Река меж зеленых холмов - Евгений Лотош

Солнце уже почти скрылось за далекими зубцами Шураллаха, и сумерки на земле быстро сгущались. Здесь, на высоте, три идущих равносторонним треугольником вертолета еще сверкали бликами на стеклах кабин, а стремительно приближающийся аэродром уже сиял многочисленными посадочными огнями. Аэропорт Джамарала не мог соперничать ни с чудовищными, по пять верст в диаметре, комплексами оканакских "Орлиного меча" и "Борца", ни с мало уступающим им крестоцинским "Горным щитом", ни даже с довольно скромным масарийским "Масарикой", но все же он оставался одним из четырех международных аэропортов Граша. Светились изнутри ярко освещенные здания двух пассажирских терминалов и административного комплекса, ровными цепочками протянулись навигационные огни вдоль взлетно-посадочных полос, прожекторы выхватывали из темноты самолеты — большие и малые реактивные лайнеры, поршневые самолеты местного сообщения, полтора десятка вертолетов… Карина склонилась к окошку, стараясь разглядеть как можно больше, потом, слегка поколебавшись, отделила точку восприятия от тела и позволила ей отстать от вертолета и охватить взглядом как можно больше. Зрелище впечатляло. Интересно, а как в Крестоцине аэропорт ночью сверху выглядит? Надо посмотреть и сравнить, когда время найдется.

"Здесь Семен. Посадка через две минуты, девочки. Кара, синхронизируйся с проекцией и начинай репетировать надменное выражение лица".

"Здесь Яна. Ну наконец-то! Всю душу из меня вытрясло! В следующий раз не полечу, даже и не просите. Подсяду под конец, словно всю дорогу ехала, и хватит для имитации. Переживет ваш Дурран".

"Здесь Саматта. Ох уж эти женщины! Пассажирские вертолеты им не нравятся, видите ли! Тебя бы в транспортный самолет запихнуть, в отсек с контейнерами, чтобы на железном полу часа три-четыре покуковала бы, вот тогда бы я на тебя посмотрел".

"Здесь Яна. Да, я слабая женщина, и тем горжусь! Мне по должности положено капризничать. В кои-то веки в торжественное платье нарядилась, и все измяла. И тушь наверняка размазалась. И прическа растрепалась. А я зеркало не взяла!"

"Здесь Семен. Яни, сделай фантомную камеру, повесь напротив себя и наблюдай за своей мордочкой через нее. Никакого зеркала не надо. И вообще, ша, малявки. На полном серьезе говорю: входите в роли. Там, внизу, нас уже восемь телекамер ведут. И журналистов толпа персон на пятьдесят".

"Здесь Саматта. Шестьдесят два, не считая двенадцатерых операторов. Больше, чем охраны. Рис, если они оцепление сомнут, мне их сильно калечить?"

Внизу, вокруг посадочной площадки, вспыхнули дополнительные прожекторы, и их лучи скрестились на снижающихся вертолетах.

"Здесь Семен. Если они сомнут оцепление, их перестреляют, о чем они осведомлены. Глаза Великого Скотовода — ребята решительные, не сомневаются и не колеблются. Все-таки у авторитарно-феодального правления есть и свои плюсы. Кара, не расслабляйся. Кстати, твой старый друг господин Вай Краамс выполнил-таки свое обещание и явился в гости — я вижу внизу его эн-сигнатуру. Похоже, в Сураграш придется возвращаться в его компании".

"Здесь Яна. Не удивлюсь, если этот прохвост примазался к медикам и потащит свое барахло на трейлерах госпиталя".

"Здесь Семен. Вполне разумно с его стороны. И дешевле, и безопаснее. Кара?"

— Я готова, Рис, — вслух сказала Карина. Сидящий впереди, рядом с пилотом, Дурран коротко оглянулся, но ничего не сказал. Его губы шевелились — он неразборчиво говорил в гарнитуру, вероятно, обсуждая что-то с диспетчером.

— Замечательно, — Семен также перешел на звуковую речь. — Ну, зверята лесные, неотесанные, начинаем изображать из себя международный ансамбль песни и пляски. Дурран! — он прижал пальцем микрофон на шее. — Готовься. Твой выход первый.

— Понял, — коротко откликнулся бывший солдат Дракона, переключая канал на своей гарнитуре. — По основному сценарию. Саматта, не вздумай лезть вперед. Ты не боец, ты министр обороны. Не ты охраняешь, а тебя.

— Вот так старость и приходит, — буркнул Саматта. "На кой мы вообще ребят с собой потащили? Следи теперь, как бы не пристрелили кого из них ненароком. Летала же Кара по Сураграшу с одним Дурраном и даже от бандитов отбивалась… Встретили бы конвой на границе, и все дела".

"Здесь Семен. К Каре отношение иное. Думаешь, хоть кто-то у нас удивляется истории о том, как она в одиночку Тримар от армии боевиков защитила? Там, где только люди-свидетели, любое чудо всегда можно списать на восторженность рассказчика. А здесь, перед телекамерами, нехорошо получится. Еще раз всем напоминаю: не демонстрировать нечеловеческие способности ни при каких обстоятельствах!"

Вертолеты синхронно коснулись посадочной площадки, и Дурран тут же распахнул дверцу и выпрыгнул наружу, не дожидаясь остановки несущего винта. Из двух других вертолетов также выпрыгивала охрана: бывшие партизаны в своих деловых костюмах выглядели бы как солидные бизнесмены, не имей каждый по короткоствольному автомату под мышкой и по длинному кинжалу, выглядывающему из-под пиджака. Десять охранников четко и слаженно рассыпались по площадке, образовав разреженное внутреннее кольцо оцепления. Одновременно два десятка грашских солдат трусцой вбежали в круг и выстроились, образовав коридор почетного караула от вертолета до встречающих.

— Ну, Кара, пошла! — негромко скомандовал Семен. — Главное, ничего не бойся и не тушуйся. Помни: мы с тобой.

— Я помню, Рис, — тихо откликнулась Карина.

Она распахнула дверцу и, не воспользовавшись подножкой, спрыгнула на бетон площадки. Спружинив ногами, она остановилась и распрямила плечи, оглядываясь.

Ветер от останавливающегося винта трепал ее волосы и одежду. После долгих раздумий и совещаний с друзьями она остановилась на одежде, подсмотренной у виртуального воплощения куклы Бокува: темные короткие, до колен, облегающие кожаные штаны наездницы-тарсачки, белая свободная закрытая блуза с длинными рукавами, перехваченными у запястий ремешками, узкий кожаный пояс с блестящей пряжкой и легкие сандалии. Если бы не сверкающие в ушах точки аметистовых сережек и не крохотная золотая диадема в волосах, со своей короткой стрижкой она наверняка была бы неотличима от мальчика — но такой маскировке, увы, сработать уже не суждено никогда. Она почувствовала, как ее несуществующий желудок сжимается в ледяной комок и проваливается куда-то к еще более эфемерному позвоночнику. Да, не в первый раз она оказывается перед телекамерами и журналистами, жадно ловящими каждое ее слово, но еще никогда ее слова не имели такого веса, а на ней не лежало такой ответственности за каждый изданный звук.