Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Огромный амбар очистили от сена и разной живности и на земляном полу быстро соорудили новый настил. Голые стены затянули полотнищами шелка, а соседские дети, потратив три дня на сборы полевых цветов и вьющихся растений, сплели из них пышные гирлянды для украшения стен. По всей полумильной длине сооружения установили ряды светильников. На кухне сэра Джона день и ночь жарили и парили, заготавливая праздничные блюда. Деревенские пекари Тоттнем-парка, забросив повседневные дела, в нескольких печах пекли коржи для громадного торта.

Я привык жить во дворцах, где торты появлялись на столах готовыми, и никогда не задумывался о том, кто их печет. А здесь я, затаив дыхание, слушал разговоры о том, не опал ли, случаем, средний корж, когда сын пекаря раньше времени приоткрыл дверцу. (Корж не опал, хотя середина торта все равно слегка просела.)

Обручальный пир Джейн, собравший множество соседей и родственников, прошел просто и весело. В преображенном амбаре поставили три длиннющих стола, и братьям удалось раздобыть достаточно белой ткани, чтобы покрыть их, и огромное количество разнородной посуды — оловянной, золотой и серебряной, чтобы не обидеть ни одного гостя. (Они отказались от моей помощи, хотя я предложил послать гонцов в Лондон за скатертями и ящиками с золотой посудой.) В кубках искрился французский кларет, и сэр Джон умудрился, несмотря на умственное расстройство, произнести первый тост и сделать официальное объявление о помолвке Джейн. Потом слово взял Эдвард.

— Я желаю долгих лет счастья и радости моей сестре, которая покорила сердце нашего суверена и короля, — провозгласил он, подняв кубок.

Все гости дружно поднялись и выпили.

Оживленная Джейн искрилась весельем почище кларета — для меня открылась новая сторона ее характера, которой, как мне казалось, ей не хватало. Как ни странно, я завидовал сейчас уилтширским помещикам и дворянам. Они знали Джейн с детства, видели, как она росла и расцветала. И теперь они дарили ее мне. (Охотно ли?)

В зал вкатили огромный торт. Его покрывала миндальная глазурь цвета слоновой кости, а основание украшали полевые цветы и засахаренные фрукты, очень похожие на самоцветы. Смеющаяся Джейн стала разрезать это диво, начиненное смородиной и приправленное ароматными специями. Торта с лихвой хватило на всех гостей, но в итоге не осталось ни крошки.

Потом начались танцы. Собрались местные музыканты с виолами и лютнями, ребеками и цитрами, маленькими арфами и топорно сделанными бренчалками. Две кузины, очаровательные юные двойняшки, торжественно прошествовали к Джейн и короновали ее венком из диких роз. Она счастливо рассмеялась, и мы открыли бал. Вскоре к нам присоединились все гости, и амбар превратился в торжественный зал…

В предпоследний день мая мы обвенчались в скромной домовой церкви на Йорк-плейс. Притихшая Джейн резко отличалась от той задорной юной селянки, которую я с восхищением открыл для себя в Уилтшире. Она согласилась с тем, что нас должны обвенчать в Лондоне. Нам не пришлось делать тайну из нашего брака, специально подыскивать священника. Хотя Джейн всегда считала, что наше законное бракосочетание произошло именно тем майским вечером в их замечательном амбаре.

В отличие от предыдущих «спутниц жизни» Джейн пришла на наше брачное ложе невинной душой и телом. А там встретил ее закоренелый холостяк — ведь оба предыдущих брака нельзя счесть законными. Все произошло как положено и как редко бывает…

В Духов день я представил Джейн подданным, устроив праздничное плавание на новом королевском баркасе, сделанном по венецианскому образцу. В нашу честь на реке устроили грандиозное карнавальное представление, после чего мы поднялись выше по течению, чтобы посетить в Вестминстерском аббатстве торжественную мессу. Нас порадовала и чудесная теплая погода. Горожане сбросили шерстяные зимние одежды и высыпали в легких льняных или шелковых платьях на залитые солнцем улицы. Аббатство заполняли толпы народа, все приветствовали нас, осыпая цветами. Наше появление на службе, посвященной Духову дню, превратилось в неофициальную коронацию Джейн.

Потом на Йорк-плейс я дал великолепный обед, якобы в честь праздника Троицы — ибо главным украшением стола стал огромный клубничный торт из семи коржей, символизировавших семь даров Святого Духа, что сошел на апостолов, — но на самом деле мы гуляли на свадебном пиру и наслаждались вкусом свадебного торта.

В Англии появилась настоящая королева, и никто на сей раз не выражал недовольства.

