть впервые слышу.

— Мастей, что у тебя костей!.. Не знаю уж, по какому случаю их ворами окрестили, хотя воруют они хорошо. Только вор — это ведь не просто ремесло, но и воля. Ему никто не указ. Они же в лагерях на любых работах пашут, начальство поддерживают, брата родного продать не постесняются. Без уважения к себе, одним словом, живут. Лишь бы на свободу вырваться.

Таким образом, «блатное» сообщество не ставило знака равенства между «суками» и «поляками».

Однако ради справедливости следует заметить, что уже в то время могло случиться смешение «поляков» и российских «воров», нарушивших «закон». Дело в том, что, как мы писали выше, в послевоенное время границы между СССР и рядом европейских стран оказались размытыми. И это дало возможность многим советским уголовникам «гастролировать» за рубежом, где они тоже попадали в места лишения свободы. Тамошние более мягкие условия содержания и совершенно другие отношения между арестантами и сотрудниками тюрем для многих оказались откровением. «Гастролёры» под влиянием увиденного нередко изменяли свои взгляды и, вернувшись домой, пытались реформировать «воровские законы», фактически становясь на сторону «сук». Таких «отщепенцев» «честняки» тоже называли «поляками», Но это уже были совершенно не те «поляки»… Это были полноценные «суки».

«Беспредел», «махновцы», «казаки», «дери-бери»

Среди тех, кто не желал примыкать ни к «сукам», ни к «честным ворам», были не только «поляки». «Резня» породила одну из самых нелюбимых в арестантском мире «мастей» — так называемый «беспредел», или «махновцев».

Откуда они взялись и что из себя представляли? На последний вопрос ответить значительно легче, чем на первый. Однако попытаемся всё-таки разобраться в «родословной» «беспредельщиков».

Варлам Шаламов считал, что «беспределы» (или «беспредельщики», или «беспредельщина» — вариаций, как видите, много) — это уголовники, отколовшиеся от «сучьего» движения. Он пишет:

На втором году этой «братоубийственной» войны обозначилось некое новое важное обстоятельство.

Как? Разве обряд целования ножа меняет блатную душу? Или пресловутая «жульническая кровь» изменила свой химический состав в жилах уркагана оттого, что губы его прикоснулись к железному лезвию?

Вовсе не все целовавшие нож одобряли новые «сучьи» скрижали. Многие, очень многие в душе оставались приверженцами старых законов — ведь они сами осуждали «сук». Часть этих слабых духом блатарей попробовала при удобном случае вернуться в «закон». Но… воры «законные» грозили новообращённым «сукам» смертью а не хотели отличать их от кадровых «сук».

… Объявлен был третий воровской закон. На этот раз для разработки «идейной» платформы у блатных третьего закона не хватило теоретических сил. Они не руководились ничем, кроме злобы, и не выдвигали никаких лозунгов, кроме лозунга мести и кровавой вражды к «сукам» и к ворам — в равной мере. Они приступили к физическому уничтожению тех и других. В эту группу поначалу вошло так неожиданно много уркаганов, что начальству пришлось и для них выделить отдельный прииск. («Сучья война»)

Эту же точку зрения разделяют и некоторые другие исследователи. Однако несколько старых арестантов, с которыми мне довелось беседовать в местах лишения свободы, уточнили, что ряды «беспределов» пополнялись не в последнюю очередь также уголовниками из так называемых «полуцветных», «полуцвета», то есть тех, кто крутился вокруг «воров в законе», но не был удостоен «коронования» в «честные воры». Эти люди по своим личностным качествам не способны были выбиться в лидеры и всё время подвизались на вторых ролях — их называли ещё «воровской пристяжью».

Многие из этих арестантов считали, что воровской мир несправедливо обходится с ними, не допуская к власти и не воздавая по заслугам. «Пристяжь» была убеждена, что так получается из-за нежелания «верхних» допустить лишние рты к воровской «кормушке».

С другой стороны, эти уголовники с ненавистью и презрением относились и к «сукам», предавшим старые «традиции» и снюхавшимся с «ментами». Воспользовавшись «резнёй», часть «полуцветных» начала борьбу за власть в воровском мире и своё место под солнцем.

