Предсказание прошлого - Эва Качиркова

Ганка нахмурила красивые темные брови, не нуждавшиеся в косметических ухищрениях, и снова оглянулась на Лукаша.

– Как странно. Вы думаете, это как-то связано с тем… со смертью дяди?

Я пожал плечами.

– Напрашивается само собой. Поручик Павровский, конечно, собирался ее допросить. Ведь старик у них жил. Вы что, разве не знали?

Ганка посмотрела на меня искоса и еще больше зарделась.

– Вы на меня сердитесь? – пробормотала она.

– За что?

– За то… ну, что я вам не сказала правду, зачем мы туда поехали.

– А зачем мы туда поехали?

– А разве Йозеф вам не сказал? – Она испытующе глядела на меня.

– Я бы хотел услышать это от вас, – безжалостно заявил я.

Ганка опустила глаза на свои руки, выпачканные ягодным соком.

– Мне хотелось спровоцировать дядю дать или одолжить мне денег на эту кооперативную квартиру. Я думала: если он увидит, что я с продажей виллы решила всерьез, то смягчится. Он был против продажи. Испытывал уважение к имуществу, особенно к недвижимому, – с горечью пояснила она. – Дядя ведь был Эзехиаш.

– А вы не собирались продать виллу ему?

Ганкины глаза от удивления округлились.

– Нет. С чего вы взяли?

– Мне сказал Лукаш. Ваш дядя и его бабушка якобы из-за этого спорили.

– Как это – спорили? – выдохнула она. – Что Лукаш слышал?

– Пан Эзехиаш вроде хотел купить, а пани Маласкова его отговаривала. Ганка, прошу вас, – с настойчивостью продолжал я; впервые я назвал ее по имени, но она этого не заметила, – скажите мне наконец всю правду. Возможно, это многое объяснит… и убийство тоже.

Ганка вышла из задумчивости и спрятала руки за спину.

– Но ведь я вам уже все сказала, – уклонилась она от ответа. – Я и не предполагала, что дядя сам хотел купить эту виллу. У него и денег таких не было. Хотя… – Прикрыв глаза, словно пытаясь удержать какую-то промелькнувшую мысль, она замолкла.

– Что «хотя»?

– Может, было вот что, – медленно начала она, – может, он хотел уговорить пани Маласкову продать свой домик и переселиться к нам.

– Зачем это ему? – возразил я. – У пани Маласковой он ведь имел все удобства.

– Не имел. Он целыми днями возился со своими игрушками, а для них там не было места. Ему приходилось по нескольку раз в день ходить лесом туда и обратно. А кроме того, он за свои игрушки боялся, считал их бесценными. Естественно, ему хотелось жить с ними под одной крышей.

– Все это выглядит вполне логично. А вы не выясняли, какова их цена на самом деле? – спросил я, вспомнив страстное желание Лукаша стать хозяином этих моделей.

– Нет. Наверное, никакой, – с улыбкой ответила Ганка. – Кто стал бы на это выбрасывать деньги?

– Лукаш, если б они у него были. Он этими игрушками страшно интересуется. Пан Эзехиаш якобы пообещал, что когда-нибудь он их ему завещает. Вы дадите что-нибудь мальчику?

– Нужно подумать, – серьезно произнесла Ганка. – Вот если он будет хорошо себя вести… Лукаш! Не объедайся этой клубникой! Она вся в грязи. Возьми миску и иди сюда. Пойдемте в дом, – обратилась она ко мне. – И захватите чемоданчик.

– Какой чемоданчик? – удивился я.

– Лукаша, конечно. Вы что же, привезли его только в том, что на нем надето?

– Да, – со стыдом признался я.

– Ну знаете… – комически вздохнула Ганка. – Так безответственно и безрассудно ведут себя только мужчины. Ну да ничего не поделаешь, что-нибудь придумаем. Лукаш! Марш в ванную!

Загнав Лукаша в ванную комнату, Ганка привела меня в «сарай», как она когда-то метко окрестила первый этаж виллы. «Сарай», занимавший почти весь этаж, похоже, обустраивался по прихотям и вкусу довольно требовательного владельца и нестесненного в финансах архитектора. Сегодня же здесь чувствовалась нехватка денег. На предметах, меньше подвластных времени, этого не замечалось – на сложенном из камней камине, на обшивке из лиственницы, на лестнице, на сказочном виде из окна во всю стену. Но рамы у окна почернели и сгнили, пол под ними был покрыт пятнами и покоробился от натекавшей воды. Приглядевшись, я заметил, что прекрасная терракотовая плитка перед камином местами разбита, местами выщерблена. Стена под сервировочным окном, очевидно соединявшим его с кухней, вся в пятнах, словно о нее разбили бутылку красного вина.

Ганка словно прочла мои мысли.

– У нас нет средств, чтобы содержать такой дом, – помрачнела она. – Вилла требует капитального ремонта: крыша течет, водосточные трубы проржавели. Еще несколько лет, и нам уже не под силу будет сохранять его даже в таком виде.

