Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Артур Дойл

Инспектор сначала обошелся с Пенелопой несколько круто:

– Слушайте меня внимательно, молодая женщина, и помните, что вы должны отвечать правду.

Пенелопа тотчас вспылила:

– Меня никогда не учили лгать, и если отец мой может стоять здесь и выслушивать, как его дочь обвиняют во лжи и в воровстве, не пускают в собственную ее комнату, отнимают доброе имя, единственное достояние бедной девушки, то он не такой добрый отец, каким я его считала!

Слово, сказанное мною кстати, поставило правосудие и Пенелопу в более приятные отношения. Вопросы и ответы пошли гладко и не завершились ничем, о чем стоило бы упомянуть. Дочь моя видела, как мисс Рэчел вечером спрятала алмаз в ящик шкафчика. Она вошла в восемь часов утра к мисс Рэчел с чашкой чая, увидела, что ящик открыт и пуст, и тотчас подняла тревогу. На том и закончились показания Пенелопы.

Затем инспектор попросил позволения поговорить с мисс Рэчел. Пенелопа передала его просьбу через дверь. Ответ пришел к нам тем же путем.

– Мне нечего сказать инспектору: я никого не могу видеть.

Наш опытный полицейский, казалось, был удивлен и обижен, услышав такой ответ. Я объяснил ему, что наша барышня нездорова, и просил его подождать немного и повидаться с нею попозже. После этого мы опять спустились вниз и, проходя через переднюю, встретили мистера Годфри и мистера Фрэнклина.

Оба джентльмена, гостившие в доме, были спрошены, не смогут ли они пролить какой-нибудь свет на это дело. Они оба ничего не знали. Слышали ли они подозрительный шум ночью? Они ничего не слышали, кроме шума дождя. А я, заснувший гораздо позже их, ничего не слышал? Ничего. Освобожденный наконец от допроса, мистер Фрэнклин шепнул мне:

– Этот человек не принесет нам никакой пользы. Инспектор Сигрэв – осел.

Освобожденный, в свою очередь, мистер Годфри шепнул мне:

– Очевидно, знаток своего дела. Беттередж, я сильно на него надеюсь!

Сколько голов, столько и умов, как сказал какой-то древний мудрец задолго до меня.

Потом инспектор отправился назад в будуар, в сопровождении меня и дочери. Целью его было удостовериться, не переставлялась ли за ночь мебель, – первый его обыск в комнате, очевидно, в этом отношении ничего ему не дал.

Пока мы шарили между стульями и столами, дверь спальни вдруг открылась. Отказавшись видеть нас всех, мисс Рэчел, к нашему удивлению, сама к нам вышла. Она взяла со стула свою соломенную шляпку и обратилась к Пенелопе с таким вопросом:

– Мистер Фрэнклин Блэк посылал вас ко мне сегодня утром?

– Посылал, мисс.

– Он желал говорить со мною, не так ли?

– Точно так, мисс.

– Где он теперь?

Услышав голоса внизу, я выглянул из окна и увидел обоих молодых джентльменов, ходивших взад и вперед по террасе. Отвечая за свою дочь, я сказал:

– Мистер Фрэнклин на террасе, мисс.

Не говоря более ни слова, не обращая внимания на инспектора, который пытался было заговорить с нею, бледная как смерть и странно погруженная в свои собственные мысли, она вышла из комнаты и спустилась к кузенам на террасу.

Я проявил недостаток должного уважения, я нарушил приличие, но, если бы даже дело шло о моей жизни, я и тут не мог бы удержаться, чтобы не выглянуть из окна, когда мисс Рэчел встретилась с джентльменами. Она подошла к мистеру Фрэнклину, словно не замечая мистера Годфри, который отошел и оставил их вдвоем. Она, по-видимому, говорила с мистером Фрэнклином раздражительно. Это продолжалось недолго и (судя по его лицу, которое я видел из окна) сильно его поразило. Пока они стояли вдвоем, на террасе показалась миледи. Мисс Рэчел заметила ее, что-то быстро сказала мистеру Фрэнклину и вдруг повернулась и ушла, прежде чем мать успела подойти к ней. Миледи, удивленная и сама и видя необыкновенное удивление мистера Фрэнклина, заговорила с ним. Мистер Годфри подошел к ним и также заговорил. Мистер Фрэнклин прошелся с ними по террасе, очевидно передавая им, что случилось; они оба, сделав несколько шагов, разом остановились как вкопанные, видимо сильно изумленные. Не успел я заметить все это, как вдруг дверь гостиной снова распахнулась настежь. Мисс Рэчел быстро пошла в свою спальню, расстроенная и разгневанная, со сверкающими яростью глазами и пылающими щеками. Инспектор опять попытался остановить ее. Она обернулась к нему в дверях спальни.

