Деньги, банковский кредит и экономические циклы - Хесус Уэрта де Сото

117

Паскуале Коппа-Дзуккари, чье сочинение мы уже цитировали, был первым, кто начал восстанавливать полную юридическую теорию денежной иррегулярной поклажи, начав с той же посылки, что и классические римские юристы, и первым вновь указал на незаконность присвоения банками вкладов до востребования. Касательно влияния depositum confessatum на теоретическое толкование правового института иррегулярной поклажи, Коппа-Дзуккари заключает, что «семена доктринального раздора попали на плодородную почву, созданную законодательными условиями. Запрет процентов при mutuo недействителен для deposito irregolare. Какое чудо, следовательно, что тот, у кого есть деньги, чтобы тратить их с выгодой, помещал их в виде иррегулярной поклажи, confessatum нужен, а не заем? Какой запрет процентов, когда столько подготовлено к продаже в обход закона и чье действие будет ничтожным в противоположность скрытому займу, сохранено в этом гибриде и сделано так, что название поклажи навязано займу, который не мог называться собственным именем, так как это привнесло бы ничтожность условия, связанного с процентами» (Coppa-Zuccari, Il deposito irregolare, с. 59–60).

118

К примеру, Раймон Богар упоминает о существовании документальных свидетельств того, что из 163 известных банков Венеции по меньшей мере 93 разорились (Bogaert, Banques et banquiers dans les cités grecques, note 513, p. 392). Подробный список 46 банкротств депозитных банков Венеции можно найти в: Mueller, The Venetian Money Market, pp. 585–586. Та же участь банкротов постигла все банки Севильи в XV в. Следовательно, систематические банкротства частных банков с частичным резервированием, не поддерживаемых центральным банком (или его эквивалентом), являются историческим фактом. Паскаль Сален упустил этот факт в своей статье “In Defence of Fractional Monetary Reserves”, представленной на ежегодной Научной конференции австрийской экономической школы в марте 2001 г.

119

Логично, что банкиры всегда нарушали общие принципы права и присваивали деньги вкладов до востребования тайно и испытывая стыд. Действительно, они полностью отдавали себе отчет в неправомерном характере этой деятельности, а кроме того, понимали: узнай клиенты о действиях банкиров, банк тут же лишится доверия клиентов и разорится. Это объясняет чрезвычайную секретность, традиционно свойственную банковскому делу. Вкупе со сбивающей с толку абстрактной сущностью финансовых сделок недостаток открытости в огромной мере и сегодня защищает банкиров от подотчетности перед обществом. Благодаря этому публика остается в неведении относительно действительной сущности банков. Сами банки представляют себя как истинных финансовых посредников, но будет точнее видеть в них создателей кредитов и депозитов, появляющихся «из ничего» и оказывающих на экономику инфляционное [expansionary] воздействие. Постыдную и потому тайную сущность этой банковской практики великолепно сформулировал Кнут Викселль: «…фактически вопреки изначальному плану банки стали кредитными учреждениями, инструментами для увеличения предложения средств обмена или для увеличения скорости обращения (физической или мнимой) совокупной денежной массы. Жирорасчеты продолжались, как и прежде, хотя фактически запаса денег, соответствующего совокупному объему депозитных сертификатов, не существовало. Люди, однако, еще долго полагали, что наличие денег в банках было необходимым условием конвертируемости депозитных сертификатов, так как эти ссуды должны были оставаться в глубокой тайне. Будь они обнаружены, рухнуло бы доверие публики к банку, особенно если разоблачение произошло бы в то время, когда у правительства не было возможности выплатить полученные ссуды» (Wicksell, Lectures on Political Economy, vol. 2, pp. 74–75).

120

По этой теме было написано множество статей. См. интересные работы: Reinhold C. Mueller, “The Role of Bank Money in Venice, 1300–1500,” in Studi Veneziani n.s. 3 (1979): 47–96; Reinhold C. Mueller, The Venetian Money Market, ch. 5. Карло Чиполла в своей замечательной книге Carlo M. Cipolla, The Monetary Policy of Fourteenth-Century Florence (Berkeley: University of California Press, 1982, с. 13) также утверждает, что «в своем развитии банки того времени, помимо увеличения скорости обращения денег, уже вплотную подошли к их созданию».

121

Cipolla, The Monetary Policy of Fourteenth-Century Florence, р. 9.

122

Пляска смерти (danse macabre, франц.) – танец, который по средневековым представлениям исполняли на кладбищах мертвецы всех возрастов и состояний. – Прим. науч. ред.

123

Ibid., p. 1. См. также в прим. 60 главы 5 комментарий Боккаччо об экономических последствиях чумы, цитируемый Джоном Хиксом в: John Hicks, Capital and Time: A Neo-Austrian Theory (Oxford: Clarendon Press, 1973), pp. 12–13.

124

Своим интерпретационным анализом исторических событий Карло Чиполла демонстрирует более глубокие познания в экономической теории и ее применении по сравнению с другими авторами (например, А. П. Ашером и Раймоном де Рувером, удивляющимся средневековым экономическим спадам, происхождение которых для них зачастую «таинственно и необъяснимо»). Однако его анализ (монетаристский по природе) сфокусирован на стадии спада, причину которого он видит в недостаточном предложении денег, проистекающем, в свою очередь, от общего сжатия кредита. Примечательно, что, игнорируя предшествующий экономический подъем, Чиполла бессознательно впадает в «монетаристское» толкование истории и, таким образом, оказывается неспособен распознать искусственный бум, вызванный кредитной экспансией, – истинный источник следующего за ним неизбежного спада. Тезис Чиполлы о том, что именно «черная смерть» в конце концов разрешила проблему «нехватки» денег, весьма спорный, так как нехватка денег имеет тенденцию к стихийной самокоррекции путем общего падения цен (через сопутствующее увеличение ценности денег), избавляя людей от необходимости поддерживать высокий уровень остатков наличности. Для этого не требуется ни чумы, ни войны, ни сокращения численности населения. Даже безо всякой чумы по исправлении инвестиционных ошибок, сделанных в ходе экономического бума, процесс спада деловой активности рано или поздно закончился бы благодаря увеличению ценности денег и, как следствие, сокращению остатков наличности. Этот процесс совпал по времени с «черной смертью», но протекал независимо от нее. Таким образом, даже наиболее образованные и проницательные историки при интерпретации [исторических событий] допускают, подобно Чиполле, частичные ошибки в суждениях, если не используют корректные теоретические инструменты. Знаменательно, во всяком случае, что защитники инфляционной интерпретации истории продолжают указывать на «позитивное влияние» войн и чумы и рассматривают их как ключ к выходу из экономического кризиса.