– Жаль, – заметил я. – И вправду прекрасный дом.

– Поглядели бы вы на него, когда жив был папа, – с горечью сказала Ганка. – Все здесь было иначе. Если бы папа сейчас все это увидел – сошел бы в могилу, – сделала она жалкую попытку пошутить. – Вдобавок ко всему у нас тут свинарник, я уже устала убирать за шлюхами моего братца. Они тут располагаются как у себя дома, а я…

– Привет, золотце, – лениво протянул чей-то голос. Мы обернулись и увидели спускающуюся по лестнице девицу. На ней была та самая пестрая хламида, которая мелькнула в лоджии, и, пока она шла, вернее, еле-еле сползала со ступеньки на ступеньку, глазам открывалось, что, кроме хламиды, на ней ничего нет. Кое-как дотащившись до нас, она приземлилась на нечто среднее между креслом и кушеткой, которыми художники-декораторы неизменно украшают пикантные французские комедии. Казалось, этот предмет был создан специально для нее. Вяло подняв руку, она провела ею по светлым волосам. Пальцы ее в изобилии были унизаны перстнями, четырехсантиметровой длины ногти горели адским пурпуром. На лице наложено столько грима, что его можно соскабливать шпателем, не рискуя оцарапать кожу. И несмотря на все это, она была красивой девушкой лет двадцати, натуральной блондинкой с зелеными глазами и потрясающими, невероятной длины ногами. Девица равнодушно демонстрировала их, обнаженные до крайних пределов, моим жадным взглядам.

Ганка была настроена не столь равнодушно.

– Что тебе тут надо? – враждебно спросила она.

Блондинка вздохнула:

– Сама не знаю. – Черные как смоль ресницы опустились долу. Я уж совсем было решил, что она уснула, и стал озираться, чем бы ее прикрыть, чтоб она, не дай бог, не простыла, как вдруг ресницы затрепетали, и девица умирающим голосом протянула: – Ах да, вспомнила… Золотце, а Ольды здесь нет?

– Как видишь, нет! – отрезала Ганка.

– А не знаешь, где он? – собрав последние силы, спросила утомленная красавица.

– В постели. В той самой, из которой ты только что вылезла, – ядовито заметила Ганка. – Не подмазывайся и катись отсюда, золотце!

Девица чуть-чуть пошевелилась, на это у нее, наверное, ушло столько же усилий, сколько у меня занял бы рекорд по прыжкам в длину. Поймав мой бесстыдный взгляд, блондинка ласково улыбнулась мне. Ганке это не понравилось.

– Вы не позовете Лукаша? – ледяным тоном попросила она. – Что-то он там задержался. Ванная слева, сразу же под лестницей.

Я послушно пошел.

– Убирайся! Или я вышвырну тебя на улицу, в чем ты есть. Мне это ничего не стоит! – прошипела за моей спиной Ганка.

– Ну-ну, золотце, – буркнула блондинка, вставая. – Ладно, я пошла, – сообщила она осе, которая кружилась вокруг ее головы, очевидно приняв ее за золотистый плод. Красавица, даже не сделав попытки отогнать осу, удалилась.

Задержавшись под лестницей, я глядел на ее потрясающие конечности. Мог бы их коснуться, стоило поднять руку.

– Вот стерва! – с нескрываемой яростью взорвалась Ганка. Лицо у нее побелело, губы были плотно сжаты, казалось, она вот-вот расплачется. – Развалилась тут, будто хозяйка! Я бы… – Поймав на себе мой пристальный взгляд, она встала у окна, повернувшись ко мне спиной.

Я подошел к ней.

– С той квартирой ничего не вышло? – сочувственно спросил я.

Она кивнула. Плечи ее вздрагивали от сдавленных рыданий. Я слегка обнял ее.

– Денег вам достать так и не удалось?

Ганка покачала головой.

– А что, если занять? На квартиру мог бы дать ссуду Сбербанк. – Я старался говорить убедительно, опасаясь, что она расплачется в голос.

– Теперь уже ни к чему. Все кончено, – глухо сказала она. – А какая прекрасная была квартира!

– И где строилась? – спросил я, пытаясь предупредить истерику.

– Там, – показала она рукой куда-то за Влтаву.

– В Подоли?

– Да. Видите вон те дома с плоскими крышами? Не туда смотрите, чуть правее. Вон там эта квартира. – Вдруг, резко повернувшись, она бросилась мне на грудь и бурно зарыдала: – Я больше не выдержу! Теперь у меня нет ни малейшей надежды вырваться из всей этой грязи… вы сами видели… – Она дрожала как в ознобе.

Я не знал, что мне делать. Обнимал ее, и она плакала на моем плече. Благо гримом она мой пиджак не испачкает. На ее лице не было ничего искусственного.

– Не плачьте, – попросил я. – Пойдемте глянем, не утонул ли там в ванне Лукаш. А потом… я его отвезу.