Была даже подведена «идейная» платформа: мол, немало в верхах старого воровского мира оказалось «гнилых», слабых духом людей. Всё потому, что воровские «кадры» подбирались часто не по «деловым» и «моральным» качествам, а по блату, по принципу личной преданности. И многие из действительно достойных «босяков», «бродяг» оказались «за бортом», зачастую унижались и использовались в качестве «шестёрок», «пехоты». А когда пришла пора испытаний, проявилась вся гниль этих «цветных», которые не в состоянии даже постоять за «воровскую идею».

Определённая доля истины в этих словах, конечно, была. Немало «честняков» дрогнуло перед «сучьими» «пиковинами» и «трюмиловками». Однако многие предпочитали умереть, но не предавать «закон».

Итак, к «масти» «беспредельщиков» примыкали, с одной стороны, «ссучившиеся» под страхом смерти воры, решившие восстановить свою «честь», с другой — «полуцветные», которые стремились создать новый, «истинный» «закон» — «закон» сильных духом уголовников, не признающих никого и ничего, кроме своих прихотей и желаний.

Собственно, «беспределом» называли преимущественно первых, действительно не знавших предела в выплесках своей агрессии, направленной на всех арестантов — в том числе и на «фраеров», и на «политиков», и на «мужиков». Эти люди ненавидели всех, в том числе и лагерное начальство. Они образовали, так сказать, «потерянное воровское поколение». Их унизили, и теперь они пытались всячески самоутвердиться, унижая всех остальных.

Что касается взбунтовавшейся «пристяжи», то они именовали себя «махновцами». Эти уголовники, по «понятиям», не роняли «чести», не отказывались от «идеи» в обмен за жизнь. Они сознательно ставили себя выше и «сук», и «воров». Потому и звались «махновщиной», вспоминая известный принцип бесшабашного батьки Нестора Махно — «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют».

К «махновцам» порою примыкали и арестанты, которые не имели корней в профессиональном преступном мире. Обычно это были крепкие парни из раскулаченных крестьян, потерявшие почву под ногами, ненавидевшие и Советскую власть, и вообще всё вокруг. У них отобрали и уклад, и веру, и надежду на будущее… Они организовывали свои группы под самыми разными лихими названиями — например, «дери-бери» и проч.

Особенно много было среди таких арестантов южан, выходцев из казачьих семей — с Донщины, Ставрополья, Кубани. Казачество с самого начала революции постоянно считалось «русской Вандеей», поскольку казак испокон веку подчёркивал свою независимость и вольность, в отличие от крестьян Центральной России, которые на юге презрительно именовались «кацапами», были более терпеливы и покорны.

Не случайно многие казаки во время второй мировой войны воевали против Красной Армии на стороне германских войск. Интересно, что под фашистские знамена встали в подавляющем большинстве именно те казаки, которые хлебнули «прелестей» советского строя. Казачество, так сказать, «первой волны», эмигрировавшее за кордон ещё в гражданскую войну, отказалось наотрез от сотрудничества с врагами России.

В биографических записках Льва Копелева один из тех, кто воевал в рядах «германских казаков», рассказывает об этом так:

Большинство у нас были пленные; стариков было мало — Краснов, Шкуро — раз-два и обчёлся; — старые эмигранты не хотели немцам служить. У них этот старый патриотизм был всё-таки ещё силён. В наши части, да и к Власову шли сплошь «подсоветские», так нас называли. Мы-то хорошо знали, что нас дома ждёт. Ежовщину никто не забыл… Нас ещё с гражданской войны считали за контру. И в коллективизацию, и в 37 году сколько шкур драли. («Хранить вечно»)

Здесь необходим короткий экскурс в историю. Осенью 1942 года на территории Северного Кавказа, на исконных казачьих землях, полностью оккупированных фашистами, была предпринята попытка возродить казачью республику. Были объявлены Второй Казачий Сполох и вторая война большевистскому режиму (первая продолжалась с 1917 по 1920 годы). Когда немецкие части под ударами Красной Армии стали отступать, с ними отступили и казачьи войска вместе со своими семьями.

Казачьи части в составе немецкой армии были сформированы в полунезависимые отряды и заслужили репутацию отличных бойцов.