36 рассказов - Джеффри Арчер

Войдя в ресторан, я с неудовольствием отметил, что там слишком много официантов, а стулья уж слишком шикарны. Мебель, конечно, не едят, но весь этот шик, несомненно, включают в ваш счет. За угловым столиком на двоих сидела женщина, немолодая, но весьма элегантная. На ней была блузка из зеленовато-голубого крепдешина, а концы ее светлых волос были подкручены в стиле военных лет, который сейчас снова входит в моду. Это была, несомненно, моя американская почитательница, и она приветствовала меня, будто мы были знакомы всю жизнь. Перед ней уже стоял бокал, но я не стал заказывать себе аперитив, пояснив, что никогда не пью так рано (и добавив про себя: «Но начну пить, как только твой муженек сделает фильм по моему роману»).

Она не мешкая приступила к изложению последних голливудских сплетен, но не бросала имена небрежно, а произносила их с выражением, как бы декламируя; я тем временем прилежно поедал картофельную соломку из стоящей передо мной вазочки. Через несколько минут появился официант и вручил нам меню, кожаные обложки которых выглядели, несомненно, более внушительными, чем переплет моей книжки. Буквально от всего здесь несло чрезмерными роскошью и транжирством. Я открыл меню и с чувством ужаса просмотрел первый раздел: все производило подавляющее впечатление. Я не мог себе даже представить, что самые обычные продукты, закупленные сегодня утром на рынке Ковент-Гарден, в состоянии так подскочить в цене после их доставки сюда, в Мейфер, на расстояние двух миль. Я мог бы угостить ее буквально тем же самым, но за четверть цены, в своем любимом кафе, в каких-то полутораста шагах отсюда; ко всему прочему, этот ресторан был из тех, где меню с обозначением цен подают только тому, кто платит наличными.

Я принялся изучать длинный список французских названий, не будучи в силах отделаться от мысли, что толком не обедал вот уже в течение месяца и что сегодняшнее посещение ресторана, несомненно, увеличивает этот срок еще на несколько недель. После чего я припомнил состояние своего банковского счета и с грустью подумал, что мне, по всей видимости, придется дожидаться, пока литературный агент ухитрится протолкнуть мой роман в Исландии, прежде чем я смогу позволить себе приличный обед.

— Что вы будете есть? — спросил я галантно.

— Я вообще-то ем немного, — сообщила она, и я вздохнул с облегчением — преждевременным, как вскоре выяснилось, потому что «немного» вовсе не обязательно должно означать «недорого».

Она мило улыбнулась официанту, чей вид не оставлял сомнений, что уж у него-то нет никакого основания беспокоиться о своей следующей трапезе, и попросила ломтик копченой лососины, пару нежных бараньих котлеток. И, чуть поколебавшись, добавила: «А на гарнир — салат».

Я закончил изучение меню, уделяя внимание не столько названиям блюд, сколько ценам, и сказал фальшивым голосом:

— Я тоже ем немного. Возьму ваш фирменный салат — и достаточно.

Официант явно счел себя оскорбленным, но все же удалился с миром.

Она продолжила разговоры о Копполе и Преминджере, Аль Пачино и Роберте Редфорде, и еще о Грете Гарбо, с которой, можно подумать, они виделись чуть ли не каждый день. Впрочем, она проявила известный такт и, прервавшись на секунду, спросила меня, над чем я сейчас работаю. Вместо того чтобы ответить «над тем, как бы получше объяснить жене, что у нас на счету осталось всего 63 пенса», я принялся рассказывать о планах работы над следующим романом. Ее все это явно заинтересовало, но о муже — по-прежнему ни слова. Может, стоит самому заговорить на эту тему? Нет. Будет выглядеть слишком назойливо, вроде бы мне позарез нужны деньги.

Принесли еду — собственно говоря, принесли ее копченую лососину, и я сидел, молча наблюдая за тем, как она поглощает остатки моего банковского счета, а сам по кусочку отщипывал от булочки. Подняв глаза, я увидел нависающего надо мной официанта с картой вин.

— Как насчет вина? — спросил я, пожалуй, отчасти опрометчиво.

— Спасибо, пожалуй, не надо, — сказала она. Я улыбнулся — немного опережая события, потому что она добавила: «Ну, разве что немного. Белого, сухого…»

Официант вручил мне вторую книгу, на кожаном переплете которой были вытеснены золотые виноградные гроздья. Я открыл ее на той странице, где начинались полубутылки, объяснив моей гостье, что днем я не пью. Что до конкретного выбора, то я остановился на самом дешевом вине. Официант вернулся через минуту с большим серебряным ведром, полным колотого льда, в котором заказанная бутылочка выглядела жалкой утопленницей и, совсем как я, явно не чувствовала под собой дна. Младший официант убрал со стола, а другой официант подкатил к нашему столику тележку, на которой прибыли ее бараньи котлеты и мой фирменный салат. Тут же третий официант принес ее гарнир — роскошный салат, по виду больше всего остального заказа. У меня и духу не хватило бы предложить ей поменяться салатами.

Надо сказать правду: фирменный салат был очень хорош; хотя, если говорить всю правду, — нелегко получать удовольствие от еды и одновременно придумывать правдоподобное объяснение, с которым мне придется выступить, если сумма счета превысит 37 фунтов.

— Это надо же сделать такую глупость — заказать белое вино к баранине, — сказала она, практически прикончив бутылку. Я, даже не глянув в карту вин, заказал еще полубутылку их стандартного красного.

Она допила свое белое и переключилась на театральную и музыкальную жизнь, а также на других авторов, «разумеется, кроме присутствующих». Похоже, всех живых она знала лично, только вот никого из мертвых — не читала. В целом спектакль доставлял мне несомненное удовольствие, но все портила одна неприятная мысль: окажется ли он мне по средствам после того, как занавес опустится. Убрав со стола, официант спросил мою гостью, не хочет ли она еще чего-нибудь.

— Спасибо, нет, — сказала она, и я едва не захлопал в ладоши. — Вот разве что ваше знаменитое яблочное суфле…

— Боюсь, мадам, что суфле уже нет. Впрочем, я схожу и проверю.

«Не следует торопиться» — чуть было не вырвалось у меня, но я лишь улыбнулся, ощущая при этом, как петля все туже затягивается на моей шее. Через пару минут он с триумфом возвратился, скользя между столиками и балансируя высоко поднятым над головой подносом. Я вознес молитву Ньютону в надежде, что суфле, будучи яблочным, упадет официанту на голову, как того требует закон тяготения. Тщетные надежды.

— И в самом деле, мадам, последнее…

— Повезло! — обрадовалась она.

— В самом деле повезло, — повторил я, трусливо не решаясь заглянуть в меню, чтобы посмотреть на цену. И принялся лихорадочно считать в уме, сознавая, что мои ресурсы практически на исходе.

— Еще что-нибудь, мадам? — вкрадчиво осведомился официант.

Я сделал глубокий вдох и затаил дыхание.

— Только кофе, — сказала она.

— Вам тоже, сэр?

— Нет, нет, мне не надо.

Официант удалился. Придумать причину, по которой я не пил кофе, мне было уже не под силу.

Тут она достала из своей большой сумки от Гуччи мою книжку, и я подписал ее, постаравшись проделать это как можно эффектнее, в расчете, что метрдотель заинтересуется происходящим и решит, что я из тех людей, которые могут подписывать с тем же успехом и ресторанные счета, но он упорно пребывал в другом конце зала все то время, как я писал «На память о незабываемой встрече» и красиво выводил автограф.

Пока мадам пила кофе, я отщипнул кусочек от последней булочки и попросил счет — не потому, что я так уж торопился; просто, подобно подсудимому в Олд-Бейли, не сомневающемуся в своей виновности, я хотел поскорее узнать приговор. Человек в элегантной форменной одежде зеленого цвета, которого я до сих пор не видел, приблизился, неся на серебряном подносе сложенный вдвое листок бумаги, с виду вполне похожий на мою банковскую распечатку. Я осторожно отогнул краешек листка и увидел цифру: 36 фунтов и 40 пенсов. Тогда я небрежно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал весь свой наличный капитал и положил хрустящие новенькие бумажки на серебряный поднос. Они исчезли в мгновение ока. Затем человек в зеленой форменной одежде принес мне 60 пенсов сдачи, которые я положил в карман, поскольку денег на автобус у меня не было. Официант скорчил такую рожу, которая, вне сомнения, обеспечила бы ему возможность получить характерную роль в любом из фильмов, снимаемых мужем мадам, выдающимся кинорежиссером.

Моя гостья встала и направилась к выходу, приветствуя то взмахом руки, а то и поцелуем людей, которых мне раньше доводилось видеть только на страницах глянцевых журналов. Она забрала свою норку из гардероба; я помог ей надеть шубу, а гардеробщику, как и официанту, не дал ничего. Мы подошли к обочине Керзон-стрит, и тут же подкатил темно-голубой «роллс-ройс»; водитель в ливрее выскочил на тротуар и открыл заднюю дверь. Она села в машину.