Один рыжий, один зеленый. Повести и рассказы. - Ирина Витковская

Вскоре к братцу присоединилось некоторое количество половозрелых обалдуев из нашего маленького городка. Мама гордилась мной и раздавала всем желающим мои координаты. Одуревшие от провинциальных одалисок и дешёвого портвейна красавцы приезжали на рабфак, а я приходила к декану факультета Партанской, просила её войти в положение, давала обещания… За мои усилия мамы красавцев боготворили меня и каждую осень присылали деревянные ящики с отборными астраханскими помидорами.

Сами красавцы относились к моей персоне с почтением, но избавиться от некоторых своих пагубных пристрастий то ли не могли, то ли не хотели. Некоторые их шалости имели довольно громкий резонанс, да и к началу сессии они приходили в беспомощно-похмельном состоянии и с пустой головой, поэтому несколько раз в год я дежурно запиралась с Партанской в её кабинете и снова просила её войти в положение, снова давала обещания… Партанская устало и благосклонно в положение входила, но за это… За это – слово «безотказно» алело на моём щите денно и нощно. Диплом получили все мои питомцы. Слава богу, волею судьбы их раскидало по всей стране.

Братец повзрослел, женился, неожиданно осилил второе высшее и нарядился в прокурорские погоны. Это был относительно спокойный период моей жизни, когда все решения принимал он сам, а мне от него доставались лишь презрительные поучения и нелестные характеристики.

Потом в его судьбе случились взятка, следствие, суд, тюрьма, а после освобождения – туберкулёз, компания собутыльников, пьяная автомобильная авария и травма, едва совместимая с жизнью. Как вы думаете, кто, если не я, должен был всё это разруливать? Договариваться с адвокатами, возить передачи, лечить, выбивать группу, дежурить в травме, наконец? Вяземская язвительно намекала, что в конце концов у большого мальчика есть жена… Но звонить и понуждать раздавленную Верочку к каким-то действиям совсем не в моём стиле, гораздо проще оказалось взвалить это на себя.

В кратких передышках между подвигами братца поднимал голову мой муж, которому хотелось скакать на белом коне под развевающимся флагом с гордой надписью «Предприниматель», потому что достало ездить на троллейбусе с корочками пожарного инспектора в кармане. Я, конечно же, понимала его и придумывала продать полдома в пригороде, чтобы иметь первоначальный капитал, а потом и вторые полдома, чтобы расплатиться с поставщиками за кинувших его партнёров…

Затем пришла очередь сына. Ах, как я хорошо понимала, что мальчику по утрам хочется спать, а не ехать в проклятый университет, что у него нет сил доделать эти чёртовы домашние задания, чтобы получить утром допуск к экзамену! И я с мелким кружением вокруг него, с шутками-прибаутками будила, кормила, поднимала на ноги или, наоборот, не давала уснуть ночью, подсовывая сладкий крепкий чай, капая в него для бодрости элеутерококк… И сама не спала до четырёх утра, пока он не допишет последнюю фразу, – я знаю, сынок, как тебе трудно, я всё понимаю, я тоже не буду спать, мой дорогой, до последней минутки, ну чем тебе помочь, мой хороший?

А студенты? Самые умные, самые лучшие мои мальчишки-кавээнщики, я всегда всё знала о них! Кому сегодня негде ночевать? Пожалуйста, вот матрас на кухне однокомнатной малогабаритной квартиры и в нагрузку – горестный ночной лай нашей маленькой престарелой беспородной собачки… Вечерний тарарам в кладовке в поисках валенок в честь Коваля, явившегося в тридцатиградусный мороз в носках и в резиновых сланцах – в бассейне у него украли сапоги… Полведра картошки на газу, шеренга банок с огурцами и капустой на столе, топот шести пар ног голодных архаровцев в подъезде – еле дождались, бедолаги, отъезда мамы с папой, приезжавших к нам с щедрыми дарами плодородной Копытовки…

Все до одного они стали весьма успешными. Получив свои красные дипломы, моментально материализовались «там» – в основном в Штатах, женившись на стопроцентных американках… Некоторые занялись преподаванием, кто-то раскрутил собственный бизнес. Как говорится, я отдала тебе, Америка-разлучница…

Не скучно мне и сейчас. Я заведую кафедрой, готовлю аспирантов к защите, и вот теперь ещё Эдуард Евгеньевич. Я не могу внятно ответить на саркастический вопрос: «Зачем?». Только самой себе могу потихоньку признаться, что совершенного не выношу вида мятущегося, неуверенного, потерявшего себя мужчины. Каковым, собственно, и был в день «Ч» Эдуард Евгеньевич. Он будто не понимал, что происходит. Его преемник уже вовсю расхаживал по коридорам института, а бывший декан всё никак не собирался покидать свой кабинет. Никто не хотел с ним связываться. Высокое начальство находилось высоко – оно своё дело сделало, приказ издало, подчинённые справедливо полагали, что это игры великих, а воспреемник, видимо, царственно ждал, когда очистят помещение, торжественно вручат ключи и соберутся для чествования.

