Повести о космосе (сборник) - Александр Зорич

– Да, эту книгу издали не меньше пятисот лет назад. По нашим меркам, она достаточно ценная. Но, конечно, не такая ценная, как те уникальные рукописи, страницы из которых в ней воспроизведены.

– Не поняла. Изображения вашего религиозного лидера, они не создавались специально для этой книги?

– Разумеется нет. Та книга, которую ты держишь, отпечатана в типографии. В количестве нескольких тысяч экземпляров. А иллюстрации, которые помещены на ее страницах, были созданы давным–давно в одном экземпляре. Им, наверное, две тысячи наших, земных лет. Тогда на Земле не было типографий. Книги писали вручную. И снабжали картинками – тоже нарисованными вручную. Каждая такая книга уникальна.

– Эти рукописные книги сохранились?

– Большинство погибло. Но некоторые сохранились, конечно. Иначе что было бы изучать нашим ученым и тиражировать нашим типографиям пятьсот лет назад?

– А сейчас вы этим не занимаетесь?

– Как тебе сказать… Есть чудаки, которые занимаются. Их, наверное, человек сто на все Сверхчеловечество.

– Вы больше не рисуете так? – она показала мне книжный разворот, где слева был расположен текст, а справа – прямоугольник без текста, заполненный разноцветным головоломным узором. Я сравнил его с декоративным обрамлением поэмы, которую показывала мне Ресту–Влайя, и не без злорадства пришел к выводу, что безвестный земной мастер накручивал завитки по меньшей мере не хуже.

Я заинтересовался иллюстрацией. Нашел в книге ссылку. Английский похож на Язык, поэтому худо–бедно мне удалось прочесть:

«Ковровая страница из Личфилдского Евангелия. Середина восьмого века. Раньше книга хранилась в Личфилдском соборе, теперь – в Британском Музее.»

– Искандер, ты не ответил. У вас есть люди, которые умеют так рисовать?

– Не уверен. По–моему, этому сейчас нигде не учат. Ты видела барельеф на башне нашего посольства?

– Уродство.

– Кажется, в последние века только это и считается красивым. Этому – учат. Другому вряд ли.

– У вас звездолеты красивые, – неожиданно признала Ресту–Влайя. – А постройки никуда не годятся.

– Не буду спорить.

– Так, искусство у вас все–таки раньше было. А несколько веков назад закончилось. Остались только звездолеты и башни с барельефами. Я правильно понимаю?

Она была не на все сто процентов права. Но на девяносто девять – уж точно. Один процент не стоил спора.

– Правильно. Искусство умерло, осталась одна только история искусства.

– А как так могло случиться?

– Никогда над этим не думал.

– Кажется, я знаю! – обрадовалась Ресту–Влайя, не думая ни секунды. – Ваши органы общественного контроля ужесточили правила для тех, кто хотел заниматься искусством. И ваш аналог Испытата стало получить практически невозможно! Мы тоже полтора столетия назад сталкивались с этой проблемой. На испытаниях погибали три из каждых четырех соискателей. Если бы Единое Управление Пространства не упростило процедуру…

– Постой, постой. Ты остроумна, но ты не угадала. Тебе, наверное, будет это странно слышать, но любым искусством у нас может заниматься кто угодно. Для этого не требуется особых удостоверений.

– Не может быть!

– Уж поверь.

– Но ведь вашим воинам, например, удостоверения требуются?

– Обязательно. И инженерам. И пилотам. И много кому еще. Но писатели, поэты и художники у нас почти никогда не проходили официальных испытаний. Была эпоха, когда в некоторых странах существовали учебные заведения, которые после очень легких по вашим меркам испытаний выдавали удостоверения писателей или художников. Но мне не известно, чтобы это принесло заметные результаты. Наоборот, в ту эпоху и начался закат наших искусств.

– Выходит, дело не в строгости законов, а в избыточном попустительстве лентяям и проходимцам?

– А вот это может быть.

– И все–таки, дело не только в попустительстве. Если бы у нас отменили закон об Испытате, стихосложением занялись бы сотни и тысячи самовлюбленных болванов. Но это не отменило бы моего, например, выбора. Я все равно занималась бы каллиграфией, преумножала прекрасное и прославляла свой род. И десятки других одаренных тойлангов тоже. Лжетворчество болванов было бы посрамлено. Им пришлось бы от стыда съесть красного носача и подохнуть!

– Я думаю, ты слишком хорошего мнения о болванах, – деликатно возразил я. – Может, у вас они такие сознательные и стыдливые, но у нас ими набиты все новостные каналы, рекламные агентства и дизайнерские фирмы. Увы, никто из них не ест красных носачей и тем более не спешит подохнуть.

