Геносказка (сборник) - Константин Соловьёв

Гензель понял, что надо оправдываться. И делать это как можно убедительнее. Он чувствовал себя неловким воришкой, застигнутым на месте кражи. И испытывал именно ту смесь стыда и страха, которую должен испытывать воришка. Это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. У женщины в руках не было оружия, да и сильной она ничуть не выглядела. И вокруг нет стражников Мачехи, которые готовы схватить за шиворот и запихнуть в тюрьму. Однако же Гензель явственно ощущал, что эта странная женщина в силах сделать с ними что-то очень скверное. Может, это из-за той насмешливой уверенности, с которой она говорила, а может, из-за взгляда, прямого и просвечивающего насквозь. Как бы то ни было, запираться смысла не было. И уж того меньше Гензель собирался оказывать сопротивление.

– Мы не портили, госпожа, – заставил он себя сказать, опасаясь вновь взглянуть женщине в глаза. – Мы отрезали кусочек, потому что были очень голодны.

– Отрезали кусочек! Подумать только, какие глупые и наглые зверята! – Женщина покачала головой. – Они были голодны, представьте себе!.. Неужели из-за этого надо было по-варварски калечить сложнейший организм? Удивительное бесстыдство! Вы знаете, как сложно заживают ткани при таких повреждениях, да еще в здешнем климате? Вы вообще что-то знаете о формировании грануляционной ткани? А коллагеновых волокон? А цитокинов?.. Ну что же вы молчите?

– Цитокины происходят от тромбоцитов, – вдруг тихо сказала Гретель. – Они заживляют раны. Формируют соединительную ткань.

Гензель напрягся. Он терпеть не мог всех этих магических словечек, они всегда казались ему грозными и опасными. От них веяло демоническими силами, жуткими и порочными. Но из уст Гретель прозвучала эта тарабарщина почти музыкально.

– Ого! – Женщина прищурилась, теперь ее внимание целиком переключилось на Гретель, и Гензель почувствовал себя немного легче. – Кажется, и верно очень странные зверята оказались у меня на пороге. Ты действительно знаешь значение слов, которые произнесла, малышка? Или просто повторяешь то, что когда-то услышала?

Гретель заколебалась.

– Я… читала книги.

– Книги по генетике? Скажите пожалуйста!.. Сколько тебе лет, дитя? Двенадцать? Одиннадцать?

– Десять, госпожа.

Женщина нахмурилась. На гладкой коже ее лица появились легкие морщины, опасные, как первые трещины на поверхности льда.

– Ты лжешь мне, зверенок, – сказала она резко. – И на твоем месте я бы трижды подумала, перед тем как совершать подобное. Десятилетняя девчонка не может читать книги по геномагии. Уже не говоря о том, чтобы понимать их суть.

– Я читала! – Гретель вскинула голову – видимо, обида возобладала над страхом. – Читала! И «Классические генетические модели» Менделя, и «Расширенный фенотип» Докинза, и «Гены и геномы» Берга!

Женщина задумчиво поправила пряди своих черных волос. Волосы были легкими, красивыми, летящими, по сравнению с их собственными волосами они выглядели шелком рядом с грубой дерюгой.

– Этого не может быть. Насколько я вижу по твоему браслету, ты квартерон, а значит, несешь в себе порочное генетическое семя. Ни один геномастер не взял бы тебя даже для того, чтобы мыть пробирки. Значит, тебе неоткуда было взять подобные знания. Значит, ты все же лжешь.

– Она не лжет, госпожа, – осторожно вставил Гензель, почтительно склонив голову. – Ее зовут Гретель, она моя сестра. И она понимает геномагию.

– Понимает геномагию, ну надо же! – На лице женщины появилась саркастическая улыбка. Совсем не добродушная, но морщины от нее были не столь пугающими. – Зверята, я изучаю геномагию много-много лет, всю свою жизнь, которая куда длиннее, чем вы бы по мне сказали. И даже я не могу сказать, что понимаю геномагию. Удивительная самоуверенность! Геномагия – наука высших сфер, недоступная обычному человеческому пониманию. Метаморфозы живой плоти, которые изучает геномагия, неподвластны примитивному мозгу. Мы можем лишь выискивать и обобщать те крупицы информации, которые оказались нам открыты, но даже тогда ни одна сила в мире не сможет гарантировать результата. Геномагия – самое драгоценное сокровище человечества и его же самая ужасная кара. Так откуда же ты брала геномагические книги? Они не валяются на каждом углу, как тебе известно.

– Брала у соседа.

– Наш сосед, господин Холдейн, был геномастером в Шлараффенланде, – торопливо пояснил Гензель, опасаясь, что женщина сочтет ответ Гретель резким, а пожалуй, что и дерзким. – У него было много таких книг. Целый кабинет.

– Вот как? И геномастер позволял соседской девчонке-квартерону копаться в своих книгах? Вот уж во что я никогда не поверю!

– Он был добрым человеком, госпожа. Он сразу заметил, что у Гретель есть способности к геномагии, и стал ее учить.

– Квартеронку?

Это было сказано со столь естественным презрением, что Гензель ощутил, как пылают щеки. Гретель смолчала. Она всегда молча сносила любые оскорбления, так уж была устроена.

– У нее всего одиннадцать процентов дефектного фенотипа!

– Какая разница? – удивилась женщина. – Ремесло геномастера доступно лишь для касты окторонов и выше. Это значит – максимум шесть процентов оскверненного фенотипа. Твоя сестра не окторон, а значит, она никогда не смогла бы стать геномастером. Более того, всякий, кто передал бы ей запрещенные знания, обрек бы себя на гибель. Неужели ваш сосед этого не понимал?

– Понимал, наверное… Его казнили еще год назад.

– За то, что он учил девчонку геномагии?

– Нет.

– Тогда за что же?

– За шутку над тригинтадуоном.

Женщина задумалась.

– Тригинтадуоны, наверно, в вашем городе важные птицы?

– Сплошь бароны, маркизы и князья, – подтвердил Гензель. – Шутка ли, не больше одного процента испорченного фенотипа…

– Один процент! – Она фыркнула. – Чем меньше человек представляет собой, тем с бо́льшими амбициями он требует уважать процент своей человечности, разве это не смешно? К тому же, по правде говоря, далеко не у каждого тригинтадуона отыщется тот самый хваленый процент… Я видела среди них таких типов, которых можно было принять за мулов, – с лишними конечностями, с тремя сердцами, с атрофированными органами… Самое интересное, что некоторые из них и в самом деле по крови были полноценными тригинтадуонами. Один процент – это такая малость, но знали бы вы, как причудливо и где может вылезти этот один процент… Значит, ваш покойный сосед был большим шутником?

– Господин тригинтадуон приказал ему разработать особенную, персональную мутацию для его особы.

– Тригинтадуон по доброй воле пошел на искажение собственного фенотипа? – Женщина покачала головой. – Как низко пали нравы в вашем краю, зверята. Как правило, эти хлыщи так трясутся над своим одним процентом, что запрещают геномастерам даже уничтожать их потовые железы…

– Господин тригинтадуон любил приемы и торжественные парады, – пробормотал Гензель, не зная, как отреагировать на это замечание. – Он попросил господина Холдейна придумать ему новый способ украшения кожи…

– Декорация эпидермиса? Есть такое увлечение среди знати. Между слоями эпителия размещаются биологические красители… Примитивная работа с пигментацией, ничего сложного. По-моему, один из самых дурацких способов изуродовать свое тело. Какой идиот будет носить свою кожу в качестве костюма?.. Ладно, продолжай. Насколько я поняла, несчастный господин Холдейн не очень-то ответственно подошел к выполнению пресветлой воли?

Женщина улыбнулась, и Гензель немного приободрился.

– Он выкинул странную штуку. Говорят, сошел с ума под конец жизни, но на самом деле он просто был большим шутником… Он пообещал тригинтадуону, что соорудит специально для него особый подкожный пигмент. Только вот увидеть его сможет лишь тот, у кого меньше трех процентов искаженного фенотипа. Какие-то там особые вещества, секреции…

Женщина рассмеялась. Смех у нее был красивым, но Гензелю он показался злорадным.

– Кажется, у тебя был интересный наставник, девочка. И, конечно, никакого пигмента на самом деле не было, так?

Гензель нерешительно кивнул. Рассказывая про геномастера Холдейна, он думал лишь о том, как бы не сболтнуть чего лишнего. Здесь, в обществе этой странной женщины, он и сам не знал, что считать лишним.

– Так говорят. Господин тригинтадуон несколько месяцев делал визиты и устраивал приемы для знати. Он был уверен в том, что окружающие тригинтадуоны и седецимионы видят на нем искусный многоцветный костюм из подкожного пигмента…

– А они не видели. Но боялись в этом признаться, чтобы никто не усомнился в чистоте их фенотипа. Ох, как это по-человечески! Но что же сам обладатель роскошного костюма, господин тригинтадуон? Он же не мог не видеть своего отражения в зеркале?..

– Про это я не знаю, – сказал Гензель уклончиво. – Поговаривали, насчет чистоты его крови тоже были сомнения… Может, он и вовсе никаким тригинтадуоном не был… Но если бы он устыдился своей наготы, все прочие бы решили, что…