Дворянин великого князя - Роберт Святополк-Мирский

— Точно?

— Вот те крест! — побожился Никола.

— Ладно. Сколько человек в вашей шайке?

— Да около сотни будет. Одних, мужиков сорок

восемь, ну и… бабы да детишки до пятнадцати лет.

А кто старше — переходят в отряд.

Василий уже хотел было задать следующий, очень важный для него вопрос, как вдруг его осе­нила странная догадка и он с замиранием сердца спросил:

— Послушай, а молодые девицы… э-э-э… ну, в

том смысле, что на конях и с оружием в отряде

есть?

Никола уставился на него с изумлением.

— Не-е-е, ты что, государь, как же это можно — баба да с оружием?! Женщины только в землянках за лагерем имеют право жить. Они готовят, стира­ют, за детишками смотрят, но моложе тридцати у нас, пожалуй, никого нет, и все замужем за на­шими мужиками.

Медведев облегченно вздохнул.

— Я думал, у вас лагерь, а там просто село,

что ли?

— К нам в отряд людишки целыми семьями

приходят — а почему? Да потому что в этих мес­

тах жить смертельно опасно! Литовские вельможи

с московскими непрерывно ссорятся из-за земель

да богатств, и тут такое творится! А у нас в лагере,

как у Бога за пазухой. За пять лет еще ни один чу­

жой человек даже близко не подошел! Нас все бо­

ятся и по ту сторону Угры и по эту, во как!

— Понятно. А кто у вас главный?

— Бывший полковой воевода Антип Русинов.

Очень головастый мужик! Грамотный, и хитер,

как черт, — никогда не поймешь, что на уме дер­

жит. Первый помощник у него — Софрон Кривой.

У-у-у, этот свирепый, злой мужик А подручный у

Софрона — Захар Мерин — тот и вовсе убивец.

Эти двое — самые лютые, а остальные мужики у

нас ничего — тихие, смирные, за оружие только

по делу берутся, а так — мухи не обидят… Если бы

не Антип, Софрон с Захаркой много бы лишней

крови пролили. Но Антипа боятся. Антип, он вро­

де ласковый, спокойный, но если что не по его

воле будет — казнить может беспощадно лютой

смертью.

—А как выглядят эти трое?

— У Антипа левой руки нет — ладонь по кисть

обрублена. Крепкий мужик, лет за сорок. Софрон - высокий, худой, без глаза, потому и кри­вым зовется. Захарка — малого роста, юркий и все хихикает — ехидный такой.

— Как устроен лагерь?

— Квадратом. В центре старый дуб, где главный

смотритель сидит, вокруг большая поляна — на

ней основные землянки. В одной — самой боль­

шой собираются все, когда Антип позовет, если

погода плохая. А в хорошую он обычно прямо

под дубом и командует. Рядом его жилая землянка

и погреб с продовольствием. Вся поляна кольцом

телег окружена, а подальше за поляной — наши

землянки. Там мы все и живем.

— Сколько людей сейчас в лагере и что делают?

— Да, почитай, все на месте, кроме смотрите­

лей да часовых. Сегодня Антип отдыхать велел, а

ночью, говорят, дело какое-то затевается, а ка­

кое — не знаю…

— Я знаю,— сказал Медведев. — В гости ко мне

собираетесь. Последний вопрос: как пересечь

просеку, чтоб часовые не заметили?

Никола вздохнул и посмотрел Медведеву прямо в глаза.

— Никак нельзя, — тихо сказал он. — Даже из

наших никто никогда не прошел незаметно.

— Ладно, посмотрим, — улыбнулся Медведев,

наклонился к Николе и, взяв его левой рукой за

воротник кафтана, правой поднес нож к шее. —

Вспомни хорошенько — все рассказал? Ничего не

забыл?

— Богом клянусь, — прошептал парень, снова

побледнев.

— Ну, гляди, грозно сказал Медведев и не­

ожиданным движением отрезал воротник кафта-

на. — На всякий случай, — пояснил он, заталкивая

воротник в рот Николе.

Убедившись, что парень может дышать носом, он уложил его под кустом, заботливо убрав из-под спины сучки и шишки.

— Так удобно? — серьезно спросил он.

Никола испуганно закивал головой.

— Вот и хорошо. Полежишь здесь, пока я

управлюсь.

Медведев выбрался на дорогу.

Ну вот, теперь все значительно проще.

Приближался полдень. Туман окончательно рас­сеялся, и надо было двигаться очень осторожно.

Ему понадобился целый час, чтобы достичь первой просеки.

Затаившись в густом орешнике поодаль, он долго наблюдал.

