Смерть под парусом - Чарльз Сноу

— На этом дело не кончится, уж я-то знаю, — отвечал Беррелл, входя в раж. — Перестрелять всю компанию одного за другим — вот что нужно злоумышленнику.

— О, вы не должны этого допустить ни в коем случае, — со всей серьёзностью заявил Финбоу. — Очевидно, вам придётся задержаться здесь в связи с этим.

— Именно так, — подтвердил Беррелл. — Мне необходимо найти пистолет, и, кроме того, я обязан быть на посту на тот случай, если будет сделана новая попытка совершить покушение.

— Желаю удачи, сержант, — пробормотал Финбоу, усаживаясь в лодку.

Он грёб молча, пока мы не потеряли сержанта из виду, а когда мы свернули к Кендал-Дайк, тихо рассмеялся.

— Этот тип, — сказал он сквозь смех, — скоро сведёт меня в могилу.

— Боюсь, что он скорее сведёт в могилу меня, — ответил я тоскливо.

— Да-а, Иен, это просто великолепно! Ты в роли охотника за черепами! — хохотал Финбоу, не переставая грести. — Беррелл, наверное, начитался мистера Ван Дайна и находится под впечатлением его идей.

— Зачем ты вытащил меня из дому? — набросился я на него. — Мы с таким же успехом могли поговорить и в нашей комнате.

— Нет, — невозмутимо ответил Финбоу, — там очень тонкие стены, а проверить, слышно ли что-нибудь сквозь них в соседних комнатах, у меня ещё не было возможности. Поэтому я и решил во избежание риска поговорить вне дома.

Мощными рывками вёсел он резал воды Дайка; слева на берегу тянулись бескрайние мертвенно-серые в лунном свете поля, тут и там мелькали в окнах огоньки. В другое время я был бы рад отдохнуть душой и насладиться общением с природой, но в тот момент этот ничем не нарушаемый покой равнины вызывал раздражение и ещё больше нагнетал нервное напряжение. Я ждал новых откровений Финбоу и вопросительно взглянул на него.

Он улыбнулся понимающе и продолжал грести с прежней энергией против течения. Сдерживая нетерпение, я закурил сигарету. Наконец мы доплыли до изборождённого сетью рукавов и заросшего тростником устья Хайгем-Саунда; вдаль уходила серебристая лунная дорожка, на которой тут и там темнели пятнами покачивающиеся на водной глади островки кувшинок. Где-то прокричала ночная птица.

— Итак, — сказал Финбоу, опуская вёсла, — в этом твоём убийстве есть кое-какие странные обстоятельства.

— Что тебе удалось выяснить? — спросил я.

— Боюсь, что не много, — глубокомысленно произнёс он. — Я лишь добавил один или два вопроса к тем, что записал днём. Во-первых, почему Тони находится в таком же смятении чувств, что и Эвис?

— Ничего подобного, — возразил я.

— В том-то и дело, что да. Только она лучше умеет владеть собой. Присмотрись к ней, Иен. Когда за ленчем Уильям сказал что-то об убийстве, она чуть не вскрикнула. А потом, когда Эвис заметила, что Роджер не раз бывал в Ницце, она вообще вышла из себя. Ты сам слышал, как Филипп рассказывал мне, что она была в подавленном настроении в свой первый вечер пребывания на яхте. Почему, спрашивается? И что произошло в Ницце? Конечно, это может и не иметь никакого отношения к Роджеру. Может быть, у неё с Ниццей вообще связаны неприятные воспоминания… скажем, бросил любимый человек или оказалась на мели и не было денег даже на губную помаду. Я готов биться об заклад, что мисс Тони не рассказала о себе и десятой доли того, что могла бы рассказать.

— И ты полагаешь, что Филипп знает что-то, чего не знаем мы? — спросил я.

— Боюсь, что он знает и того меньше, — улыбнулся Финбоу. — Ещё сегодня утром я высказал предположение, что Филипп не причастен к убийству Роджера. Теперь я могу сказать это с полной уверенностью.

— Но почему? — меня начинал раздражать его безапелляционный тон. Не скрою, я восхищался Финбоу, но, в конце концов, я тоже не слепой и вижу всё не хуже его, а своих молодых друзей знаю даже лучше, чем он. — Это всё твои психологические выверты: «поскольку двухгодовалым ребёнком он любил свою двоюродную тётушку, став двадцатилетним мужчиной, он не мог сделаться убийцей Роджера».

— Нет, — ответил миролюбиво Финбоу. — Я говорю это, опираясь на вполне убедительные реальные данные… постольку, поскольку волосы человека вообще могут служить убедительным доказательством его виновности или невиновности.

— Ты что, обнаружил на теле Роджера чьи-то волосы? — спросил я, содрогнувшись.

— Да нет, что ты, — ответил Финбоу. — Убийцы, как правило, не рвут на себе волосы, перед тем как пристрелить свою жертву. Ты присмотрись повнимательнее, как Тони треплет шевелюру Филиппа.

