Строптивая - Доминик Данн

– Я знала мистера Парадизо, – ответила молодая женщина, как бы оправдываясь. – Что ты думаешь, я хожу на похороны людей, которых не знаю?

– Гектора? Ты знала Гектора?

– Да.

– Откуда?

– Когда работала официанткой в кафе «Вайсрой». Каждое утро я обычно подавала ему чашку кофе и рогалик, – сказала Фло. – Он был скуп на чаевые, все девушки так говорили, но он рассказывал мне интересные истории. Я могу рассказать тебе пару таких историй, от которых у тебя волосы встанут дыбом, потому что они о людях, с которыми он встречался, возвращаясь со светских приемов. Я не верю в эти россказни о самоубийстве и могу сказать, что произошло.

– Не хочу слушать, – грубо отрезал Жюль, будто испугавшись, что она может начать рассказывать прямо здесь. Он помахал рукой шоферу, показывая ему, что машину надо поставить на боковую улочку за церковью, чтобы не ждать, когда пройдет вереница лимузинов по бульвару Санта-Моника.

– Что ж, извини, – сказала она с важным видом.

– Я должен идти. Здесь моя машина.

– Тебе стыдно, что могут увидеть как ты разговариваешь со мной, Жюль?

– Нет, – ответил он быстро.

– Да я же вижу, я чувствую.

– Я заеду попозже, – сказал Жюль и направился к машине.

Провожая его взглядом, она заметила Филиппа Квиннелла, который наблюдал за ней. Она кивнула ему и губами произнесла: «Благодарю за платок». Он кивнул в ответ и улыбнулся, но ни один из них не сделал попытки подойти друг к другу и поговорить.

– Посмотри, Паулина, Жюль машет тебе, чтобы ты шла на Бедфорд-Драйв, – сказала Роуз. – Вы поедете на кладбище?

– Нет, не поедем, – сказала Паулина.

– Но вы приедете на ленч в клуб, не так ли?

– Нет, не приедем, Роуз. Ты понимаешь, не так ли?

– Да, конечно, дорогая, но глупо с твоей стороны так думать о «Загородном клубе».

– Позвони мне позже.

– Как замечательно, Паулина, что католическая церковь отменила запрет на похороны самоубийц.

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета N 6.

«Я не представляла, как ужасно быть бедной, пока у меня не появились деньги. Что касается моего детства, то единственное, чего мне хочется, то забыть его, никогда больше о нем не думать. Оно было кошмарным. Моя мать сгорела во время пожара в пансионе для бедняков. Я никогда не знала, кто был моим отцом. Она обычно говорила, что он нас бросил, когда мне был всего год, но чем старше я становилась, тем яснее понимала, что в действительности она сама не знала, кто был моим отцом. Так-то вот.»

ГЛАВА 7

Когда двадцать два года назад, за неделю до их свадьбы, во время посещения адвокатской фирмы, которая представляла интересы Жюля Мендельсона, Паулине Макэдоу было предложено подписать брачное соглашение, ограничивающее сумму ее содержания в случае развода, Паулина прочла его, не проронив ни слова. Когда Маркус Штромм, многие годы бывший адвокатом Жюля Мендельсона, протянул ей ручку из чернильного прибора на его письменном столе, чтобы она подписала брачное соглашение, Паулина с такой силой оттолкнула его руку, что ручка выпала, оставив пятно от черных чернил на монограмме рубашки Маркуса, сшитой по заказу. Затем Паулина поднялась, не глядя на Жюля, который сидел рядом и молча наблюдал происходящее, и вышла из конторы. Никакие заверения Жюля, высказанные им, пока она спускалась в лифте, не убедили Паулину. Она села в первую попавшуюся машину и захлопнула дверцу, не ответив ему и даже не посмотрев на него. Для Паулины, вышедшей из семьи, известной не только в Нью-Йорке, но и на всем Северо-Восточном побережье, предложение подписать такого рода соглашение, как будто она какая-то поклонница, выходящая замуж за рок-звезду, было оскорблением. Этот инцидент подтвердил опасения, которые ее сестры высказывали с самого начала, когда она впервые заявила им, что собирается выйти замуж за Жюля Мендельсона, как только ее развод с Джонни Петуортом будет оформлен. Ее брак с Джонни Петуортом, о котором много писали в колонках светской хроники, был полным разочарованием почти с самого начала, и она не могла представить свою дальнейшую жизнь с человеком, амбиций которого хватало на то, чтобы быть лучшим игроком в сквош, триктрак или бридж в клубах на модных курортах.

– Нет, нет, Паулина, – говорили ей сестры то поодиночке, то вместе, – неважно, сколько денег у мистера Мендельсона. Он не подходит. Не подходит абсолютно.

Ее отец, перед которым она благоговела и который, со своей стороны, души в ней не чаял, в попытке отговорить дочь от предстоящего замужества сказал только одно: «Жюль очень хороший и, конечно, очень богатый, но он не может быть членом ни одного из клубов». Она знала, что это значит. Эту фразу она слышала всю свою жизнь как от знатных людей, каковыми являлись они, Макэдоу, так и от других. Для их стиля жизни клубы имели очень важное значение. Макэдоу – основатель династии – составил себе состояние на судоходстве, торговле, железных дорогах, земле, текстильной промышленности. Но за последнее столетие оно сошло почти на нет, так что нынешнее состояние Макэдоу было минимальным по теперешним стандартам, хотя это не сказалось на социальном статусе Макэдоу.

– Это меня ничуть не беспокоит, папочка, – сказала Паулина.

– Обеспокоит со временем, – ответил ее отец. Неодобрительное отношение семьи только подхлестнуло ее намерение выйти замуж за Жюля. Главное, она чувствовала, что Жюль будет идеальным отчимом для Киппи, которому тогда было только три года и который был «просто душкой», как о нем говорили все, но нуждался в мужском надзоре.

В тот вечер, после инцидента с Маркусом Штроммом, Паулина уехала из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Тогда в ее жизни был еще мужчина, которого она любила больше, чем Жюля Мендельсона, но у которого было меньше перспектив. К нему-то она и летела. Жюль, восхищенный ее независимостью и робеющий перед ее происхождением, последовал за ней и надел ей на палец кольцо с бриллиантом, который был намного больше, чем в том кольце, что он подарил ей неделей раньше.

– Я сдержу слово, – сказала Паулина, пораженная размером бриллианта. А про себя подумала, что он слишком велик и не уступает по величине бриллианту, владелицей которого была актриса Фей Конверс. Она знала, что сестры осмеют этот подарок Жюля, но была уверена, что, в конце-концов, они скажут: «О, Паулина, ты такая высокая, что вполне сможешь носить его».

– Этот бриллиант – «Де Ламбалль», – сказал Жюль с гордостью.

Так же горд он был накануне, когда в качестве свадебного подарка преподнес ей картину Ван Гога «Белые розы».

– Я сдержу слово, – повторила Паулина, слышавшая о «Де Ламбалль» раньше. Жюль рассказывал ей о происхождении бриллианта: он красовался на руке французской принцессы, потом дочери немецкого военного промышленника, побывал у богатой американской наследницы, затем в течение двадцати лет о нем ничего не было известно, пока он вновь не появился на аукционе в Женеве.