Укрытие - Трецца Адзопарди

Тебе знаешь что нужно… Татуировка, задумчиво произносит Люка. Она сидит на обычном месте у окна, со своей лысеющей куклой Синди, держит ее за прядь волос и стучит ей по подоконнику.

Татуировка их наверняка напугает.

Люка — она собирает переводные картинки из комиксов — поддергивает рукав пуловера: по руке ползет к локтю Человек-паук. Роза фыркает, но я вижу, что Фрэн заинтересовалась; она хватает Люку за запястье, рассматривает глянцевую картинку — темно-синие разводы, алую сеть паутины. Голова Синди вращается в тисках Люкиной ладони.

Социального работника зовут Элизабет Прис. Называйте меня просто Лиззи, говорит она маме, которая пропускает это мимо ушей и не называет ее никак. И еще она толстая, как Карлотта. А одежду, наверное, покупает в том же магазине: зеленое твидовое пальто, плотное шерстяное платье, грязно-коричневые чулки. Лиззи огорчает то, что она всякий раз застает у нас дома Еву, которая потчует маму сигаретами и ромом из чайных чашек. Она не одобряет курения и выпивания, а также нашего отца: сделала о нем пометку в своем блокноте. Насилие в семье, написано там. А вот я ей нравлюсь — она называет меня кариад, это по-валлийски значит «дорогуша».

Говорит только Лиззи, она разложила на кухонном столе бумаги и перечисляет все документы, которые надо подписать.

Ну вот, Мэри, произносит она, тут — вы подтверждаете, что поняли условия договора о попечении, а это — о том, что Франческа может взять с собой всякую мелочь, которая поможет ей обжиться на новом месте.

Мэри дергает головой, будто получила пощечину.

Вы же знаете, это не навсегда, говорит Лиззи, протягивая авторучку. Вы сами сказали, что не справляетесь с ней. Подумайте об остальных, радость моя.

Без таких, как вы, она бы справилась лучше, изрекает Ева и, приподняв крышку чайника, жмурится от поднимающегося пара. Она мешает в чайнике ложкой, и брелки на ее браслете позвякивают. Лиззи не придает ее словам никакого значения и смотрит поверх бумаг на маму. Ее беспокоит взгляд Мэри, прозрачный и застывший; кто собирается отдать ребенка под опеку государства, так не смотрит. Лиззи сделала у себя в блокноте пометку и про маму: «Психически неуравновешенна, подвержена депрессиям, одна из дочерей отдана в приемную семью на Мальту».

Она считает, что знает всю нашу историю, потому что записала ее; и она видит, что Фрэн в опасности.

Надо удостовериться, что все у нас с вами в порядке, Мэри, говорит она мягко. Расставить все точки и так далее.

Действительно, не каждый же день вы детей из дома забираете, бормочет Ева и переливает чай через край, так что он выплескивается на блюдечко. Или каждый? За день управляетесь?

Миссис Алан, говорит Лиззи.

Амиль, резко поправляет Ева.

Это дело семьи. Я уверена, что Мэри сама может разобраться, что лучше, так ведь, Мэри?

Не знаю, говорит мама.

Мэри и в самом деле не знает. Она ничего не знает. Только чувствует, как что-то шевелится в голове — будто череп полон осколков, и ей надо держать голову ровно, чтобы они не просыпались. Когда она пытается все расставить по местам, в уголке глаза возникает резкая пульсирующая боль. И раздается голос — он так близко, он звенит в ушах, мешает сосредоточиться. Кровь твоей матери! Кровь твоей матери! Это голос ее отца.

Мэри глядит на социального работника, на ее улыбку, на ее пухлые щеки, на бумаги, ползущие к маме через стол. И протянутая авторучка — как указующий перст. Она должна что-то сказать. И пытается — шевелит челюстью, открывает рот. Ничего не получается. Мэри встает из-за стола и уходит. Они ее не останавливают. Ее никто не останавливает. На улице две женщины прячутся от дождя на крыльце почты. Они смотрят, как мама бредет по мостовой, причем без пальто, — и тут же о ней забывают. Мимо букмекерской конторы Мэри проходит как раз в тот момент, когда Мартино распахивает дверь. Он бы непременно ее увидел, но укрывается от дождя за газетой. И не замечает ее. Мэри почти бегом сворачивает с улицы к валу, что ведет к железной дороге. Она с трудом забирается по скользкой насыпи, цепляясь руками за почерневшую траву и комья глины. Поблескивает мокрая тропинка, рядом пруд, заросший тиной, вдалеке бурлит река Тафф. Но Мэри о них не думает: все мысли только о том, что с духовкой не получится, — в кухне набилось слишком много народу.