Я не знал, что и думать, ибо никак не находил связи между этой идиллической картинкой, нарисованной Финбоу, и невиновностью Филиппа. А Финбоу тем временем продолжал:

— Любопытно, что Тони готова бежать к алтарю хоть сейчас. Ты слышал, как я советовал им поехать на Балеарские острова? Как ты, наверное, догадался, я просто хотел проверить их реакцию. Так вот, Тони хочет сыграть свадьбу как можно скорее.

— А Филипп? — спросил я.

— Он тоже хочет жениться на этой девушке, если он вообще способен испытывать какие-либо желания. Но Филипп не в счёт. Стоит Тони захотеть, и она своего добьётся, — сказал Финбоу, пристально глядя на воду.

— Послушай, Финбоу, ты что, подозреваешь Тони?

— Это не по правилам — задавать вопросы в лоб, — мягко упрекнул он меня. — Я с тобой более откровенен, чем любой другой на моём месте… к тому же я нарочно рассуждаю вслух, чтобы ты мог следить за ходом моих мыслей. Я сам ещё не знаю, подозреваю я Тони или нет. Одно я знаю твёрдо: она смертельно напугана и непременно женит на себе Филиппа, как только ей удастся заманить его в бюро регистрации браков. С другой стороны, Эвис сейчас почему-то не хочет выходить замуж за Кристофера. И это довольно странно, доложу я тебе.

— Побойся бога, Финбоу, — возразил я, — ты делаешь массу выводов на основании того, что Тони рвётся замуж за Филиппа. Но нелепо делать подобные же выводы в отношении Эвис, потому что та, наоборот, не хочет замуж. Нельзя всё валить в одну кучу.

— Можно, — ответил Финбоу. — И я собираюсь доказать тебе это. Дело не столько в желании или нежелании выйти замуж, а в том, что это желание или нежелание так или иначе вызваны смертью Роджера.

В камышах по протокам медленно проплыл лебедь. Его появление как бы подчеркнуло зловещий смысл слов Финбоу. По какой-то необъяснимой ассоциации мне вспомнилась жёсткая, кривая усмешка, мелькнувшая на миг в свете зажжённой спички.

— Финбоу, ты ничего не заметил, когда сегодня вечером в темноте закуривал сигарету? Эвис как раз в это время говорила что-то о Роджере, — вырвалось у меня.

— А ты думаешь, я случайно закурил именно в эту минуту, не раньше и не позже? — мягко спросил он.

— Значит, ты видел, какое выражение лица было у Уильяма?

— Да, лицо Уильяма поразило меня… своей необычностью, — ответил он.

— Он как будто бы даже злорадствовал, — продолжал я, и перед моими глазами снова отчётливо возникла улыбка Уильяма.

— Я думаю, он и в самом деле злорадствовал, — сказал Финбоу. Его голос звучал как-то необычно встревожено. — Но здесь пока ничего не ясно. Всякий раз, когда я думаю об Уильяме, у меня недостаёт каких-то штрихов для завершения картины. И в то же время такое чувство, будто я однажды уже нащупал нечто вполне конкретное, что так или иначе определяет место Уильяма в этой истории… и упустил. Это не отпечатки пальцев… и не поспешность, с которой он схватился за штурвал… и не его исчезновение в каюте перед большим разговором. Нет, всё не то. Не могу ни за что ухватиться, хоть убей. Но как бы там ни было, завтра утром я еду в клинику Гая.

Мне показалось, что я догадался зачем, и я спросил:

— Выяснить, как может эта история отразиться на будущем Уильяма?

— Выяснить, — спокойно продолжал Финбоу, — как доктор Роджер Миллз отзывался о своём молодом, подающем надежды коллеге докторе Уильяме Гарнете.

— Никогда в жизни не видел, чтобы улыбка была способна так изменить лицо человека, — заметил я.

— Я тоже. — Финбоу опустил руку в воду, и лодку медленно стало сносить по течению. — И будь у меня хоть капля сообразительности, я думаю, мне бы не пришлось завтра ехать в клинику.

— Пожалуй, — согласился я. И, вспомнив инцидент за чаем, спросил: — А почему ты его так резко осадил за столом, когда он заговорил об убийстве?

— Я всего лишь человек, — признался Финбоу со спокойной улыбкой. — И злился на него за то, что он задал мне головоломку… в то время как я твёрдо был убеждён, что должен знать разгадку.

— Ну а теперь ты знаешь эту разгадку? — спросил я.

— Пока нет, — ответил он, глядя на меня в упор. — Но я буду знать её завтра.

Он стал грести к дому. Сделав несколько рывков, он опустил вёсла, и лодку тихо-тихо понесло вниз. Уставившись на дно лодки, он вдруг сказал тоном, от которого у меня мурашки пошли по телу: