Сексуальные типы: поиск идеального любовника - Джон Береж

Далее мы рассмотрим, почему эмоции — даже положительные — кажутся «невротикам» опасными. Их тревожит все, «выходящее из-под контроля», а поскольку эмоциям свойственно подобно пару подниматься из кипящего котла нашего внутреннего мира, контролировать их непросто. Это-то и внушает страх! Страшно — даже если эти эмоции самые положительные. Порхающие в животе бабочки вызывают большую тревогу, чем мысли в голове, потому что их труднее поймать.

Меган

Вернемся в мой кабинет, и я познакомлю вас с Меган. Хотя она сама попросила о встрече, я не могу причислить ее к больным, страдающим неврозом навязчивости, подобно Джеймсу, в серьезной форме. Более того, вам наверняка известен не один человек, похожий на Меган, в кругу ваших друзей и знакомых. Сначала она кажется замкнутой, отчужденной и враждебной, но по мере того как вы постепенно узнаете ее, ваше впечатление о ней меняется и под холодным панцирем вы вдруг обнаруживаете личность чуткую и дружелюбную. Но она бдительно скрывает свое истинное лицо. Меган сидит в дальнем углу моей приемной, полностью поглощенная изучением журнала «Благоустройство дома и сада». Кажется, ей стоит больших трудов обратить на меня внимание, когда я здороваюсь с ней и приглашаю пройти в кабинет. Обычно пациенты, входя в кабинет, оставляют журналы, которые читали, в приемной, но только не Меган! Позже, в процессе терапии, этот журнал стал для меня «индикатором защищенности», безошибочно указывающим, насколько доверяет мне Меган в тот или иной день.

Джулия, другая моя пациентка, страдавшая навязчивым неврозом, не расставалась с ксерокопиями собственного распорядка дня, помогавшими ей чувствовать себя увереннее в моем кабинете. Меган же в качестве защитного средства пользуется журналом. И это дает прекрасные результаты! На нашей первой встрече она почти не поднимает на меня глаз и отвечает только на прямые вопросы, причем несколько раздраженно, как будто я отвлекаю ее от важного чтения.

Уверен, что случись со мной такое в первые годы моей работы психологом в клинике, я был бы оскорблен ролью второй скрипки, сопровождающей соло «Благоустройства дома и сада», но теперь-то я знаю, что такие выпады неразумно принимать на свой счет.

— Что привело вас ко мне, Меган? Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я.

— Не знаю! Вы здесь врач! — резко выпаливает она из-за цветастой журнальной обложки.

Теперь я начинаю понимать людей, жалующихся, что каждое утро им приходится завтракать с «Уолл-Стрит Джорнэл». Ее ответ не просто резок — он безличен. Каким образом, спрашивается, я могу общаться с журнальной обложкой? Эта фраза «Вы здесь врач!» отнюдь не является показателем уважения и восхищения, это — всегда вызов. Под ней подразумевается: «Вы же самый умный! Вы же светило медицины, гений! Вот и ответьте себе сами, раз знаете больше всех!»

— Я попытаюсь помочь вам, — говорю я, — но для этого мне нужно знать, что привело вас ко мне.

— Привело меня к вам пожелание моей начальницы, считающей, что мне нужна консультация с психотерапевтом, кроме того, мы с мужем в последнее время стали препираться чаще обычного.

Так, думаю я, теперь я знаю, что у нее неприятности на работе и дома не все так гладко, как хотелось бы. Но это и все, что мне известно, а она, похоже, не расположена рассказывать больше.

Так и продвигается наша первая беседа — короткими неуверенными шажками, чередующимися с продолжительными и томительными паузами, изредка прерываемыми шелестом переворачиваемых глянцевых страниц журнала с изображениями домов и садов стоимостью восемьсот тысяч долларов и эксклюзивными советами по уходу за ними, которые, как мне кажется, без остатка вобрали в себя все внимание Меган. Когда она отвечает на мои редкие вопросы, то делает это коротко и точно — как будто подстригает острыми садовыми ножницами живую ограду на разглядываемом снимке. К концу «беседы» я чувствую острое искушение язвительно сказать: «Прошу прощения, что вынужден отвлечь вас от чтения своим вопросом», но, конечно, не делаю этого.

Следующая наша встреча не многим отличается от первой. В какой-то момент, не расслышав скомканных слов ее стремительно брошенной в меня фразы, я прошу повторить ее и в ответ получаю: «Я никогда ничего не делаю дважды!»

