Княжья воля - Константин Кудряшов

ждал меня в своей душной каморке и уже успел приготовиться. Зажженные лучины на пристенных полках плетут тенями зыбкие узоры, на темном от времени верстаке из закрытой медной посудины с носиком навроде небольшого чайника исходит витая нить сизого дымка. Распространяемый кадилом сладенький запашок всколыхнул память о давно ушедших днях. Не знаю как другие волхвы, а этот точно знаком с дурманящим зельем обожаемым парнями из моей бригады и охотно использует в своем колдовском ремесле. Ни проронив и слова, волхв вешает мне на шею закольцованную витую веревку со множеством навязанных узлов. При мне натолок в каменной ступке не слишком аппетитных на вид сушеных травок да кореньев, пересыпал в глубокую деревянную плошку, добавил белого, крупинчатого порошка похожего на сахар, залил все это месиво кипятком, прикрыл крышечкой и стали мы ждать пока настоится. Спустя немного времени, выпущенный на волю духман от сего волшебного напитка поднимается просто обалденный. Бережно обняв плошку ладонями, волхв четырежды булькнул горлом где-то глубоко в недрах объемной бороды, проглатывая коричневую жижу и жестами показал, чтобы я обязательно допил шаманский взвар до последней капли. Оказалось благостный запах не всегда соответствует остальным качествам продукта. Дегустация выявила редкостно-пакостный вкус и оставила прикладное назначение напитка под большим вопросом. Защипало у меня язык и онемело небо, внутри живота расползся томный жар, а после того как минут через пять в мозгу поднялся натуральный шторм баллов эдак на семь, я понял, что не зря грешил на сомнительную ценность испитого. Навалившись рукой на черный верстак, отчаянно пытаюсь остановить намечающийся отъезд своей "крыши".

— Ты сдурел, диду? Чего намешал-то, заячьего помета что-ли с мухоморами? Отравишь нас обоих, чучело! Мне-то зачем хлебать, я ж только узнать!

— Вот и спрашивай о чем узнать желаешь да поторопись, времени мало, — не дернув обрамленным густой бровяной порослью веком, резко отвечает волхв. Голос жреца искажен горловым спазмом и трудноузнаваем. Кажись, он и сам на ногах едва держится, в посох свой кривой вцепился, глаза к потолку закатил.

— Боярин Овдей жив ли скажи? — переведя дух, кидаю первую заготовку.

Живень выпрастывает из широкого рукава собранную в кулак кисть, развеивает у себя перед лицом что-то напоминающее пыль или золу из холодного очага. Подсвеченная красно-желтым заревом лучин, взвесь эта держится в воздухе на удивление долго, клубится, то собираясь в причудливые косматые фигуры, то распадается на слои и пьяно плывет перед глазами. Волхв жадно вглядывается в эту муть, производит хитрые пассы скрюченными пальцами, будто притягивает к себе что-то невидимое и отшвыривает ненужное.

Чтобы не мешать ему "смотреть телевизор", прижимаюсь спиной к стене, жду. Не хватает воздуха, учащается дыхание, отбойным молотом долбится в висках пульс.

— Живой, — сдавленно произносит наконец Живень.

Отлично! На очереди вторая часть нашей программы. Но здесь следует быть предельно осторожным, наощупь буквально…

— Ответь, волхв, видишь ли ты то место где я жил до Вирова?

Живень бормочет нечто тарабарское, плескает в пустую плошку на верстаке масляной воды из ковша. Снова подбрасывает перед собой щепотку пыли. В ноздрях у меня переполох, хочется чихнуть. Волхв произносит несколько непонятных мне слов и опять принимается правой рукой. Через секунду чувствую боль в ушах, словно в помещении резко поднялось давление. Что-то зашипело, вода в плошке пошла крупной рябью, будто тряханули. Волхв гортанно выкрикнул, испуганно вытаращив глаза в дальний от него угол. Грудь сдавило тисками, втянув в легкие пропитанный дурманом воздух кельи, я задерживаю дыхание. Раздается оглушительный треск, яркая молния возникает из ниоткуда, рвет зигзагом дымное пространство и впивается в резное навершие волховского посоха. Падая, сквозь ватно-удушливую пелену вижу как колыхается и рушится надо мной потолок.

Глава восьмая

Тишина. Темнота. Горелым попахивает. Еще бы не попахивать, жахнуло будь здоров!

Встаю на карачки, прислушиваюсь. Глухо как внутри рулона с ватой.

Становится мне жутковато, аж живот резкой болью сводит, будто в него "розочку" бутылочную воткнули. Нет, раны нету, потягивает пузо, скорее всего, от той дряни, что Живень меня пичкал.

Где он, кстати?

— Живень… Слышь, Живень, ты живой там? — шепчу в тугое пространство.

Молчит волхв. Как камень могильный молчит, чтоб его…

— Живень… Живень… — я повышаю голос, но ответом мне все та же тяжелая тишина.

Начинаю шарить руками по усеянному бытовой утварью полу, разбитым полкам, разваленной посуде, осторожно продвигаюсь вперед. Все перевернуто, будто в маленькой келье бушевало самое настоящее торнадо. Натыкаюсь коленом на что-то острое, насилу удерживаю в зобу матерный выкрик. Через полметра нащупываю лежащее на боку тело Живня, трясу за плечо.

— Эй, ты живой?

Хрен там живой… Не дышит совсем. Под щекой лужа липкой жидкости. Изо рта натекло, похоже… Бородища вся мокрая. Кровь, не рвота же. Мертвые не блюют.

Ничего себе поколдовали…

М-даа, вонючий случай. Легко убеждаю себя, что неплохо бы сделать отсюда ноги пока не застукали над трупом, доказывай потом отсутствие верблюжьих корней.

Меч свой заберу — не пригодился. Проверяю все на себе, не выронил ли чего в передряге. Вроде на месте все.

Наступаю на что-то продолговатое и твердое. Черт, копье чуть не забыл! Ходу отсюда!

Мне снова повезло, вышел из терема также как и вошел — незаметно. Правда, в воротах наткнулся на двоих стражей. Один спал стоя, мешковато привалившись бочком к столбу, другой спал сидя задницей в рыхлом сугробе. Эх, мать вашу разтак, расслабились паразиты! Был бы я десятником, огрел бы копьем по кумполу обоих, чтоб на работе не дрыхли. Но повышение в чинах ожидается, вроде бы, только завтра, а сегодня я еще такой же гридень как и они, на стену спешу, покой укрепленного города сторожить. Спите, парни, я вам нынче не судья, даже Вендару не стукану.

На ходу снимаю с шеи веревку с узлами, зашвыриваю в дальний сугроб. Вот бы знать который сейчас час? Непонятно как долго я валялся на полу рядом с остывающим Живнем. Интуитивно определять время как местные я еще не научился, худо будет, если опоздаю на смену. Подгоняемый этой мыслью, ускоряюсь и остаток пути проделываю как мастер спорта по спортивной ходьбе. Нос к носу сталкиваюсь на стене с сотником. Он как-то хмуро взглянул на меня, кивнул и молча пошагал дальше.

К полуночи сильно подморозило. Сменившись, в гридницу я вернулся с изрядно озябшим носом и убитым в хлам настроением. Плюхаюсь на топчан и не могу уснуть до самого утра — таращусь в невидимый потолок, ободряемый сонным сопеньем и храпом сослуживцев.

Слава всем богам вместе взятым — жив Мишаня! Пусть далеко где-то,