Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это хорошо! — обрадовался Лебедев. — Садись сюда, девушка, ешь вместе с нами. В этом нет ничего дурного.
Каверн села, но есть все-таки не стала. Голова ее была опущена; она не решалась поднять глаза на посторонних мужчин.
На краю неба появилась огромная медная луна. Засияли горы вдали. Стало светло, тихо и торжественно.
— Принеси вину, — попросил Герасим Степанович.
Сону стрелой помчался к фургону, где был сложен их багаж. Он знал, что Лебедев будет петь, а это случалось не часто.
Герасим Степанович осторожно перебирал струны. Он играл не так, как индийские музыканты, а по-русски, подражая звуку гитары. Помедлив еще немного, он негромко запел. Русские слова, задушевная и широкая русская мелодия звучали среди сияющей тропической ночи:
Выйду я на реченьку,Посмотрю на быструю.Унеси ты мое горе,Быстра реченька, с собой!
Он пел одну за другой милые ему песни: «Не белы снеги», «Ельник», «Зорюшку». А в заключение — ту, с которой были связаны лучшие дни его жизни:
Мой друг! С любезной расставаясь,Зачем «прости» ей говорить,Как будто, с жизнью разлучаясь,Тебе счастливым уж не быть…Не лучше ль просто «до свиданья,До новых радостей» — сказатьИ в сих мечтах очарованьяСебя и время забывать?В прелестну ночь, при лунном свете,Представить радостно себе,Что есть одна душа на свете,Кто вспоминает о тебе…
Кончилась песня. Все молчали. Кавери подняла голову и смотрела на артиста не отрывая глаз. Неподдельное восхищение светилось в ее глазах.
— Эта песня похожа на наши, — сказал Сону.
— Пожалуй, — согласился Лебедев, — немного похожа. Должно быть, потому, что она цыганская… Слова русские, а мелодия цыганская. Говорят, цыгане — родня индийцам.
— А о чем песня? — спросил Деффи.
— Как вам объяснить?.. — Герасим Степанович попытался перевести на английский. — Нет, Патрик! — махнул он рукой. — Получается чепуха. Совсем не то.
— Да, — подтвердил Сону, — песню объяснить нельзя.
— А я понимаю! — неожиданно сказала Кавери.
Она тотчас же встала и медленно пошла в сторону тонга.
Немного погодя отправился на покой и Сону. Лебедев с Деффи остались одни.
— «…есть одна душа на свете, кто вспоминает о тебе», — повторил Герасим Степанович и перевел по-английски. — Увы! — вздохнул он. — На всем свете нет такой души. Никто не вспоминает о нас с вами, Патрик!.. Но девушка, право, прелестна! Нравится она вам?
— Кавери? — Деффи подумал. — Да, она славная и по здешним понятиям — красавица. Но я к такой красоте равнодушен.
— А я напротив! — воскликнул Лебедев. — Видите ли, Патрик… Мне тридцать семь лет, я приближаюсь к порогу старости, но только один раз испытал я истинную любовь… Впрочем, — спохватился он, — не к чему вспоминать! Вряд ли вам интересно.
— Я никогда ни о чем не расспрашиваю, но если человек, которого я уважаю, сам рассказывает мне о своей жизни, я благодарю его и слушаю с величайшим вниманием.
— Хорошо, — согласился Герасим Степанович. — Рассказывать недолго… Однажды в Петербурге, на празднике у графа Орлова, я впервые увидел цыган. Говорили, что граф привез их из Молдавии. Вышли они на подмостки в своих пестрых одеяниях. Мужчины чернобородые, кудрявые, женщины осыпаны дешевыми побрякушками. Запели… Ах, Патрик, какая это была поразительная музыка! Все были чудесны, а особенно одна, девушка лет восемнадцати.
Не знаю, было ли у нее другое, цыганское имя, но все звали ее Варей… Никогда — ни прежде, ни после — я не слышал такого пения. А как плясала! Это и была моя единственная любовь. Она согласилась выйти за меня замуж. И знаете, я вовсе не хотел, чтобы она бросила свое занятие: ведь я же сам артист! Но хозяин хора Иван Трофимов побоялся потерять свою лучшую певицу. Донес, негодяй, графу Орлову! А цыгане были на положении крепостных… Граф приказал немедленно отправить Варю в одно из его имений близ Москвы, мне же было строго приказано не предпринимать никаких попыток увидеть ее… Все мне опротивело! Я покинул столицу, поступил на службу к одному знатному вельможе на юге России, затем уехал за границу… Вот и вся история! Как видите, ничего интересного… Больше я никого не любил. А девушку эту помню до сих пор… Кавери похожа на нее, это мне сразу бросилось в глаза.
Помолчав, Деффи сказал:
— Да, по всей вероятности, цыгане пришли в Европу отсюда. Некоторые ученые предполагают, что это одна из низших каст южной Индии, в которых особенно силен дравидский элемент.
— Возможно… — рассеянно откликнулся Лебедев. — Однако пора спать, завтра выедем на рассвете.
— Я лягу здесь, — сказал Деффи.
— А я пойду в помещение. На родине приятно было спать на воздухе в такие теплые светлые ночи, а тут все не могу привыкнуть. Насекомые, змеи… какие-то странные звуки… Покойной ночи, Патрик!
— Покойной ночи.
Герасим Степанович вошел в комнату, распахнул окно и улегся на постеленную заботливым Сону походную постель.
* * *Кавери еще долго сидела одна, думая об удивительном чужестранце. Она никогда не встречала человека, похожего на него, никогда не слыхала ни таких речей, ни подобной музыки.
Бесшумно подошел Рангуин.
— Зачем ты ходила к ним? — спросил он.
Кавери не ответила.
— Думаешь, я слеп? Нет, я все вижу.
Девушка молчала.
— Тебя зовут Кавери, — продолжал заклинатель змей. — Люди говорят, что девушек, носящих имена рек, не следует брать в жены, ибо они изменчивы подобно течению реки.
Кавери усмехнулась:
— Ты мне не супруг, Рангуин, и никогда им не станешь. Что тебе в моей верности?
— Я знаю тебя с малых лет и люблю! — сказал Рангуин.
— Не могу ответить тебе тем же.
— Все равно иноземец не получит тебя.
— Ему этого и не нужно, — ответила девушка с грустной улыбкой.
— И не надейся! — упрямо повторил заклинатель. — Видно, ты еще не знаешь, каков Рангуин. Если я смог подчинить себе кобру, то…
— Ступай, Рангуин! — оборвала его Кавери. — Я хочу спать… — Она взобралась под крышу фургона.
Рангуин долго стоял неподвижно, устремив взгляд к небу, залитому голубым лунным сияньем. Губы его беззвучно шевелились.
— Что ты бродишь по ночам, словно бхут?29 — окликнул его незаметно подошедший Сону. — Чего тебе нужно от девушки?
— Я люблю ее и хочу взять в жены.
Сону пожал плечами: