Улыбка Пол Пота - Петер Идлинг

— Ок Сакхун живет в Париже. — Йоук Чханг в этом точно уверен.

Йоук Чханг руководит DC–CAM, Центром документации Камбоджи, организацией, которая собирает всю возможную информацию о Демократической Кампучии.

Париж. Значит, я ищу не в той стране.

А Сок Рим?

Йоук Чханг смотрит мои фотографии и качает головой. Это имя ему ничего не говорит. Он куда-то звонит и просит меня подождать. Его коллеги проверят в архиве.

Вскоре один из сотрудников приносит папку. Йоук Чханг просматривает первые страницы.

— Он умер. Его арестовали в семьдесят восьмом году и отправили в S-21.

Он показывает мне формуляр, где указано имя — Сок Рим, дата ареста и смерти.

С этим вроде все ясно.

Но дата ареста? Май 1978-го. Не может быть. Через несколько месяцев после этого он возил шведов по стране. Умер он, судя по досье, позже, в сентябре, но трудно представить себе, что его арестовали, потом выпустили и сразу доверили такое деликатное задание, как сопровождение иностранной делегации.

След, обрывающийся у края бездны, но след ложный.

Снова эта дорога. Снова зеленая калитка. Сирень давно отцвела. Природа к концу лета словно разбухла. В воздухе уже пахнет осенью.

Хедда Экервальд угощает меня соком. Мы сидим в лучах вечернего солнца у одной из старых, рассохшихся построек на ее участке. Сколько стоят тут эти дома? Сто лет? Двести? На веревке сушится белье.

Интервью не будет. Это просто еще одна беседа.

Мы говорим о прошлом. О том, что ее привело из молодежного союза левых в Объединенные группы НФОЮВ. О поездке в Париж в 1973 году, где она познакомилась с камбоджийскими коммунистами. Она рассказывает, что ей понравились их доброжелательность и непринужденность. Равноправие мужчин и женщин. И что они казались более искренними, чем многие вьетнамские революционеры. И что с 1977 года Демократическая Кампучия заняла все ее внимание.

Мы говорим о борьбе. О помощи народу в борьбе с империализмом, что-то в этом духе. Что самое важное было остановить американскую войну. Но только потом все пошло не так. Это, говорит она, все равно как если бы сторонник ядерной энергетики должен был определить свое отношение к Чернобыльской катастрофе.

Мы говорим о насилии. О прямом и структурном насилии. О том, сколько людей погибает во время революций и сколько умирает от голода в нашем существующем миропорядке. Она спрашивает, почему в первом случае число погибших тщательно документируется, а во втором — нет. Сколько на самом деле людей погибло в Демократической Кампучии? Много. Ужасающе много. Но действительно ли так много, как говорят?

Летнее солнце и сочный желтый цвет сока. Один мир и другой.

У соседней калитки стоят два монаха. Утреннее солнце еще не раскалилось, и их тени распластаны в пыли. Монахи завернуты в пламенно-желтую ткань и босы. Это крайняя степень нужды. Говорят, босому человеку в Камбодже просто достаточно взглянуть в глаза первому встречному, и тот отдаст ему свою обувь.

Монахи заслонились от солнца зонтиками. Один — лимонно-желтый, другой скорее бежевый, выгоревший.

Перед ними на корточках сидит старая соседка. Она молится у их ног. Монахи — обоим лет по двадцать — не проявляют к ней большого интереса, их взгляды рассеянно блуждают по сторонам. Получив благословение, женщина положит пищу в их блестящие цилиндрические лотки.

«Паразиты, — говорили о них красные кхмеры. — Ходят и клянчат еду у крестьян, а от самих никакой пользы».

20 мая 1975 года мне исполнилось три года. У меня не сохранилось воспоминаний о том дне. Фотографий тоже не сохранилось, и никто уже ничего не помнит. Но можно легко представить себе трехлетнего именинника в пригородном доме, простой торт с тремя свечками, родителей, завернутые подарки. Пока я нетерпеливо раздирал оберточную бумагу, в Пномпене шло важное заседание. Революции стукнул один месяц. Пора было намечать линии развития.

Созвали всех гражданских и военных чиновников. Они съехались со всей страны, чтобы услышать, как Пол Пот зачитает восемь пунктов.

Во-первых, эвакуировать городское население.

Во-вторых, закрыть все рынки.