– Я за вами не посылала! – вскричала она запальчиво. – Мне вы не нужны. Мой алмаз пропал. Ни вам, да и никому на свете не удастся отыскать его!

С этими словами она вошла в комнату и захлопнула дверь перед самым его носом. Пенелопа, стоявшая ближе всех к двери, слышала, как она зарыдала, едва только осталась одна.

Мгновение – в бешенстве, другое – в слезах, – что́ могло это значить?

Я сказал инспектору, что все это показывает лишь, до какой степени мисс Рэчел раздражена пропажей своего алмаза. Заботясь о чести семьи, я с огорчением видел, что моя молодая барышня забылась – пусть и перед полицейским офицером, – и принес извинение, какое только мог придумать. Но в душе я был более озадачен необыкновенными речами и поведением мисс Рэчел, нежели можно выразить словами. Основываясь на сказанном ею в дверях спальни, я мог только заключить, что она смертельно оскорблена вызовом полиции и что удивление мистера Фрэнклина на террасе вызвано было тем, что она резко выразила ему свое мнение на этот счет (как человеку, призвавшему полицию). Если эта догадка была справедлива, почему же, лишившись своего алмаза, она возражала против присутствия в доме тех самых людей, которые обязаны были отыскать его? И каким образом могла она знать, что Лунный камень никогда не найдется?

При настоящем положении дел ответа на эти вопросы нечего было ждать ни от кого в доме.

Обшарив всю мебель в будуаре и ничего не найдя, наш опытный сыщик обратился ко мне с вопросом, знали слуги или нет, куда будет положен алмаз на ночь.

– Я знал это, сэр, – ответил я. – Самюэль, лакей, тоже знал это, потому что он был в зале, когда говорили о том, куда спрятать на ночь алмаз. Знала моя дочь, как она уже вам сказала. Она или Самюэль могли сообщить об этом другим слугам, или другие слуги могли слышать этот разговор через боковую дверь зала, которая могла быть открыта на черную лестницу. Как мне кажется, все в доме могли знать, где в прошлую ночь лежал алмаз.

Мой ответ представлял слишком обширное поле для подозрений инспектора, и он постарался сузить его, попросив меня охарактеризовать наших слуг.

Я тотчас подумал о Розанне Спирман. Но упоминать о ней сейчас было неуместно, да я и не желал направить подозрения на бедняжку, честность которой не подлежала никакому сомнению за все время ее пребывания у нас. Надзирательница исправительного дома говорила о ней миледи как об искренне раскаявшейся и заслуживающей полного доверия девушке. Если полицейский офицер найдет причины подозревать ее, только тогда я обязан был сказать ему, каким образом попала она в услужение к миледи.

– Все наши слуги имеют отличные аттестаты, – ответил я, – и все заслужили доверие своей госпожи.

После этого мистеру Сигрэву оставалось только одно: самому приняться за дело и лично проверить репутацию наших слуг.

Их допросили одного за другим, и ни один из них не мог ничего открыть, хотя наговорили они, особенно женщины, очень много и весьма негодовали на запрещение, наложенное на их комнаты.

Следующий и последний шаг в следствии довел дело, как говорится, до кризиса. Полицейский офицер имел беседу (при которой я присутствовал) с миледи. Сообщив ей, что алмаз, должно быть, похищен кем-нибудь в доме, он просил позволения обыскать комнаты и сундуки слуг. Моя добрая госпожа, как великодушная и благовоспитанная женщина, не хотела позволить обходиться с нами, как с ворами:

– Я никогда не соглашусь отплатить таким образом за все, чем я обязана верным слугам, живущим в моем доме!

Полицейский офицер поклонился и бросил на меня взгляд, ясно говоривший: «Зачем же было призывать меня, если вы связываете мне руки таким образом?»

Как глава прислуги, я тотчас почувствовал, что по справедливости мы не имеем права злоупотреблять великодушием нашей госпожи.

– Сердечно благодарим ваше сиятельство, – сказал я, – но просим позволения поступить так, как надлежит в этом деле, и сами отдаем наши ключи. Когда Габриэль Беттередж подаст пример, – сказал я, останавливая в дверях инспектора Сигрэва, – остальные слуги последуют ему, ручаюсь вам. Вот вам прежде всего мои ключи!

Миледи взяла меня за руку и поблагодарила со слезами на глазах. Боже, чего не дал бы я в эту минуту, чтобы иметь право отколотить инспектора Сигрэва!

Как я и сказал, остальные слуги последовали моему примеру – весьма неохотно, разумеется, но все же согласившись со мной. Стоило поглядеть на женщин, когда полицейские рылись в их вещах! Кухарка так смотрела, словно хотела изжарить инспектора живьем на сковороде, а другие женщины – словно собираясь съесть его, как только он изжарится.