Или – или - Айн Рэнд

Тыкультурный человек, Джим, – сказал доктор

Притчет, – не бывший рудокоп,, как Реардэн. Мне не нужно объяснять тебе настоятельную необходимость поддержки Вашингтоном высшего образования.

– Вам действительно понравился мой последний роман, мистер Таггарт? – продолжал спрашивать Больф Юбенк. – Он действительно вам понравился?

Проходя мимо, Орен Бойл взглянул на них, но не остановился. Взгляда было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Вполне нормально, подумал он, кто чем может, тот тем и торгует. Он знал, о чем шел торг, но ему не хотелось давать этому определение.

– Мы живем на заре нового века, – произнес Джеймс Таггарт поверх бокала. – Мы разрушаем тиранию экономической власти. Мы освободили людей от диктата доллара. Мы высвободили духовные цели из зависимости от владельцев материальных средств, освободили культуру от мертвой хватки стяжателей. Мы построим общество, преданное высшим идеалам, и заменим аристократию денег…

– …аристократией блата, – раздался голос сзади.

Все повернулись. Человек, стоящий лицом к ним, был Франциско Д'Анкония.

Его лицо загорело под летним солнцем, а глаза цветом напоминали небо в тот день, когда он получил свой загар. Его улыбка светилась летним утром. Смокинг сидел на нем так, что все прочие сразу приобрели вид ряженых, напяливших костюмы из ателье проката.

– В чем дело? – спросил Д'Анкония среди общего молчания. – Неужели я сказал что-то, чего кто-то из присутствующих не знал?

– Как ты сюда попал? – Это было первое, что смог произнести Джеймс Таггарт.

– Самолетом до Нью-Йорка, на такси из аэропорта, затем на лифте из своего номера с пятьдесят третьего этажа, над вами.

– Я не это имел в виду… я хотел сказать…

– Не пугайся, Джеймс. Если я приземлился в Нью-Йорке и услышал, что где-то здесь гуляют, то уж непременно объявлюсь, правда? Ты всегда говорил, что я люблю вечеринки.

Группа мужчин наблюдала за ними.

– Я, конечно, рад тебя видеть, – вежливо произнес Таггарт и, чтобы уравновесить это, воинственно добавил: – Но если ты думаешь, что можешь…

Франциско не воспринял угрозу, он выжидающе промолчал, и слова Таггарта повисли в воздухе. Тогда Франциско вежливо спросил:

– Если я думаю – что?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Да. Понимаю. Сказать тебе, что я думаю?

– Едва ли сейчас подходящий момент…

– Мне кажется, ты должен представить меня своей невесте, Джеймс. Все никак не усвоишь хороших манер, в непредвиденных обстоятельствах ты их сразу теряешь, а в такие моменты манеры особенно необходимы.

Повернувшись, чтобы проводить его к Шеррил, Таггарт уловил тихий звук, доносившийся со стороны Бертрама Скаддера; это был зарождающийся смешок. Таггарт знал, что люди, минуту назад ползавшие у его ног, люди, чья ненависть к Франциско Д'Анкония была, возможно, сильнее его собственной, тем не менее, наслаждались зрелищем. Выводы, которые из этого следовали, ему не хотелось формулировать.

Франциско поклонился Шеррил и высказал свои наилучшие пожелания так изысканно, словно она была невестой наследника престола. Нервно наблюдавший за этой сценой Таггарт почувствовал облегчение – и смутную обиду, которая, если ее высказать, поведала бы ему, что он желает, чтобы событие было достойно величия, которое придали ему манеры Франциско.

Таггарт боялся оставаться рядом с Франциско и боялся дать ему разгуливать среди гостей. Он попробовал отстать на несколько шагов, но Франциско, улыбаясь, вернулся к нему.

– Неужели ты думал, что я пропущу твою свадьбу, Джеймс, ведь ты мой друг детства и крупнейший акционер!

Что?– задыхаясь, произнес Таггарт и пожалел об этом – его голос выдавал панику.

Франциско, казалось, не обратил на это внимания, он произнес невинно-веселым тоном:

О,конечно, я знаю. Я знаю каждое подставное лицо в списке акционеров «Д'Анкония коппер». Просто удивительно, сколько в мире богатых Смитов и Гомесов, которым принадлежат крупные пакеты акций богатейшей корпорации в мире! Не осуждай меня за то, что я проявил любознательность и узнал, какие выдающиеся личности входят в число моих крупнейших акционеров. Похоже, я очень популярный человек и владею удивительной коллекцией государственных мужей со всего мира – включая и руководителей народных республик, в которых, по идее, не должно оставаться ни гроша.

Таггарт, нахмурившись, сухо сказал:

– Имеется много причин – деловых причин, – по которым иногда благоразумнее не делать инвестиций в открытую.

– Одна из причин – человек не хочет, чтобы люди знали, что он богат. Вторая – он не хочет, чтобы они узнали, каким образом он разбогател.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду и что ты имеешь против.

– О нет, я вовсе не против. Я ценю это. Множество вкладчиков, мыслящих старомодно, бросили меня после случая с рудниками Сан-Себастьян. Это отпугнуло их. Но у современного поколения акционеров есть доверие ко мне, они, как всегда, работают на доверии. У меня нет слов, чтобы выразить, как высоко я это ценю.