В-третьих, отменить старую валюту, но пока не спешить вводить новую, революционную.

В-четвертых, закрыть пагоды и заставить монахов работать.

В-пятых, казнить всех представителей старого режима, в первую очередь руководителей.

В-шестых, организовать коммуны с коллективными столовыми.

Последний пункт: послать солдат на границы, главным образом на вьетнамскую.

Я перестаю писать. К двум монахам подходит третий. Несколько минут они ритмично совершают обряд благословения. Соседка стоит, опустив голову.

Многие молодые камбоджийцы в какой-то момент своей жизни бреют голову и выбирают себе пагоду. Пагоды — это своего рода университеты для бедных. Монашество рассматривается как образование и инициация, даже если мужчина проводит там всего две недели.

Многие красные кхмеры когда-то были монахами. Иногда они не имели другого образования. Они знали все о жесткой буддийской дисциплине. Об аскетизме. Об отказе от частной собственности и о подчинении старшим, более опытным монахам. Об отрицании личных потребностей. О готовности ради высоких целей пожертвовать интересами индивида.

Можно найти четкие параллели между камбоджийским буддизмом и камбоджийским коммунизмом. Организация во многом заменила Будду.

Через четыре месяца после важного заседания, проведенного Пол Потом, в одном документе от гг сентября 1975 года сообщалось, что «90–95 процентов монахов исчезли». Те немногие, что остались, не создадут никаких проблем, говорилось в отчете.

Примерно 3 тысячи пагод страны были превращены в лагеря и тюрьмы. Центром местных сообществ отныне стали не пагоды, а коллективные столовые.

Но это еще не все. В Камбодже люди делят свой мир с духами. Каждый дом, место имеет своего духа-покровителя, и его следует уважать, а в некоторых случаях задабривать. Еще необходимо сохранять хорошие отношения с предками. На особых торжествах люди должны приносить жертвы умершим близким, которые иногда могут посетить своих потомков в обличье какого-нибудь животного. Еще там кишат привидения, домовые и злые духи. А над всем этим неусыпно витает вечно улыбающийся Будда.

Религия — эта, пожалуй, самая высокая инстанция в Камбодже — перестала существовать. Тысячелетние связи с предками и миром духов были разом оборваны. Молиться и приносить жертвы стало противозаконно.

Двадцатая статья конституции Демократической Кампучии гласила:

Каждому гражданину Кампучии предоставляется право исповедовать свою религию, а также право не исповедовать никакой религии.

Все реакционные религии, идущие вразрез с нуждами Демократической Кампучии и кампучийского народа, строго запрещены.

Буддизм, без сомнения, подпадал под второй абзац о запрете на реакционные вероисповедания.

Целью красных кхмеров было построить индустриальное государство. В конечном итоге наиболее современное из всех когда-либо существовавших. В этом плане не было места монашеским представлениям о зримом мире как иллюзии, наваждении и видимости.

Можно ли представить себе что-то более реакционное, чем буддийское отрицание всех форм насилия? Колесо истории катится дальше, и все, кто пытается встать у него на пути, обречены на гибель. Что такое «революционное насилие», как не обыкновенная историческая необходимость?

ТОВАРИЩ, КОТОРЫЙ СОВЕРШАЕТ МНОГО ОШИБОК, — ВРАГ!

Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:

Поездка на машине вдоль побережья в Кампот, там ланч, потом дальше в Такео. Там мы ночевали в новом гостевом доме на окраине города. Вечером мы посетили коммуну Барай и слушали выступление музыкантов.

И потом, в отчете о поездке:

Мы сидели в темноте и слушали. Музыканты, казалось, могли играть всю ночь. Приходили все новые люди. Все, конечно, много раз слышали местный народный ансамбль, но когда мы только пришли, дети побежали домой рассказать, что приехали европейцы, и жители приходили смотреть на нас.

Один из шведов тоже играет народную музыку. Казалось, будто в тот вечер в деревне Барай мы говорили на одном языке, хотя мы не знали кхмерского, а музыканты не владели французским.

Они не знают, что и думать. В столовой повесили три большие картины. Три портрета.

Они стоят в своей протертой черной одежде и сношенных сандалиях, сделанных из старых автомобильных покрышек. Они смотрят на картины и ничего не понимают.

На одном из портретов — Мао Цзэдун. На другом — видимо, Ким Ир Сен.