Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве - Генрих Инститорис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пятницу той же недели инквизиторы пытают Хуана де Оканью и добиваются от него признания, которое в целом совпадает с уже полученными сведениями. Он рассказывает, как он вместе с остальными распял мальчика в пещере Карре-Оканья; что они били его веревками, когда он висел на кресте; что они вырезали у него сердце и собрали его кровь в котелок; что дело было ночью и у них был свет и что, сняв тело с креста, они закопали его недалеко от Санта-Мария-де-ла-Пера; все это полностью изложено в его признании[405].
Поскольку Оканья в своем признании говорил об облатке, отправленной в Самору Абенамиасу, 11 октября его вновь допрашивают по поводу этой детали. Его спрашивают, знает ли он, как это было сделано. Он отвечает, что слышал, как Алонсо Франко и евреи (то есть Са Франко и его сыновья Юсе и Мосе), Тасарте и Перехон говорили, что собираются это сделать, но не знает, доставили ли облатку или избавились от нее каким-то иным образом. Настойчивость, с которой возникает этот предположительно незначительный вопрос (особенно если вспомнить, что у самих инквизиторов имелась облатка, найденная у Бенито во время его задержания), наводит нас на мысль, что они пытались выяснить, была ли эта освященная облатка той самой, которую отослали и о которой говорилось в показаниях. Учитывая промежуток времени, прошедший между отправкой той облатки и арестом Бенито, они могли прийти к вполне резонному выводу, что найденная у Бенито облатка имеет отношение к какому-то похожему и более позднему делу. Это впечатление подтверждается тем, что у Бенито не нашли никакого письма, адресованного Абенамиасу.
Этот же вопрос вновь возникает во время допроса, которому подвергли Юсе на следующий день. Его спрашивают, отправился ли кто-нибудь из евреев или христиан в Самору к Абенамиасу по этому делу. Юсе отвечает точно так же, как и раньше: он не знает, что стало с облаткой, – он лишь видел, как ее отсылали вместе с письмом Абенамиасу, и все они присутствовали при этом. Инквизиторы пытаются выяснить, кто был зачинщиком, но Юсе не может ответить на этот вопрос с уверенностью. Он рассказывает им то, что знает: что Тасарте встретил его по дороге в Мурсию и спросил, присоединится ли он к некоему делу, которое будет произведено с помощью освященной облатки, чтобы инквизиция не могла причинить указанным христианам вред. Прежде чем они встретились, чтобы распять мальчика, Тасарте сказал Юсе и его брату Мосе, что он все организовал; и, хотя Юсе заявляет, что он не хотел участвовать в этом деле, он и его брат в конце концов позволили себя уговорить и присутствовать при этом, и той же ночью они с Тасарте отправились в пещеру. Там к ним присоединились христиане, которые привели с собой ребенка.
Пока что показания, полученные от других заключенных (притом что Юсе признал свое присутствие в пещере во время распятия мальчика – признание само по себе весьма серьезное и вполне достаточное для передачи Юсе светскому суду), не привели к обвинению Юсе в активном участии. В собственных показаниях он настаивал, что он и его отец были лишь зрителями и что они пришли в пещеру в относительном неведении, словно не понимая, свидетелями чего им предстоит стать.
Кроме того, прежде чем рассказать о событиях в пещере Карре-Оканья, Юсе заключил с инквизиторами нечто вроде сделки: его показания не должны использоваться против него или его отца. Следует также отметить, что другие выданные им евреи уже были мертвы и что он не раскрыл имя единственного живого еврея, Эрнандо де Риберы, принимавшего участие в этом деле. Как мы уже говорили, то, что он выдал новых христиан, волновало его меньше, так как они из-за своего отступничества наверняка были более презренными людьми в глазах правоверного иудея.
Понимали ли инквизиторы, что будет неправомерно переходить к крайностям ввиду пассивного участия Юсе в этом деле и обещания, которое они ему дали перед его признаниями? Этого мы не знаем. Трудно представить подобные колебания с их стороны. Какой бы ни была их цель, они явно не были до конца удовлетворены, и ради того, чтобы расследовать это дело до самого конца, они воспользовались новым методом ведения разбирательства, который, похоже, был направлен именно на то, чтобы еще больше обличить Юсе.
Инквизиторский суд имел привычку полностью или частично умалчивать о доказательствах или утаивать имена свидетелей в тех случаях, когда это служило его целям; но когда были получены показания других обвиняемых, очевидно, настал момент, когда оглашение доказательств и имен свидетелей, напротив, должно было помочь трибуналу. Гнев, который испытывает каждый заключенный, узнав, что его выдал один из товарищей, должен побудить его к ответным действиям и заставить признаться в том, что он мог до этого скрывать. Конечно, существует опасность, что он примется за выдумки, чтобы в свою очередь навредить навредившему ему человеку; но правосудие инквизиции не останавливалось перед такими соображениями. Пенья ясно дает понять, что с точки зрения святой палаты лучше было казнить невиновного, чем позволить виновному избежать наказания.
Следуя этому принципу, Бенито Гарсиа привели к инквизиторам 12 октября и спросили его, повторит ли он свои показания по делу о распятии и облатке в присутствии кого-либо из участников. Он отвечает утвердительно, после чего его уводят. Вводят Юсе Франко и задают ему тот же вопрос, с тем же результатом. Вновь вводят Бенито, и оба они в присутствии друг друга повторяют уже сделанные ими признания. После этого их спрашивают, повторят ли они их еще раз в присутствии Хуана де Оканьи, и они объявляют о своей готовности сделать это. Приводят Оканью, и, получив от него такое же согласие повторить свои признания перед теми, кого он обвинил в соучастии, инквизиторы приказывают привести обратно Юсе и Бенито. Писец отмечает, что они явно выражают удовольствие при виде друг друга. Оканья повторяет свое признание, а Юсе и Бенито – свои. Показания всех троих согласуются друг с другом, и теперь выясняется, что прошло около шести месяцев после распятия, когда они собрались между Темблеке и Ла-Гардиа, чтобы отдать Бенито письмо и облатку, которые он должен был доставить Абенамиасу в Самору.
17 октября происходит еще одна очная ставка – между Хуаном Франко, Са и Юсе Франко. На ней каждый из них повторяет свои признания, о
