Вечность во временное пользование - Инна Шульженко

По возвращении все отдыхали.

Перед фасадом в это время шли приготовления к традиционному вечернему торжеству в честь удачной охоты: у подножия террасы на толстом бордовом ковре в ряд раскладывали туши убитых животных. К каждой туше прикреплялась визитная карточка охотника, поразившего эту цель.

Фантастический исполинский натюрморт из мёртвых животных освещали в темнеющем воздухе костры и факелы: косматая гора зубра, олений ветвистый рог, дикая коза, кабан, мягкие лисы, гибкие зайцы…

На площадке под вековыми дубами рассаживалась местная приглашённая публика, сбоку от звериных туш выстраивался ряд егерей с трубами. Впереди на белом коне восседал в парадной форме заведующий охотой егермейстер. С огромной седой бородой, в мерцающем освещении его лицо становилось медно-красным, и он казался кентавром.

Наконец, из парадного входа медленно, в строгом порядке на широкую галерею крыльца выходили все охотники.

Первый давал знак начинать.

Сейчас же заведующий охотой вскидывал руку в белой лайковой перчатке. Как зарница, в воздухе над его головой вспыхивал клинок зажатой в руке шпаги, и воздух оглашали звуки фанфар. Затем, медленным аллюром торжественно объезжая убитых зверей, кентавр по очереди объявлял имя охотника. Все лучшие экземпляры отправлялись в столицу.

Доминик почти всё детство с произвольной повторяемостью видел эту церемонию во сне, но однажды вырос. И узнал, какой была смерть торжествующих удачу охотников. И сон не прекратился, но трансформировался: теперь взрослому мистеру Хинчу снился кентавр с окровавленной седой бородой и зелёной палочкой в руке вместо шпаги, на дикой скорости несущийся вдоль сырого багрового ковра, брошенного посреди какой-то пустой огромной чёрной грязи. На ковре в ряд лежали в белых одеждах туши людей, застреленных из ружей или заколотых штыками. Они были залиты кровью, но мёртвые лица хранили спокойствие.

Скачущий на бледном коне вокруг сырого от крови ковра в безумном восторге выкрикивал их имена: Царь Николай Второй! Императрица Александра Федоровна! Великие княжны: Ольга! Татьяна! Александра! Мария! Анастасия! Цесаревич! Алексей! Николаевич!

Часто он представлял себе: вот, как всегда сразу после ужина, отец усаживается в кресло рядом с бюро, придвигает дневную почту, раскрывает конверты и пакеты, читает письма, откладывает в сторону счёта, достает каталоги со сведениями о лотах ближайших аукционов и внимательно изучает их, часто поднося вкусно пахнущие страницы к самому носу и снимая очки. Некоторые буклеты сразу летят в корзину для бумаг, некоторые ложатся в высокую стопку на полу, а те, что заинтересовали его, – на стол. Но вдруг что-то на странице одной из толстеньких рекламных книжек так заинтересовало и изумило его, что он вскрикивает. На этот сдавленный звук из кухни с подносом, на котором умещаются только две маленькие кофейные чашки, торопливо прибегает мать.

– Что такое? – с необходимой долей волнения спрашивает она. – Что-то нашёл?

– Подойди, – сдавленным голосом отвечает отец. – Взгляни.

Мать подходит, неуверенно улыбаясь – ещё не зная, какого отклика от неё ожидают – не считала настроения мужа, наклоняется и ахает. Едва удержав подносик с горячим кофе, она отставляет его в сторону и уже всем телом и весом опирается локтями о стол рядом со сгорбленным отцом и, зажав узкой рукой со сверкающим изумрудным кольцом рот в оранжевой помаде, читает: «Фигура мальчика, вторая половина XX века, материал: плоть и кровь, 10 лет. Высота 133,5 см, вес 25 кг. Сохранность идеальная. Производство: Великобритания. Продаётся: в связи с утратой владельцами интереса».

С чёрно-белой фотографии в половину страницы каталога на них мрачно смотрит их сын, сфотографированный сидящим на какой-то скамье, на фоне засвеченного до полностью белого пятна живописного полотна в облупленной гипсовой раме. На вельветовых коленках он держит огромную модель пчелы на подставке, не так давно найденную им на одном из антикварных развалов.

В ужасе они переглядываются между собой и начинают искать глазами его, обычно тут же где-то неподалеку валяющегося на полу с книжкой или скрэбблом. Но сейчас его в комнате нет.

Он спрятался – и в мечтах это замечательное неопределённое место, на самом деле в доме не существующее: его не видно ниоткуда, ему видно везде, где бы ни метались родители в его поисках. Он не злорадствует, нет. Он правда не понимает, зачем взрослые заводят себе детей, если на них нет ни времени, ни интереса. Он прижимает к себе гигантскую пчелу на металлической подставке и говорит ей:

– С некоторыми одинокими даже взрослыми, понимаешь ли, ничуть не лучше: их тоже надо пристраивать, как приютских детей и собак, по объявлениям, с фотопортретом и грустным описанием.

Но неожиданно отец берёт Доминика с собой: в связи с утратой владельца в силу естественной кончины наследники просят мистера Хинча-ст. помочь каталогизировать и описать для продажи коллекцию предметов старины в маленьком замке, и они едут в Лейстершир на целую неделю – вдвоём!

Наверное, если бы мистера Хинча-младшего удобно уложили на кушетку, погрузили в гипноз и стали бы последовательно выведывать подробности той недельной поездки, он бы, согласно легендам о гипнозе, восстановил всё с самого начала: когда они вышли из поезда на маленькой станции и увидели тот широкий осенний светлый свет. Как подробно, прицельно и далеко вокруг его источало огромное, свободное, не занятое тесными многоэтажными домами небо, как покрывал он коричневато-бронзовые перепады холмов, местами высветляя их до переливов золотисто-лимонной охры. Как от шпал в мелких камушках восхитительно пахло креозотом, но, лишь только поезд умчался, воздух вдруг резко очистился от него, и волнующий запах влажной земли, прелой листвы, первых дымков в печах и каминах, поздних яблок в опадающих садах, схваченных утренним морозцем горьких хризантем накрыл его как привидение.

Ещё август заварил этот чай, и он уже настоялся на всех цветах, травах и плодах лета, но осень медлила, всё собиралась грянуть холодом, но пока перебирала солнечными лучами свои закрома, трогала то шпиль собора, то крыши поместий и деревенских домиков, то просвечивала насквозь нежную опушку деревьев крутого летящего холма, то скользила по глади длинного тела тёмной реки. Доминик втянул этот чайный воздух и носом, и ртом одновременно и засмеялся от удовольствия. И от предвкушения.

Но сознание взрослого мистера Хинча не сохранило всех этих давно истлевших прелых прелестей: много других вёсен, осеней и лет минуло с того детского приключения.

Особняк вошедшего в права наследства Джеймса Дж. был небольшим. Несколько поколений одной семьи жили здесь веками, придерживаясь по силам и средствам заведённых предками порядков, что становилось всё труднее.

Джеймс Дж., крупный землевладелец, с первого ужина предупредил мистера Хинча, что на конец недели назначена охота, съедутся «яростные зайчатники», что такие групповые загонные охоты случаются очень нечасто – раз в год, и попасть на них практически невозможно, и что грех мистеру Хинчу не воспользоваться такой возможностью, а именно – приглашением самого Джеймса Дж., который будет капитаном охоты и уже договорился со всеми соседями – хозяевами земель, где будет происходить это захватывающее действо.

Маленький Хинч, обстоятельно прихвативший с собой из дома красивую книжку – Торнтоновское издание 1807 года Карла Линнея «Половая система классификации растений» и жестяную коробку с кристаллами, повсюду, погромыхивая, таскался за отцом. То тут, то там, то у горящего камина на животе, то перекинув ноги через валик кресла, он замирал, навострив уши и чувствуя мурашки восторга от этих разговоров в окружении огромных, с глубокой темнотой картин на алых стенах.

– Вы любите охоту, мистер Хинч?

– Охотился пару раз, да и то – на моль, – отшучивался отец.

– Как же такое может быть? – возмутился Джеймс Дж. – Обязательно должны вы попробовать. И сыну показать! Как же это такое может быть – жить в Англии и не охотиться?

Доминик читал об охоте не раз: во всех книгах о приключениях, разбойниках и индейцах ружьё стреляло. Как правило, с риском для жизни, защищаясь от чудовищ или угрожавших хищников, храбрые охотники в конце концов одерживали победу. И потому маленький Хинч не мог понять, почему мнётся отец:

– Да нет… Ну к чему ребёнку охота?..

– Да вы что, в самом деле? – Джеймс Дж. неодобрительно воззрился на него, как раз допив лафитничек коньяку. – Парню двенадцатый год…

– Девятый, – вяло поправил антиквар.

– …а, например, дети народов Севера уже с четырёх лет помогают отцам на охоте!

– Ну, дети народов Севера с четырёх лет и туши голыми руками свежуют, и кровь из тазов тут же пьют. Не уверен, что английскому мальчику так уж необходим подобный опыт.

– Разумеется, нет, – согласился Джеймс Дж. – Но узнать, какое на самом деле искусство – охота, каждому мальчику не-об-хо-ди-мо. Нет, разумеется, фермеры на кроликов и зайцев ходят ночью с фонарем – но это моветон. Хотя для них, не спорю, это не только прекрасный отдых, но и исключительный обед.