Артур Джексон, бродящий вдоль тропы в поисках утиля, замечает, как что-то катится с вала. И решает, что это куль с тряпьем. Артур озирает окрестности — хочет понять, кто его кинул, не цыгане ли, ну да ладно, иногда и что ценное найдешь. Подойдя поближе, он различает руки, ноги, видит прядь каштановых волос, и ему становится страшно. Он думает об убийствах и о Генри Фонда в фильме «Не тот человек». Артур озирается в поисках свидетелей, но тут видит ее лицо.

Мэри! Вот те хрен, Мэри!

Она вздрагивает от крика. Видит только заляпанные грязью башмаки Артура, которые надвигаются на нее. Это папка, в панике думает она. Отталкиваясь рукой и ногой, она пытается уползти, но Артур удерживает ее и все повторяет Ш-шш, ш-шш, а сам ее усаживает, набрасывает на плечи свою куртку. Колени у нее зеленые от травы и кровоточат. Он прикрывает их подолом юбки.

Мэри! Что они с тобой сделали, девонька?

Нам не разрешают видеться с мамой: она в Клетушке, и дверь закрыта. Нам всем давно пора спать, но должен прийти доктор, и нас выставляют напоказ — в подтверждение того, что все в порядке. Только ничего не в порядке.

До того у мамы был гость. Это заходил не мистер Джексон проверить, как она, но определенно какой-то мужчина. Она поднялась наверх и поставила меня у окна.

Кричи, если его увидишь, сказала мама, имея в виду отца. Лицо у нее было совсем белое, и глаза бегали; они шныряли по комнате, словно она следила взглядом за мухой. В спальне свет она выключила.

Чтобы он тебя первый не увидел, сказала она и засмеялась. Это меня напугало, не темнота — я к ней привыкла, а то, как она засмеялась. Украдкой, будто что-то скрывала. У мамы весь день был странный вид. Когда мистер Джексон ее привел, она сразу полезла в ванну. Горячей воды не было, но она все равно туда уселась, набирала в кувшин холодную воду из крана и поливала себя. Потом подписала бумаги, которые оставила ей Лиззи Прис. Потом пришел тот мужчина, и я должна была караулить. Но за окном шел дождь, а я так устала. Отца я увидела слишком поздно. Я пыталась ее предупредить.

Отец стреляет в меня глазами — бросает устрашающие взгляды, от которых мне хочется спрятаться куда подальше, — словно догадался, о чем я думаю. Он нервничает из-за доктора: боится, что его уличат. Я не скажу — никто из нас не скажет, даже Фрэн. Я бы отправилась с ней в приют; мы бы там здорово жили, и он бы не кидал на меня этих взглядов.

Когда приходит доктор Рейнолдс, мы, убавив звук, смотрим телик. Доктор резок и быстр, от него веет зимой. Отец, ничего не говоря, ведет его сразу наверх. Весь дом притих, как будто кто-то умер. Мы напряженно прислушиваемся, глядя в потолок. В комнате висит голая лампочка, а по штукатурке бежит трещина — как вена под кожей. Доктор наступает на провалившуюся доску перед отцовской комнатой; дверь открывается и закрывается; скрипят пружины кровати.

Люка сидит у ног Розы, губы у нее плотно сжаты, глаза нацелены на экран. Там только серая рябь. Роза играет с эластичной лентой для волос — растягивает ее пальцами во все стороны; она заплетала Люке косы, но обе потеряли к этому занятию интерес. Прическа Люки не закончена: с одного бока тугая коса, с другого — копна рыжих кудряшек, которые Роза поглаживает свободной рукой. Я притулилась рядом с Фрэн. Обычно она меня обнимает, но сейчас она засунула обе руки под свитер, пустые рукава болтаются. Волосы закрывают ей лицо. Мы не знаем, чем заняться.

Когда доктор спускается, он останавливается посреди комнаты и долго на нас смотрит. Изучает нас всех. Потом наклоняется и дотрагивается до синяка у Фрэн над бровью.

Редкий оттенок, говорит он. Еще есть?

Фрэн опускает глаза в пол и едва заметно мотает головой. Доктор Рейнолдс переключается на меня, проводит тыльной стороной ладони по шраму на моей щеке. Рука у него тяжелая и прохладная.

Стало гораздо лучше, Долорес.

Я так горда, что почти забываю, зачем он здесь. А он — нет. Он поднимает глаза и глядит на нас.

Вот что, девочки. Ваша мама очень больна. И без вашей помощи ей не выздороветь. Ей нужны тишина и покой. И никаких неприятностей. Он многозначительно смотрит на отца, который стоит в дверях — ждет, чтобы его проводить.

Когда уезжает Франческа? — спрашивает доктор Рейнолдс.

Социальный работник придет завтра, говорит отец. На Фрэн он не смотрит.

В таком случае я дам вам кое-что для Мэри, вздыхает он и открывает замок своего портфеля. Вынимает коричневый пузырек с пилюлями и протягивает его отцу.