Два-три месяца спустя сковывающее ее напряжение ослабевает и для меня постепенно становится все более различимой терзающая ее душевная боль. Медленно и осторожно она начинает доверять мне, понемножку впуская в свой внутренний мир. Она вспоминает случай, происшедший, когда ей было около четырех лет, и мне открывается причина, заставляющая ее с тех пор изо всех сил стараться сохранять контроль над своей жизнью.

— Как-то воскресным утром мы с сестрами сидели на кухне, — рассказывает она. — Старшая сестра жарила блины, мы уплетали их за обе щеки и были довольны всем на свете. Потом спустился папа, он был расстроен, как мне сейчас кажется. Глядя на него, можно было подумать, что он только что плакал. Мама оставалась на втором этаже. Он сказал нам: «Мама сегодня поспит подольше, она не очень хорошо себя чувствует». Примерно через час, когда мы уже мыли посуду после завтрака, мама спустилась по лестнице с чемоданом в руке. Она сказала, что уедет ненадолго.

Продолжая рассказ, она начинает плакать — сначала несколько раз тихо всхлипывает, затем вспоминает подробности того дня и уже не может удержаться от слез, и вскоре все ее тело сотрясается от бурных рыданий, сквозь которые до меня едва доносятся ее последние слова:

— С тех пор мы ее не видели. Она просто взяла и ушла из нашей жизни…

После этого она уже не берет с собой в кабинет журнал. Ее ответы становятся не такими отрывистыми, и она сама начинает рассказывать о своих чувствах, почти избавив меня от необходимости задавать вопросы.

Интимные отношения приносят Меган и ее мужу Чаку мало радости и много разочарований. Чак упрекает ее в том, что она всегда «холодная». Ее обвинения мужа сводятся к тому, что «его интересует только мое тело… он никогда не разговаривает со мной». Их взаимные претензии обоснованны, но поверхностны. Меган и сама избегает разговоров во время занятий любовью. Секс в молчании дает ей возможность не просить о чем-то мужа, не проявлять инициативы. Это удачный способ почувствовать себя желанной, однако возбуждающим партнера его назвать трудно.

За следующие несколько месяцев я довольно хорошо узнаю Меган, и она постепенно начинает оттаивать. Раскрыв мне свою семейную тайну, она чувствует, что самое худшее уже позади, и теперь она может объяснить, почему ей так трудно сказать Чаку «я люблю тебя». Неудивительно, что, когда ребенка бросает мать, это оставляет в его душе глубокие и незаживающие раны. Подсознательно он дает себе установку никогда больше не ставить себя в подобную ситуацию и делать все возможное, чтобы снова не оказаться в роли покинутого любимым человеком. Один из способов достижения этой цели заключается в том, чтобы не дать людям понять, что они вам не безразличны. Самыми запретными словами в этой ситуации становятся: «Я люблю тебя». Или — совсем уже невозможными — «Ты мне нужен».

Чак — довольно приятный парень, и он действительно любит Меган, но его очень расстраивает то, что его жена, несмотря на все ее заверения в преданности, в постели всегда остается отчужденной.

— Она настолько холодная, — жалуется он, — что порою кажется мне фарфоровой куклой. У нее почти не бывает оргазмов, а если и случаются, то мне для этого приходится чуть ли не несколько часов подряд стимулировать ей клитор.

В голосе Чака явственно слышатся нотки разочарования, когда я узнаю от него, что так было всегда. Время не стало для них лекарем. Недели и месяцы семейной жизни постепенно превратились в годы, появление двоих детей также не сделало жизнь проще, и постепенно они стали заниматься любовью все реже и реже. Теперь, девять лет спустя, они предаются любви в лучшем случае раз в месяц, и такая ситуация устраивает обоих. Слишком много хлопот. Овчинка выделки не стоит.

К счастью, у них хватает разума и такта не прибегать к оскорблениям или другим деструктивным тактикам. Чак никогда не называет ее «фригидной» или «холодной рыбой». Она никогда не обвиняет его в том, что он не проявляет к ней внимания, потому что завел роман на стороне. Это дает мне возможность помочь им по-новому взглянуть друг на друга. Психотерапевтические сеансы я провожу главным образом с Меган, и вскоре она уже довольно свободно и раскованно рассказывает мне о своих ежедневных проблемах, тревогах и радостях. А потом, как это часто случается, она начинает делиться своим внутренним миром и с Чаком. Их семейная и интимная жизнь постепенно налаживается и теперь приносит им больше радости и удовольствия, чем когда-либо прежде.