Где ты? - Марк Леви

— Я готов, — сообщил он, вытянувшись по стойке «смирно».

Не обратив никакого внимания на его наряд, Мэри выхватила у него из рук бинокль. Слабое увеличение и множество царапин на стекле не слишком улучшили видимость. Она с трудом различала мужа, которого загораживал силуэт другой пассажирки. Он сидел, наклонившись вперед, словно собирался положить голову той на колени. Терпению Мэри пришел конец, ее нервы не выдержали, она выскочила на крыльцо и встала, уперев руки в боки. Мотор завелся, и у Мэри сердце ушло в пятки. Дверца открылась, Филипп вылез под дождь. Из-за машины Мэри видела лишь его голову. Отойдя на шаг, он снова неуверенно махнул рукой, и машина медленно удалилась. Мэри не сводила глаз с Филиппа, а он неподвижно стоял посреди пустынной улицы, тишину которой нарушал лишь стук дождя по асфальту.

Она смотрела на него и ничего не могла понять.

Руку Филиппа сжимала маленькая ладошка. В другой руке девочка крепко держала рюкзачок, который вряд ли много весил.

Такой Мэри увидела ее впервые: при бледном свете дня, когда кажется, что время остановилось, с красным воздушным шариком в руках. Ее черные волосы разметались по плечам, по смуглой коже стекали капли дождя, ей было явно неудобно в слишком тесной одежде.

Раздались первые раскаты грома, начиналась гроза. Филипп с ребенком медленно шли к дому. Когда оба поднялись на крыльцо, Мэри хотела было сразу потребовать от него объяснений, но он насупился, неловко пытаясь скрыть свою подавленность.

— Это Лиза, дочка Сьюзен, — сказал он.

Стоя на пороге их дома, маленькая девятилетняя девочка пристально оглядела Мэри.

— Мама умерла.

II

7

Мэри отступила, пропуская их в дом. При их появлении Томас снова вытянулся по стойке «смирно». А Мэри не сводила глаз с Филиппа.

— Должно быть, я что-то пропустила, но сейчас ты мне все расскажешь в трех словах!

Он даже не попытался ответить. В горле стоял комок. Он протянул ей конверт, который держал в руке, и пошел наверх, чтобы переодеть девочку. Мэри молча смотрела им вслед, пока они не скрылись в коридоре, затем углубилась в чтение письма, пытаясь найти в нем хоть какой-то ответ на все свои вопросы.

Мой Филипп,

если ты читаешь эти строчки, значит, права была все же я. Мой мерзкий характер не позволил мне в свое время сказать тебе об этом, но в конечном счете я последовала твоему совету и решилась сохранить этого ребенка, хотя я даже не знаю, кто его отец. Не осуждай меня, жизнь здесь настолько отличается от всего, что ты можешь себе представить, и тяжесть дней подчас вынуждает меня искать утешения в объятиях случайных мужчин. Чтобы спастись от тоски, беспомощности, от преследующего меня страха смерти, от этого глупого и беспросветного одиночества, мне иногда было просто необходимо почувствовать чье-то тепло, чтобы напомнить себе, что я еще жива. Когда на каждом шагу сталкиваешься со смертью, твоя жизнь превращается в глубокое и беспросветное одиночество, ты переходишь грань. Я сотни раз твердила себе, что детям нечего делать в столь жутком мире, но, когда мой живот округлился, мне вдруг ужасно захотелось поверить тебе. Носить в себе Лизу оказалось для меня глотком воздуха под толщей воды и стало жизненно необходимо. Как видишь, природа таки взяла верх над всеми моими рассуждениями. Помнишь данное тобой в Нъюарке обещание, что, если «со мной что-то случится», ты всегда будешь рядом? Мой Филипп, если ты читаешь эти строки, значит, со мной случилось что-то окончательное и бесповоротное! Я поверила тебе и дала Лизе жизнь, будучи уверена, что, если не смогу двигаться дальше, ты примешь эстафету моей жизни. Прости меня за такой сюрприз. Я не знакома с Мэри, но с твоих слов знаю, что у нее достаточно великодушия для любви. Лиза — маленькая дикарка, первые годы ее жизни были не самыми простыми. Приручи ее, дай ей ту любовь, которую я отныне не смогу ей давать, я доверяю ее тебе. Скажи ей когда-нибудь, что ее мать всегда была и, я надеюсь, останется в твоей памяти твоим старым, близким другом. Я думаю о вас. Обнимаю тебя, мой Филипп. И уношу с собой самые лучшие воспоминания моей жизни: взгляд Лизы и память о днях нашего детства.

Мэри скомкала письмо, стараясь выместить на этом комке бумаги растущее в ней чувство протеста. Она поглядела на сынишку, который по-прежнему стоял перед ней навытяжку, и вынудила себя улыбнуться.

— Вольно!

Томас тут же развернулся и ускакал В комнату.

Она вошла в кухню и села за стол, ее взгляд блуждал между окном и письмом, зажатым и руке Филипп спустился один.

