Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря такому составу Государственный совет представлял собой наиболее умеренное учреждение в сравнении с верхними палатами Европы, в странах, в которых существует конституционное правительство, как, например, палата лордов или итальянский сенат. Несмотря на небольшое уважение, которое я питаю к русской бюрократии, должен признать, что среди членов Совета было достаточное число людей больших способностей. Некоторые из них находились на государственной службе в либеральный период царствования императора Александра II. Среди них был дядя моей жены граф Пален, который в тридцать лет, по его должности министра юстиции, был призван царем ввести в России судебные реформы, явившиеся величайшими актами царствования императора Александра II. Граф Пален был дворянином старой школы, который пользовался большим расположением при дворе, но отличался абсолютной независимостью по отношению к правительству и был всеми уважаем за его свободолюбивый и благородный характер. Вместе с ним работали такие люди, как граф Сольский, Голубев, оба брата Сабуровы (один из них был послом в Берлине, до тех пор, пока не был вынужден оставить свой пост по причине расхождения с князем Бисмарком), Герард, Кони и др., — все бюрократы, но одаренные широким кругозором, обширным знанием и большим опытом в государственных делах. Любопытно отметить, что старшие бюрократы были отмечены либеральными тенденциями или, другими словами, духом царствования императора Александра II, в то время как молодое поколение чиновников исповедовало реакционные идеи более позднего периода царствования Александра III.
Особое место в Государственном совете занимал граф Витте, который только что покинул власть и будущее отношение которого к правительству представлялось загадочным. В следующей главе я постараюсь набросать портрет этой властной фигуры, политическая роль которой прервалась, как казалось, только на время.
В то время как избранные члены Госсовета призывались к работе только на девять лет, целая треть их каждые три года была обречена на замещение равным числом вновь избранных на тех же самых условиях, что и их предшественники. По этой причине я не могу вспомнить совершенно отчетливо состава первого избрания членов, принадлежащих к этой категории, и поэтому возможно, что укажу лиц, которые вошли в Совет несколько позже. Академия и университеты были представлены такими выдающимися профессорами, как князь Голицын, Ольденбург, Грим и Таганцев; коммерческие и промышленные предприятия, так же как и биржа, были представлены людьми столь же высокого достоинства, среди которых я могу назвать Крестовникова, Авдакова и Тимирязева; дворянство, земство и помещики послали своих лучших представителей, большая часть которых присоединилась к партии центра, то есть к умеренно-либеральной партии, председателем которой был мой близкий друг князь Петр Трубецкой, бывший предводитель дворянства в Москве, судьба которого — увы! — сулила ему вскоре погибнуть от руки убийцы. Среди членов, принадлежащих к этим последним трем категориям, я отмечаю ряд моих старых друзей, как, например, князя Бориса Васильчикова, предводителя новгородского дворянства, проникнутых наилучшими либеральными тенденциями.
В заключение нужно сказать, что поляки были представлены очень известными и образованными людьми, в особенности хорошими ораторами, такими, например, как Корвин-Милевский, хорошо известный в Петрограде граф Велепольский, Скирмунт и Шебеко. В тот момент, о котором я говорю, Государственный совет не принял еще того характера, который отличал его позже в заседаниях, руководимых реакционными принципами, — когда он стал служить послушным орудием в руках правительства. Изменение его состава происходило мало-помалу, благодаря усилиям, употребляемым высокими сферами, чтобы помешать назначению кого бы то ни было, кто не принадлежал к правой партии. Что касается заседаний его первой сессии, Государственный совет не только демонстрировал большую независимость и глубокое понимание вопросов, но, как мы увидим, он горячо оппонировал проектам кабинета Горемыкина и не заслужил той враждебности, которая была проявлена по отношению к нему Думой.
Несмотря на устоявшийся обычай, в силу которого каждый министр немедленно после отставки назначался членом Государственного совета, я был назначен двумя годами позже, ввиду оппозиции, которая была проявлена по отношению к моей кандидатуре реакционными кругами и вследствие влияния их на императора. Только благодаря энергичному протесту Столыпина эти препятствия были устранены, в результате чего я сделался членом Совета, вместе с моим братом, и мы оба присоединились к партии центра.
Глава 4
Граф Витте
Теперь мне предстоит весьма трудная задача: дать характеристику великого государственного деятеля, графа Витте, что я хочу сделать возможно более добросовестно. Немногие министры вызывали о себе столь различные суждения, высказываемые с такой страстью. Он имел значительное количество врагов, но также много восторженных поклонников, которые пользовались только превосходной степенью, когда говорили о его характере и вообще о его личности. Вряд ли кто-нибудь умел лучше, чем он, внушить к себе со стороны своих друзей столь горячую и искреннюю преданность, великолепный пример которой можно видеть у доктора Диллона в его книге «Россия в упадке», посвященной «памяти моего друга, величайшего русского государственного деятеля, С. Ю. Витте».
Что касается меня, я никогда не находился под очарованием властной личности графа Витте и в то же время не испытывал по отношению к нему того чувства недоброжелательности, которое он вызывал у многих своих современников, особенно у императора Николая, никогда не оказавшегося способным победить свое чувство антипатии к нему. Я чувствую, что имею возможность дать его описание с полной объективностью, что я и постараюсь сделать.
Отличительной чертой его внешности были высокий рост и широкие плечи. Он был на голову выше человека обыкновенного роста даже в России, где часто встречаются люди высокого роста, и все телосложение его вызывало представление о работе, сделанной грубыми ударами топора. Его лицо имело бы тот же характер, если бы не дефекты формы носа, которые давали ему некоторое сходство с портретом Микеланджело. Его манеры были резкими, и, по-видимому, намеренно; может быть, он практиковал это, чтобы защитить себя от смущения, которое он испытывал при дворе и в высшем обществе столицы, с обстановкой которого не смог освоиться. Но несмотря на его внешность