В завершение свадебных торжеств восьмого июня мы с ней вместе прибыли на открытие заседания парламента.

Сидя рядом со мной на тронном кресле и настороженно поглядывая на членов палат лордов и общин, Джейн прислушивалась к пылкой речи канцлера Одли.

— В памяти остались великие треволнения и заботы нашего непобедимого суверена, — возгласил он, почтительно склонив голову в мою сторону, — кои пришлось ему перенести из-за первого незаконного брака. И также не забыты серьезные опасности, которым подвергся он, заключив второй брачный союз. Но, хвала Господу, вовремя уличенные в государственной измене леди Анна и ее сообщники понесли должное наказание.

Помрачнев, Одли покачал головой, и скорбная темная тень, казалось, легла на весь парламент и на мою душу также.

— Подобные превратности судьбы могли бы помешать мужчине в расцвете лет жениться в третий раз! Но наш великолепный государь вновь снизошел до заключения брачных уз! По смиренному прошению титулованного дворянства на сей раз он выбрал себе спутницу жизни, каковая благодаря красоте и непорочности плоти и крови будет способна — с Божьей помощью — зачать здоровое потомство.

Все общество взволнованно поднялось, бурно поддерживая его слова.

— Так помолимся же, господа, за будущих наследников короны, которых подарит Англии сей благословенный союз, — заключил Одли.

Вот так Джейн обрела статус моей жены и, более того, признанной королевы: обвенчанная по законному обряду, она завоевала симпатии народа и уважение парламента. Все прошло отлично, и я был наконец счастлив.

Наконец счастлив… Почему так трудно рассказывать о счастье? Есть множество слов для описания тоски, отчаяния, страданий, и все они исполнены кипучей жизненной силы. А для счастья остаются лишь вялые глаголы, пассивные прилагательные и унылые наречия. Читатель обычно пропускает подобные пассажи, ибо, с трудом сочиняя их, писатели зачастую увязают в слащавых выражениях, подобных густой липкой патоке.

И все-таки для памяти я попробую описать счастливые события! Мы проводим лето в сборах и заготовках плодов, осень оплетает нас лозами позднеспелого винограда, а весна позволяет творить, создавая душистые цветочные эссенции. Так мы запоминаем, пусть неотчетливо и с пристрастием, важные приятные моменты.

Но человеческое счастье… наши определения для него настолько слабы, словно его ощущение выражается в тупом успокоении или отсутствии боли. А ведь, в сущности, счастье бывает крепким, острым и мощным; оно окрашено во все цвета радуги; звучание его подобно свежим струям воды, плещущим в фонтане дворца фараона, что возведен в оазисе посреди пустыни; и от него исходят ароматы полнокровной плотской жизни: уютные запахи мехов, разожженных каминов, изысканных блюд…

Я был счастлив с Джейн, счастлив так же, как пушистый кот, растянувшийся на солнышке во дворе Вулф-холла. Коснитесь его, и вы почувствуете глубинное урчание, ибо он пребывает в полнейшем довольстве. Таким был и я тем летом, когда мы с любимой соединили наши жизни.

XII

Счастье порождает смелость, и мы, поглощенные своими переживаниями, отгородившиеся от остального мира крепкими, согретыми солнцем замковыми стенами, отваживаемся выглянуть наружу и увидеть то, что творится вокруг. Теперь нам не страшна правда, пусть самая жестокая, и посему мы смело отправляемся на ее поиски.

С того июня семнадцатилетней давности, когда последняя беременность Екатерины явилась неопровержимым доказательством моего проклятия, я стал заложником этой правды, а не ее сторонником. Она заключалась в рождении ужасного урода — таков был итог, и, значит, все мои начинания и свершения были порочными. Порочен союз с испанской принцессой; порочно разрешение на этот брак, дарованное важной персоной (епископом Римским), чьи заявления также порочны. Итак, жизнь затянула меня в омут вероломной лжи, грозя утопить в своих взбаламученных водах. Я погрузился в омерзительно грязную темную жижу и, изо всех сил барахтаясь во мраке, старался выплыть на Божий свет.

И вот теперь я чудесным образом вновь оказался на суше. Подобно выжившему после кораблекрушения, я выбрался на берег, кое-как залечил раны и, оценив нанесенный ущерб, поразился тому, что мне удалось спастись. По дороге я увижу еще много обломков, на каждом шагу мне станут попадаться разобиженные калеки. На моем пути наверняка будут и нежданные утраты… Однако уже не страх гнал меня вперед, а любопытство. Я с радостью приму все то, что осталось в кладовой судьбы, и непременно найду чем подкрепить свои силы.