Мою иронию она не оценила.

– Это не важно – пусть живут, если им честь не дорога. Но я все равно не понимаю, почему ваше Сверх–че–ло–ве–чес–тво умудряется жить. Ты позволишь – я немного подумаю?

– Сделай одолжение.

Ресту–Влайя погрузилась в медитативное похрюкиванье.

Я, за неимением лучшего, листал «Hiberno–Saxon Art of Book Illumination».

Седьмой век… Восьмой… Десятый…

«Книга Катах»… «Келлская Книга»… «Псалтырь Этельстана»…

Тринадцатый век…

«Book of Deer» … Что такое Deer? В Языке я не нашел аналогий.

Странные, чужие, порою кажущиеся неуверенными, но при ближайшем рассмотрении гипнотически чарующие линии, волшебная цветовая гамма…

Мне стало вдруг неловко, что в качестве тряпочки для пыли я использовал страницы из этого фолианта – они не заслуживали подобного обращения. Уж лучше бы употребил рукав своего парадного кителя!

– Я все обдумала, – сказала Ресту–Влайя. – Послушай историю.

– Слушаю.

– Раньше мы считали, что у вас вообще нет искусств кроме технологии. Все наши трофеи свидетельствовали об этом. Разговоры с немногими пленными землянами тоже подводили к мысли, что ваша цивилизация украшает только упаковки для продуктов питания. Самые прозорливые из нас понимали, что видимая картина – ложная. Они учили, что где–то в недрах вашей цивилизации существуют тайные общества посвященных, для которых поэзия, живопись и каллиграфия составляют высший смысл жизни. Ведь сказано: «Бесперая рыба не летает». А каллиграфы клана Кнуд–ше давно открыли, что четвертое орнаментальное преобразование этой премудрости дает «Цивилизация мертва без культуры»…

(Тут Ресту–Влайя полезла в дебри профессиональной терминологии и я не могу ручаться, что понимал ее лучше, чем положено бригадному генералу.)

– …В то время как сказано: «Голова – на шее, воздушный крокодил – на привязи», что каллиграфически может быть разрешено как «Искусство – душа культуры». Сопряжение премудростей показывает, что разумная раса без искусства либо вымрет, либо превратится в неразумную. Вы разумны и впечатления вымирающих не производите. Это все потому, что вы спрятали свою душу очень далеко. Большинство из вас о ней даже не подозревает, но душа у вашей культуры есть, она существует.

Ресту–Влайя наклонилась вперед и положила ладонь на раскрытую книгу.

– Вот ваша душа.

– Видишь, не все у нас так плохо, – я сказал это не без гордости за Сверхчеловечество.

– Все у вас было не так плохо. Но теперь мы насладимся мщением, брига–ден–гене–рал Эффендишах.

6. В День Кометы счастлив каждый

Мы с полковником Дурново везли мир Сверхчеловечеству.

Практичные тойланги, оказывается, пощадили крейсер «Аль–Тарик». Раскрошив на нем установки тяжелого вооружения и антенную башню, они взяли его на абордаж. Наши звездолетчики почти не сопротивлялись – приказ на уничтожение Кометы казался абсурдным, никто не хотел умирать после того, как блок–крепости бесславно проиграли сражение за Солнечную систему.

Могущественные родственники Ресту–Влайи от лица правительства связались со Ставкой и предупредили, что массовый геноцид землян отложен, а дипломатическая миссия бригадного генерала Эффендишаха возвращается на борту «Аль–Тарика». Крейсером управлял наш, земной экипаж под контролем тойлангской призовой партии.

С Джакомо Галеацци перед нашим отъездом из посольства случился очередной припадок. Ресту–Влайя категорически настояла на том, чтобы оставить берсальера на Эрруаке.

«У него начался неуправляемый распад личности под воздействием нашего гипервируса, – сказала она. – Мы ожидали чего–то подобного. Ваша медицина не справится. Его и капитана Смыглу мы запросили на Эрруак именно для того, чтобы вылечить. Мы испытываем этические неудобства из–за того, что человек, открывший для нас двери в Солнечную систему, может умереть.»

Берсальер, откровенно говоря, был мне глубоко безразличен. Куда больше я беспокоился за судьбу мирного договора, который еще предстояло утвердить в Ставке.

Петр–Василий, прочитав предварительный текст соглашения, долго хохотал. А потом предрек, что история накажет тойлангов за политическую близорукость. Следующую войну, которая случится еще на нашей памяти, Сверхчеловечество точно выиграет. По его мнению, адмиралы должны были подписать такой мирный договор без колебаний.