Эдуард Евгеньевич с безумным взглядом метался по кабинету, нервными пальцами туда-сюда перекладывал бумаги, выходил в приёмную, заговаривал с секретаршей, вжавшейся в стул и низко опустившей голову… Давал ей указания вызвать к себе того-то и того-то. Но никто не приходил.

Ситуация была ужасной. Приказ лежит в секретарской на столе, новый декан с практически занесённой через порог ногой стоит в приёмной, а Эдуард Евгеньевич всё никак не хочет понимать, что ему пора убираться с насиженного места прочь. Скажите, кто и что должен был со всем этим делать и взять на себя разрешение ситуации? Секретарша Анечка? Вошла бы в кабинет и сказала: «Давайте, Эдуард Евгеньевич, пожалуйте отсюда, у меня новый начальник». Или новый декан, распахнув дверь, заявил бы: «Эдуард Евгеньевич, очистите помещение, а если у вас есть какие-то вопросы, запишитесь на приём…» Или выстроившиеся в приёмной сотрудники, изображая хор, дружно пропели бы: «Бабай, уходи!» А?.. То-то и оно.

Ну тогда я и вошла в клетку, то есть в кабинет. Честно говоря, я уже была почти в таком же состоянии, как и он, поэтому не слишком хорошо помню последовательность своих действий. Вроде ерунду какую-то несла. Держала его за рукав и повторяла как попугай: «Пойдёмте, Эдуард Евгеньевич, не волнуйтесь, сейчас всё будет». Положила перед ним своё заявление о переводе с должности завкафедрой в преподаватели. Он долго не понимал, о чём речь, не мог сфокусировать взгляд на листе бумаги, потом наконец написал своё. И тоже повторял, как второй попугай: «Запомни, меня не снимают, я сам ухожу…» Как будто теперь кому-то до этого было дело…

Вот, собственно, и всё.

Дома в вечерней тишине громко, как набатный колокол, прозвучал звонок Вяземской: она уже всё знала. Моих сил хватило только на то, чтобы слабо простонать: «Машка, не ори, пожалуйста…»

– Да, уж что теперь орать-то, все без толку… – вдруг успокоилась Вяземская. – А знаешь, что самое интересное? Он ведь тебя теперь возненавидит за этот донкихотский акт… Не сомневайся!

Всё потом так и вышло. Но это уже другая история.

Прошло два дня. Я уже пережила тяжёлую реакцию подопечных на мой неадекватный поступок (Вяземская язвительно спрогнозировала, что это будет воспринято как плевок в лицо). Вместе мы пережили воцарение Эдуарда Евгеньевича, явившегося на кафедру бодрячком и объявившего, что «теперь здесь всё будет по-другому». Он определил научную деятельность кафедры как «эти ваши конспекции» и временно оставил нас, застывших в ожидании перемен…

Во вторник лекций у меня не было, но с утра позвонила секретарша Анечка и передала просьбу Нового ничем не занимать утро с девяти часов.

И вот я открываю старую дверь в кабинет нового шефа, о котором пока ничего не знаю, только то, что специальность у него не наша – он то ли биолог, то ли физик… Открываю и никого не вижу… Подхожу к столу, сажусь, верчу головой туда-сюда и вдруг слышу полузадушенное:

– Сейчас-сейчас…

Из-под стола выплывает… Гос-с-пади, совершенно лысое лицо! То есть да, не голова, а именно лицо! Лысые глаза без намёка на ресницы, лысые надбровные дуги, лысые, глянцевые щёки и подбородок без намёка хоть на какую-нибудь пробивающуюся растительность… Но физиономия довольно симпатичная.

– Ну-с, чем порадуем? – вопрошает он.

«Интересно, – думаю про себя, – Эдуарда Евгеньевича он уже приглашал?» Оказывается, нет, не приглашал – об этом в первую очередь. Всех заведующих кафедрами в общем порядке созовут на ознакомительное совещание завтра. А вот со мной… Меня ему, оказывается, рекомендовали. (Интересно кто?) Дело в том… он человек новый и, так сказать… в некотором роде… несколько далёк от нашей специальности. (Ну да, он же то ли физик, то ли биолог.) Поэтому… вы сами понимаете… В целях оздоровления работы факультета руководство ждёт от него идей. И не могла бы я… Он много слышал обо мне как о перспективном, подающем большие надежды учёном. Ведь мне это, наверное, совсем нетрудно?