Корабли уходят к планетам - Юрий Маркович Зарецкий

* * *

«Венера-4» приближалась к месту назначения. Темная, осенняя ночь. Москва спит. Собираемся небольшими группами и едем на пункт управления и связи. Думаем о товарищах, которые сейчас в Центре дальней космической связи готовят к работе аппаратуру. Знаем, что не спят сейчас и на английской радиоастрономической обсерватории «Джодрелл Бэнк».

Просторный зал. Занимаем свои места, как в кинотеатре, только вместо экрана перед тобой огромное табло. Загораются электрические цифры и буквы: «18 октября 1967 года. 5 часов 28 минут 15 секунд. Дальность 77.941.906 километров. Скорость 16.969,6 метра в секунду. Сеанс № 116 — припланетный…»

Много разных людей — шахтеров, физиков, химиков, спортсменов — участвует в событиях, свершаемых впервые в мире. Установлен ли под землей новый мировой рекорд в проходке или взята доселе недосягаемая высота легкоатлетом, открыт ли новый химический элемент — все это чрезвычайно волнует первооткрывателей, их «болельщиков». На долю работников космической отрасли нашей индустрии, пожалуй, чаще, чем другим, выпадают моменты, происходящие впервые в мире. И каждый раз такие минуты прекрасны и незабываемы.

…Станция параболической антенной сориентирована на Землю. Соотношение сигнал — шум великолепное. Потому и качество принимаемой информации отменное.

6 часов 56 минут. Диктор-телеметрист объявляет: «Показания научных приборов свидетельствуют: подходим к планете».

7 часов 11 минут. Поступает телеграмма из Англии: у Ловелла прием устойчивый.

В сердце холодок: еще ни один космический аппарат не входил в атмосферу Земли со второй космической скоростью, а сейчас, сию минуту, нашей станции предстоит ворваться с такой скоростью в атмосферу Венеры, быть может, еще более грозную, чем земная.

Сигнал пропал. Это не страшно. Так и должно быть. Но появится ли он снова? Произошло разделение орбитального отсека и спускаемого аппарата. Орбитальный отсек вошел в атмосферу Венеры и сгорел. А что со спускаемым аппаратом? Выдержит ли он? Секунды кажутся вечностью.

Сигнал! Вот теперь наступает облегчение, как говорят, гора с плеч. Значит, выдержал! Значит, раскрылся парашют.

Идет прямой репортаж из атмосферы планеты-загадки. Это — победа! Ликующий голос диктора:

— 7 часов 45 минут. Высота… Температура… Давление… Внутри спускаемого аппарата все параметры в норме!

— 7 часов 55 минут. Температура… Давление… Параметры…

Расшифрованные данные выписываются на табло. Давление и температура снаружи растут и растут. Температура шагнула с +25 до 270 °C, давление — от 0,5 до 18,5 атмосфер.

Руководитель пункта запрашивает:

— Сообщите, пожалуйста, химический состав газов в атмосфере.

И из динамика, как в сказке, раздается:

— По предварительным данным, углекислого газа более 90 процентов, кислорода от 0,4 до 1,5 процента, воды не более 1,6 процента, азота — менее 7.

И вновь загорается цифрами табло…

Это что? Картина XXI века? Нет, пока век двадцатый. Но век НТР — атома, телевидения, лазера, космоса.

Мне абсолютно ясно, что происходит это наяву, в действительности, впервые в истории человечества.

Но почему кажется, что я подобное слышал, даже, пожалуй, видел? Не может этого быть! И все же…

Меня продолжает преследовать какая-то смутная картина. Она мешает воспринимать поступающие сообщения. И неожиданно всплывает «видение» из «Туманности Андромеды»:

«Наконец „Тантра“ уравняла свою орбитальную скорость со скоростью внутренней планеты железной звезды и начала вращаться вокруг нее. „Тантра“ сбросила бомбовую наблюдательную станцию и снова вошла в ночь. Все без исключения члены экспедиции были заняты у приборов. Станция-робот доложила состав воздуха, температуру, давление и прочие условия на поверхности почвы.

— Температура поверхности слоев на освещенной стороне триста двадцать градусов Кельвина!

— Локаторы дают наличие воды и суши.

Сообщения поступали непрерывно, и характер планеты становился все яснее».

Иван Ефремов в предисловии к своему фантастическому роману писал: «Еще не была закончена первая публикация этого романа в журнале, а искусственные спутники уже начали стремительный облет нашей планеты… Сначала мне казалось, что гигантские преобразования планеты и жизни, описанные в романе, не могут быть осуществлены ранее чем через три тысячи лет. При доработке романа я сократил намеченный сначала срок на тысячелетие. Но запуск искусственных спутников Земли подсказывает мне, что события романа могли бы совершиться еще раньше…»

…Так вот откуда преследовавшая меня картина. Еще одно исполнение, «чудесное по быстроте», как сказал бы замечательный автор, еще одной мечты…

Первый в мире репортаж из атмосферы Венеры шел 93 минуты.

Замолк сигнал. Замерли электронные цифры табло. На несколько минут в зале воцарилась тишина. Сидим в оцепенении. Но вот на табло зажигаются последние слова: «Поздравляем с успехом!»

Приходит телеграмма из Англии. Это шлет свои поздравления Бернард Ловелл — крупный ученый, руководитель радиоастрономической обсерватории «Джодрелл Бэнк».

Выходим на улицу. Солнце слепит глаза. День в самом разгаре. Спешат, как всегда, москвичи. Пожалуй, впервые чувствую некую отрешенность от них. Они спешат, спешат по своим земным делам. А я… я разговаривал только что с далеким, неведомым миром. Таинственной «утренней звездой». И мне не хочется никуда спешить. Я… «где-то там, где-то там, — на туманной и дальней Венере…».

Небольшой группой заезжаем в первое попавшееся кафе. О работе ни слова. Вспоминаем разные смешные истории, подшучиваем друг над другом. Посетители, глядя на нас, видимо, думают: «Вот беззаботные ребята!».

Один из посетителей, наверняка из тех, что никогда не расстаются с транзисторами, включает приемник на полную мощность, и мы слышим:

«…советская автоматическая станция „Венера-4“ впервые осуществила плавный спуск и посадку на поверхность планеты и позволила получить ценнейшие данные о планете Венера.

Научные исследования, выполненные советской автоматической межпланетной станцией „Венера-4“, — новая выдающаяся победа советской науки и техники, важнейший этап в исследовании планет Солнечной системы».

Мы переглядываемся заговорщически. Сообщение вызывает новый взрыв веселья.

Выходим дружно на улицу. Рядом с кафе в киоске раскупаем экстренный выпуск «Правды». На память.

В радужном настроении, только что вернувшийся из отпуска, я не торопясь знакомился с накопившимися за время отсутствия делами. Раздался звонок: «Срочно к Главному!» И я подумал: «Интересно, зачем я вдруг ему понадобился?»

Захожу в кабинет Главного. Бабакин стоит у длинного «совещательного» стола, покрытого зеленым сукном. На нем — летняя рубашка в полоску с короткими рукавами. Взаимный кивок головы. Сесть не предлагается. Предлагать — время терять. При Георгий Николаевиче счет времени шел на минуты, непрерывно входили и выходили специалисты (кого вызывал он, кто приходил сам), церемоний встреч и прощаний не устраивали. Вошедший, если видел, что Главный скоро займется им, обычно не садился; если же понимал, что разговор немного откладывается, садился на любое, удобное для себя место. Сам Главный конструктор предпочитал либо прохаживаться по кабинету, либо сидеть со всеми за