— Я ее помыл, и она захотела спать. Они ехали нею ночь. Есть она не хочет. Мне показалось, настаивать бесполезно. Я уложил ее в гостевой спальне.

Мэри хранила молчание. Филипп встал, открыл холодильник и налил себе апельсинового сока, пытаясь комбинацией повседневных жестов вернуть утраченное самообладание. Мэри молча следила за мужем.

— У нас нет выбора, я не могу отдать ее на растерзание социальных служб. По-моему, она и без того натерпелась несправедливостей, всеми брошенная и никому не нужная.

— Так ее бросили? — саркастически осведомилась Мэри.

— Ее мать умерла, а отца у нее пет, если тебе так понятнее.

— И ты, судя по всему, решил стать палочкой-выручалочкой?

— Вместе с тобой, Мэри!

— О, почему бы и нет?! Ну конечно же, я ведь и так провожу часы, дни, вечера и уикенды в ожидании тебя! Я, как последняя идиотка, бросила карьеру журналистки, чтобы заниматься твоим домом и твоим сыном! Я стала идеальной прислугой в твоей жизни, и мне предоставляется новая возможность поупражняться в собственном идиотизме!

— Значит, ты считаешь, что твоя жизнь — сплошные жертвы?

— Не важно, что я считаю! До сегодняшнего дня это был мой личный выбор, но теперь ты лишаешь меня даже этой привилегии!

— Просто хочу, чтобы эту историю мы прожили вместе.

— Историю! Вот уже два года я упрашиваю тебя разделить эту так называемую «историю» со мной — завести второго ребенка. И два года ты неизменно мне отвечаешь, что сейчас не время, что у нас нет возможностей! Два года ты плюешь на меня и все мои чувства! Наши отношения, предполагавшие взаимность, с течением времени приобрели односторонний характер. Оказалось, что это я должна подстраиваться под твое расписание и перепады твоего настроения, разделять твои желания и беспокойства, переживать твои неудачи, а теперь я вдобавок получаю ребенка от другой! И какой другой!

Филипп не ответил. Он ломал пальцы, покачивая головой и пристально глядя жене в глаза. Лицо Мэри перекосило от бешенства, в уголках глаз образовались мелкие морщинки (несмотря на ежедневные сидения перед зеркалом и попытки их разгладить), не оставлявшие никаких сомнений в том, что она вот-вот разрыдается от злости. Прежде чем брызнули слезы, она провела рукой по векам, словно бы заботясь о том, чтоб не осталось кругов под глазами, ненужных и вредных.

— Как это произошло?

— Она погибла в горах во время урагана,,.

— Наплевать мне, я не об этом спрашиваю. Как ты мог дать столь абсурдное обещание? Почему ТЫ никогда мне о нем не говорил? Мало того, что я только и слышала от тебя: «Сьюзен то, Сьюзен это!» Мне порой казалось, что я рискую столкнуться с— ней нос к носу, открывая шкаф в ванной!

Филипп попытался говорить спокойно и убедительно. Обещание, о котором идет речь, было дано десять лет назад. Просто фраза, сказанная ради победы в пус том споре. Он никогда не упоминал об этом, потому что начисто забыл, да и предполагать не мог, что такая ситуация в принципе возможна, и никогда бы не подумал, что у Сьюзен когда-нибудь будет ребенок. К тому же в последние годы они переписывались крайне редко, и Сьюзен ни разу даже намеком не дала понять, что у нее есть дочь. А уж к чему он и вовсе не был готов, так это к ее гибели.

— И что я должна буду говорить? — поинтересовалась Мэри.

— Кому?

— Да всем вокруг! Людям. Моим друзьям, наконец!

— Так для тебя вся проблема в этом?

— Это лишь одна из ее сторон! Тебе, может, и наплевать на наше окружение, но лично я пять лет убила на то, чтобы наладить эти отношения, и в этом нет никакой твоей заслуги!

— Скажи им, что незачем таскаться по воскресеньям в церковь, если не хватает чуткости понять, что произошло!

— Но ты-то не станешь этим заниматься, ты-то преспокойненько будешь отсиживаться у себя наверху, прикрываясь делами! Это ведь моя жизнь изменится целиком и полностью!

— Не больше, чем если бы у нас появился еще один ребенок.

— Не еще один, черт побери, а наш ребенок!

Мэри вскочила и выбежала с кухни.

— Довольно! Я тоже иду спать! — уже с лестницы крикнула она.

— Но сейчас девять утра!

— И что? Разве хоть что-нибудь идет у нас сегодня нормально?

На втором этаже она решительно прошагала до середины коридора, потом остановилась, развернулась и, чуть поколебавшись, направилась к комнате, где спала Лиза. Мэри тихо приоткрыла дверь. Лежавшая в кровати девочка повернула голову и молча уставилась на нее. Мэри выдавила из себя смущенную улыбку и поспешно закрыла дверь. В своей спальне она вытянулась на постели и, глядя в потолок, попыталась было подавить гнев, судорожно сжимая кулаки. Филипп, поднявшийся следом, сел подле нее и взял ее за руку.