Бабек - М. Томара

Афшин — одна из любопытнейших фигур того времени, на его жизни и деятельности ярко отразились классовые отношения в халифате в начале IX века.

Иранец по происхождению, крупный феодал, владетельный князь Ошрусны (округ в Узбекистане), он официально исповедывал мусульманскую религию. Взысканный милостями Мамуна, он стал своим человеком при дворе. Ему была поручена трудная провинция Барка (на запад от Египта), где ему пришлось подавлять восстание туземных племен. После успешного усмирения мятежа он был переброшен в Египет, где в это время шло восстание арабов и коптов. И с ним он справился успешно, так что прибывшему самолично Мамуну уже не оставалось ничего другого делать, как расправляться с побежденными. Отличился он и в войнах с Византией. И теперь ему поручалась ответственнейшая задача — сломить Бабека.

Медлительность и необыкновенная осторожность, с которой он вел эту войну, возбуждали ропот и недовольство войска; его поведение, его более чем странные сношения с Бабеком, — все это представлялось совершенно непонятным, если бы громкий процесс, возбужденный против его спустя несколько лет после гибели Бабека, не обнаружил скрытые мотивы его поступков, не вскрыл его ненависти к арабам.

Вся история осады показывает, что Афшин, как большинство зиндиков, не сочувствуя, конечно, крестьянскому восстанию, хотел им воспользоваться, чтобы подорвать военную мощь халифата, а затем захватить руководство восстанием в свои руки.

Таков был Афшин, главнокомандующий силами империи халифов, направленными против Бабека.

Разгром Бабека под Гамаданом имел самые пагубные последствия для дальнейшего хода восстания. В глазах многих его приверженцев поражение Бабека уронило его престиж, сняло с него ореол божественности и непобедимости: из воплотившегося бога он стал земным царем. Многие крестьяне потеряли веру в победу и стали отставать от движения, возвращаться в свои селения. Часть из них стала искать нового вождя, который повел бы их к новым победам.

Разгром под Гамаданом произвел и в психологии Бабека громадную перемену. Он пришел к убеждению, что крестьянство одно не в состоянии одолеть врага. Двадцать лет он шел по пути побед, Двадцать лет он призывал крестьян Ирана присоединиться к борьбе их братьев в Азербайджане, и на зов его крестьянство Ирана не откликнулось. Горцы Дейлема и Табаристана также не двинулись. В центральных провинциях Ирана царил глубокий покой; в Хорасане были, правда, кое-где вспышки, но разрозненные, мелкие; которые легко подавлялись и не могли разгореться в пожар. И он все упорнее начинает искать союзников вне своего класса, главным образом из среды дехкан, которые сопутствовали движению, хотя по мотивам совсем иным, чем крестьянство. Бабек, как мы видели, и раньше относился к ним благожелательно и старался привлечь их на свою сторону; теперь же он свою ставку поставил на них. Он доверил им ответственные посты, вступил в дружбу с мелкими феодалами Армении, особенно с Сембатом ибн Сахл, положившим начало династии Багратидов, занявших впоследствии троны Армении, Абхазии и Грузии.

Он забыл уроки восстания Абу Мослима, забыл, что союз крестьянства с эксплоататорами даже в случае победы приведет к новому рабству.

Он стал искать союзников и вне пределов Ирана. Он вступил в сношения с императором Византии. Византийские источники говорят, что после гамаданского разгрома сам Бабек бежал в римские пределы и по прибытии в Синоп вступил в переговоры с императором. Эту версию, однако, необходимо отбросить как совершенно неправдоподобную. Бегство его из Азербайджана привело бы неизбежно к полному развалу всего движения, между тем мы знаем, что после Гамадана силы повстанцев очень скоро собрались вновь в Азербайджане и оказали успешное сопротивление подходившим войскам Абу Саида у себя на родине, в Ардебильском округе. Вернее арабская версия, что Бабек завязал сношения с Феофилом через беженцев, спасшихся в Синоп после поражения. Он писал императору, желая его заинтересовать в движении, будто он сам христианин и готов обратить в христианство своих приверженцев, но «если бы я предложил им, — писал он, — немедленно принять христианство, они отказались бы; я их отговариваю от ислама и проповедую им религию, которая им нравится; когда же мы одолеем халифа и все примут мою веру, я их призову к христианству, и весь мир станет христианским».

Подействовала ли на Феофила перспектива обращения всего мира в христианство или, скорее, он нашел чрезвычайно выгодным для своих планов против халифата иметь союзников в сердце вражеской империи, — он пошел на соглашение с Бабеком. Мир, заключенный Византией с Мотасимом, был нарушен, и Феофил двинулся с войсками к сирийской границе.

Тем временем хуремиты, бежавшие после Гамадана в Синоп, утратив веру в Бабека и занявшись поисками нового вождя, прослышали, что в Константинополе живет отпрыск древнего царского рода Ирана и решили разыскать его и сделать своим царем. Они вспомнили древний иранский обычай, по которому царем Ирана может быть только потомок царского рода, тем более царского рода должен быть тот, в которого воплотится освободитель, царь Ширвин.

Действительно в Константинополе проживал в бедности и нищете юноша Феофоб, сын бежавшего еще давно из пределов халифата иранского царевича и какой-то сводни, к которой он, живя в большой нужде, поступил в услужение.

Умер отец, умерла и мать, сын остался сиротой без всяких средств.

Его разыскали беженцы и довели о нем до сведения Феофила. Если император для успешной борьбы с исконным врагом пошел на союз с крестьянскими бунтовщиками, то тем более ему должна была улыбаться поддержка настоящего претендента на иранский престол, который, к тому же, был христианином. Он взял юношу ко двору, возвел в сан патриция и дал ему в жены собственную сестру.

Отправляясь в поход на Сирию, он взял его с собой, поставил во главе иранского легиона, образованного из беженцев.

Феофоб отличился в боях, заслужил полное доверие императора, и в 834 году, когда византийцы потерпели поражение и Феофилу грозила опасность быть взятым в плен, только храбрость иранского легиона и находчивость Феофоба спасла императора от окружавших его со всех сторон арабов.

Дальнейшая судьба Феофоба не оправдала возлагавшихся на него надежд. Спасенный им император, уезжая с театра военных действий в столицу, поручил командование своему спасителю. Иранцы его легиона провозгласили его не только царем Ирана, но и императором Византии; Феофоб благоразумно отказался от опасной почести и сохранил верность своему благодетелю.

Феофил отозвал его в Константинополь и продолжал выказывать ему свое благоволение.