Таггарту хотелось, чтобы Франциско говорил не так громко; он не хотел, чтобы вокруг собирались люди.

– Дела у тебя идут превосходно, – произнес он осторожным тоном делового комплимента.

– Ты находишь? Просто поразительно, как поднялись за последний год акции «Д'Анкония коппер». Но думаю, что не следует быть слишком самонадеянным, – в мире почти не осталось конкуренции, некуда вложить деньги, если вдруг посчастливилось быстро разбогатеть, а тут «Д'Анкония коппер», старейшая компания на свете, компания, которая веками считалась надежной. Только подумай, что пришлось пережить этой компании за истекшие столетия! Поэтому, если вы решили, что это лучшее место, где можно припрятать денежки, что компания несокрушима, что для того, чтобы разрушить «Д'Анкония коппер», потребуется выдающийся человек, – вы абсолютно правы.

– Я слышал, что ты стал серьезно относиться к своим обязательствам и наконец-то приступил к работе. Говорят, ты усердно работаешь.

– О, это заметили? Ведь только вкладчики-ретрограды имеют обыкновение следить за тем, что делает президент компании. Современные акционеры не видят в этом необходимости. Думаю, они никогда и не присматривались к моей деятельности.

Таггарт улыбнулся:

– Они просматривают биржевые сводки. Это говорит обо всем, не так ли?

– Да, да, говорит – в перспективе.

– Должен сказать, я рад, что в прошлом году ты уже не был особым любителем гулянок. Это видно по твоей работе.

– Правда? Пожалуй, не совсем, еще не совсем.

– Кажется, – произнес Таггарт осторожным полувопросительным тоном, – я должен чувствовать себя польщенным тем, что ты пришел на этот прием.

– Я должен был прийти. Я думал, ты ждешь меня.

– Нет, не ждал… дело в том…

– А следовало бы, Джеймс. Это большое официальное мероприятие, где идет подсчет числа твоих сторонников, жертвы приходят сюда, чтобы показать, как легко их уничтожить, а те, кто их уничтожает, заключают договор о вечной дружбе, который длится три месяца. Не знаю точно, к какой группе принадлежу, но я должен был прийти, чтобы и меня сосчитали, правда?

– Господи, ты думаешь, о чем говоришь? – в бешенстве прокричал Таггарт, видя, как напряглись лица вокруг них.

– Осторожно, Джеймс. Если ты пытаешься притвориться, что не понимаешь меня, я ведь могу объяснить совсем доходчиво.

Еслиты считаешь уместным произносить такие…

Ясчитаю это смешным. Были времена, когда люди боялись, что кто-нибудь раскроет секреты, которые неизвестны их ближним. Сегодня боятся, что кто-нибудь произнесет вслух то, о чем все знают. Задумывались ли вы, практичные люди, о том, что этого вполне достаточно, чтобы уничтожить всю вашу огромную сложную систему с ее законами и оружием, – просто если надо точно назвать суть того, чем вы занимаетесь?

Еслиты думаешь, что на таком торжестве, как свадьба, позволительно оскорблять хозяина вечера…

– Что ты, Джеймс, я пришел поблагодарить тебя.

– Поблагодарить?

– Конечно. Вы оказали мне огромную услугу – ты и твои парни в Вашингтоне и в Сантьяго. Я удивлен только тем, что никто из вас не побеспокоился сообщить мне об этом. Эти указы, которые кто-то издал несколько месяцев назад, задушили производство меди по всей стране. В результате страна неожиданно оказалась вынуждена импортировать намного больше меди. А где же еще в мире осталась медь, как не в «Д'Анкония коппер»? Так что, ты понимаешь, у меня довольно основательная причина быть благодарным.

– Уверяю тебя, я не имею с этим ничего общего, – поспешно начал Таггарт, – и кроме того, экономическая политика Америки определяется не теми соображениями, на которые ты намекаешь, не…

– Я знаю, чем она определяется, Джеймс. Я знаю, что все началось с парней в Сантьяго, потому что они уже несколько веков находятся на содержании «Д'Анкония коппер», гм, нет, «на содержании» – это чересчур благородно сказано, точнее будет сказать, что «Д'Анкония коппер» несколько веков отстегивает им за крышу, – так, кажется, это называется у ваших бандитов? У парней из Сантьяго это называется налогами. Они имеют свою долю с каждой тонны проданной меди «Д'Анкония коппер». Поэтому они заинтересованы в том, чтобы я продавал как можно больше меда. Но когда мир превращается в народные республики, Америка остается единственной страной, где людей еще не довели до выкапывания в лесах корешков для пропитания, это последний уцелевший рынок на земле. Парни в Сантьяго захотели овладеть этим рынком. Не знаю, что они пообещали парням в Вашингтоне и кто чем и с кем торговался, но знаю, что где-то ты с этим пересекся, потому что ты держишь порядочную долю акций «Д'Анкония коппер». И уверен, ты не рассердился в то утро, четыре месяца назад, на следующий день после того, как вышли указы, увидев, как взлетела «Д'Анкония коппер» на бирже. Пожалуй, она прыгнула со страниц биржевых сводок прямо тебе в лицо.