Просека шириной в две сажени и длиной в сот­ню была прямой как стрела. Ее охраняли двое ча­совых. Один стоял на углу и внимательно смотрел вдоль просеки, держа наготове самострел. Другой, тоже с самострелом в руках, медленно двигался ему навстречу. Дойдя до угла, он занимал место первого, и теперь тот двигался по просеке до про­тивоположного конца. Там он останавливался, по­ворачивался лицом к первому и снова первый шел к нему. Таким образом не было ни одной се­кунды, в течение которой просека не находилась бы под наблюдением.

Медведев крадучись обошел лагерь вокруг и убедился, что все три просеки охраняются так же. С. четвертой стороны действительно находилось непроходимое болото, при этом совершенно от­крытое. К нему даже нельзя было подступиться. Где-то в глубине за просеками в густом старом ле­су прятался лагерь, оттуда изредка доносились приглушенные возгласы, ржанье лошадей, ино­гда рубили топором дерево или что-то ковали, но ни разу Медведев не слышал лая собак, и это ра­довало — собаки значительно усложнили бы его задачу. Он, впрочем, тут же догадался, почему их нет — Антип не хотел, чтобы своим лаем они вы­давали место стоянки отряда.

Василий обнаружил только два выхода из лаге­ря: один (видимо, основной) — дорога, по кото­рой он пришел, а второй — хорошо утоптанная людьми и лошадьми (но без колеи) тропа с про­тивоположной стороны. Очевидно, она вела к мо­настырю, а также к дороге на Медынь, и это был тот короткий путь, который упоминали охранни­ки разбойничьего обоза.

Медведев притаился возле этой тропы подаль­ше от просеки и задумался.

Похоже, Никола был прав. Незаметно проник­нуть в лагерь нельзя.

Антип заставляет своих людей в любую пого­ду, днем и ночью, непрерывно двигаться, не вы­пуская из виду просеки, вместо того чтобы обно­сить лагерь частоколом, как это повсеместно принято. Стало быть, он опытен и прекраснопонимает, что дело не в ограде, а в часовых. Как же туда пробраться, леший меня раздери…

Время шло, Василий перебирал в уме способ за способом, но ничего не мог придумать.

Снять охрану нельзя — каждый часовой всевремя находится под наблюдением другого. Еслиже убрать обоих, то через минуту часовой сосед­ней просеки, дойдя до угла, заметит их отсут­ствие, и тотчас весь лагерь будет на ногах

Возможность проскользнуть через просеку не­заметно исключена. Для этого следовало быстать невидимкой… Стоп! Что означает «стать невидимкой»? Это значит, сделать так, чтобыты был у людей на глазах, но они бы тебя не ви­дели… Как же это сделать?..

С полчаса Медведев, весь искусанный в густом кустарнике первыми весенними комарами, безре­зультатно искал решение, как вдруг со стороны лагеря послышался звук голосов, потом спокой­ное посвистывание, и на просеку вышел высокий худой мужчина с черной повязкой, прикрываю­щей правый глаз.

Медведев вспомнил описание Николы — Соф-рон Кривой.

Часовой на просеке вскинул самострел.

— Это я, — сказал Софрон. — Егор махнул бе-

лым. Кто-то идет к нам со стороны монастыря.

Пойду встречу. Будьте начеку.

Он пересек просеку и неторопливо прошел в двух шагах от Медведева.

Дождавшись, пока Софрон отойдет подальше, Василий бесшумно двинулся следом.

Софрон не спеша прошел еще сотню саженей и уселся на пеньке посреди небольшой поляны, посвистывая и поглядывая вдоль тропинки. Мед­ведев осторожно подкрался сзади и залег за трух­лявой колодой шагах в десяти.

Через некоторое время на тропинке показался старый знакомый — рыжий «окающий» монах из монастыря.

Софрон поднялся ему навстречу.

— Почему вчера вечером не пришел, как условились?

— Не мог, — поморщился монах. — У нас такое было. Приехал тут один… от самого митрополита с проверкой. Всю ночь потом молились… Наш дурачок заставил. Ну ладно, давай, что положено, и пойду. Или не принес?

— Как можно? — шутливо возмутился Соф-

рон. — Мы же не монахи — мы разбойники. А раз­

бойники — люди честные. Ежели там кого заре­

зать или удавить — это пожалуйста, а обмакнуть —

никогда. Вот, получи.

Софрон вынул из кармана пригоршню золотых монет и, отсчитав десяток, передал монаху.

— Следующий раз с паромом будет труднее, — сказал монах. — Настоятель поменял замки, и клю­чи теперь только у него.

— Ничего, снова украдете, — сказал Софрон, —

первый раз, что ли? А что у вас там такое стряслось? Ты присядь, расскажи.