Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

В день рождения Фрейда Шур, как обычно, обследовал его. Жена Шура ожидала ребенка, рождение которого задерживалось на несколько дней. Фрейд велел ему поспешить к жене и на прощание сказал задумчиво: «Вы уходите от человека, который не хочет покидать этот мир, к ребенку, который не хочет входить в него».

При своей огромной любви к детям, Фрейд всегда особо интересовался известиями о рождении нового человека. Когда я сообщил ему, что мы вскоре ожидаем еще одного ребенка, он написал в ответ: «Эта приятная новость о Ваших ожиданиях заслуживает сердечного поздравления от имени всех нас. Если этот ребенок окажется Вашим самым младшим ребенком, то, как Вы можете видеть на примере моей собственной семьи, самый последний далеко не является наименее удачным». Когда я сообщил ему об этом событии, которое произошло примерно во время его дня рождения, он ответил следующими строками:

Мой первый ответ после того, как стих поток гостей, естественно, принадлежит Вам, так как в других письмах нет ничего столь же приятного и важного и так как здесь есть возможность ответить поздравлением на поздравление, более обоснованным с моей стороны. При всей той знакомой неопределенности жизни можно завидовать радости и надеждам родителей, заботы которых вскоре сосредоточиваются на новом члене их семьи, в то время как со старым человеком следует радоваться, когда чаша весов едва уравновешена между неизбежной потребностью конечного отдыха и желанием еще чуть дольше наслаждаться любовью и дружбой близких людей. Мне кажется, что я открыл, что стремление к конечному отдыху не является чем-то элементарным и имеющим первостепенное значение, а является выражением потребности избавиться от чувства неполноценности, которое возникает с возрастом, особенно в отношении мельчайших деталей жизни.

Вы правы, говоря о том, что в сравнении со временем моего 70-летия я больше не беспокоюсь о будущем психоанализа. Оно обеспечено, и я знаю, что оно находится в хороших руках. Но будущее моих детей и внуков находится в опасности, а моя собственная беспомощность расстраивает меня.

Еврейская эмиграция из Германии была теперь в полном разгаре, а перспективы для тех аналитиков, которые все еще там оставались, были довольно мрачными. Некоторые эмигранты нашли временное прибежище, на год или два, в Копенгагене, Осло, Стокгольме, Страсбурге и Цюрихе, но большая часть в конце концов достигла Америки.

Фрейд никоим образом не испытывал пессимизма в отношении судьбы Австрии, как и многие люди в то время, до тех пор пока Муссолини не прекратил ее защищать. В апреле Фрейд сообщил:

Вена, несмотря на все восстания, процессии и т. д., как сообщается в газетах, спокойна, и жизнь в ней не нарушена. Можно быть уверенным, что гитлеровское движение распространится на Австрию, — в действительности оно уже здесь— но в высшей степени невероятно, что оно будет означать такую же разновидность опасности, что и в Германии… Мы переживаем сейчас диктатуру правых, которая означает подавление общественной демократии. Ход событий будет не очень приятным, особенно для нас, евреев, но все мы считаем, что особые законы против евреев в Австрии невозможны из-за статей в нашем мирном договоре, которые ясно гарантируют права меньшинств… Преследования евреев законом немедленно приведут к действию со стороны Лиги Наций. А что касается присоединения Австрии к Германии, при котором евреи потеряют все свои права, то Франция и ее союзники никогда этого не позволят. Далее, Австрия не заражена германской жестокостью. Такими путями мы подбодряем себя, находясь в относительной безопасности. Я в любом случае полон решимости не уезжать отсюда.

Два месяца спустя он заметил Мари Бонапарт:

Вы сами исчерпывающе описали политическую ситуацию. Мне кажется, что такого зрелища и таких пустых фраз, какие доминируют сейчас, не было даже во время войны. Весь мир превращается в огромную тюрьму. Германия представляется мне самой худшей тюремной камерой. Что произойдет в австрийской камере, одному Богу известно. Я предсказываю парадоксальный сюрприз в Германии. Они начали с большевизма как со своего смертельного врага и кончат чем-либо, мало чем от него отличающимся, за исключением, возможно, того, что большевизм в конце концов принимает революционные идеалы, тогда как идеалы Гитлера являются чисто средневековыми и реакционными. Этот мир, как мне кажется, потерял свою жизненность и обречен на гибель. Я счастлив при мысли о том, что Вы все еще находитесь как бы на блаженном острове.

Как только Гитлер пришел к власти, Эйтингон уехал в Вену, чтобы обсудить создавшееся положение с Фрейдом. Фрейд ободрял его, убеждая оставаться на своем месте до конца, — нельзя сказать, что Эйтингон нуждался в подобном ободрении. В одном из писем Фрейд писал: «Здесь нет недостатка в попытках посеять панику, но, подобно Вам, я покину свое местопребывание лишь в самый последний момент и, возможно, не покину его даже тогда». Сожжение нацистами его книг в Берлине, которое имело место в конце мая, также не вселило в него большую тревогу. Его насмешливый комментарий был: «Какой прогресс! В средние века они сожгли бы меня, а теперь удовлетворяются всего лишь сожжением моих книг». Ему никогда не довелось узнать, что даже такой прогресс был иллюзорным, что десять лет спустя они сожгли бы также и его тело.

Эйтингон посетил Фрейда 5 августа, а 8 сентября отправился в свою предварительную поездку в Палестину. К этому времени он уже принял решение поселиться там, и в те два месяца, которые он теперь там провел, он организовал Палестинское психоаналитическое общество, которое до сих пор процветает. В последний день этого года он навсегда уехал из Берлина.

Таким образом, в конце 1933 года я оказался единственным оставшимся членом первоначального Комитета в Европе. Абрахам и Ференци умерли, Ранк нас покинул, Захс был в Бостоне, а Эйтингон находился теперь также далеко, в Палестине.

Глава 30

Последние годы в Вене (1934–1938)

1934 год стал свидетелем бегства оставшихся аналитиков-евреев из Германии и «ликвидации» там психоанализа. Это оказалось одним из немногих успешных достижений Гитлера. Достойно удивления, насколько знание о Фрейде и его трудах, когда-то широко распространенных по всей Германии, могло быть почти полностью уничтожено, так что спустя двадцать лет психоанализ все еще находится в Германии на более низком уровне, чем, например, в Бразилии или Японии. Естественно, это глубоко опечалило Фрейда и укрепило его пессимистические взгляды относительно повсеместного антисемитизма.