Архиепископ Василий (Кривошеин) Преподобный Симеон Новый Богослов - Василий (Кривошеин)

Те, кто причащается без сознания этой благодати, не становятся причастниками Божества Христа. «А если ядущие Его Плоть, — говорит пр. Симеон, — и пиющие Его кровь имеют вечную жизнь по Его Божественному изречению, мы же, ядя их, не чувствуем ничего большего чувственной пищи происходящим в нас, и не получаем в сознании другой жизни, то следовательно мы приобщились простого хлеба, а не также и Бoгa» [330]. Божество видимо душевными очами: «Ибо если Христос Бог и человек, и Его святая Плоть не только плоть, но Плоть и Бог нераздельно, но и неслиянно, то будучи видимым по плоти, то есть хлебом, для чувственных глаз, невидимым же по Божеству для чувственных, Он созерцаем душевными очами. Поэтому Он говорит в другом месте: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь во Мне пребывает и Я в нем». И не сказал «в них пребывает и они в Нем», но «во Мне», то есть в Моей славе, в Моем свете, в Моем Божестве» [331]. Христос, следовательно, пребывает в Евхаристических дарах в двух природах, Божестве и человечестве, и их причастие, как повторяет много раз пр. Симеон, — сознательный акт: «Если мы считаем, что все это бывает в нас бессознательно и бесчувственно, кто сможет по достоинству оплакать наше бесчувствие? Действительно, никто» [332]. Пр. Симеон провозглашает блаженными тех, кто ежедневно причащается сознательно: «Блаженны ежедневно ядущие Христа с таким видением и ведением, как пророк Исайя уголь, ибо они очистятся от всякой грязи души и тела» [333].

В другом месте пр. Симеон настаивает на двойном характере причащения, чувственном и духовном, и говорит, что единственно сознательное причащение действительно и соответствует двум природам Христа. Он противопоставляет, таким образом, чувственные хлеб и вино духовным дарам (противопоставляя также Евхаристию другим церковным чинопоследованиям). «Вместо стола, наполненного изобилием яств, — говорит он в Нравственном Слове «О праздниках», — да будет тебе один хлеб жизни, не чувственный и видимый только, но в чувственном и через него ставший для тебя как чувственный и даваемый Сам Хлеб, сходящий с неба и дающий миру жизнь, ядущие который не только питаются, но и оживляются и, живые, как из мертвых восстают. Это для тебя наслаждением и пищею да будет ненасытной и неиждеваемой; вино же — не как это вино видимое, но кажущееся вином, а мыслимое Кровью Бога, неизреченным светом, несказанной сладостью, веселием вечным. Если ты будешь всегда достойно пить его, ты не возжаждешь вовеки, только чтобы это было в чувстве души, в готовности к миру ее сил» [334]. Сознание воистину есть условие действительности причастия: «Если в чувстве и знании, то ты достойно причащаешься; если же не так, во всяком случае ты ешь и пьешь недостойно. Если ты приобщился в чистом созерцании, чего ты приобщился, вот ты стал достойным такой трапезы; а если ты не стал достойным, ты не прилепишься, никоим образом не соединишься с Богом. Да не воображают недостойно причащающиеся Божественных тайн, что посредством их просто так прилепляются и соединяются с невидимым Богом. Этого не будет с ними никоим образом и никогда не будет! Потому что только одни удостаиваемые причастием Божественной плоти Господней откровения умным прикосновением невидимого Божества в умных очах и устах видеть и вкушать, познают, что благ Господь, ядушие и пьющие не только чувственно чувственный хлеб, но и Бога вместе с тем в нем, в двойных чувствах одинаковым образом питаемые одним видимо, а другим невидимо. Они соединяются двойному по природам Христу двояким образом, становясь Ему сотелесными и сообщниками славы и Божества» [335]. И пр. Симеон снова утверждает, что сознательное причащение есть единственно действительное: «Ибо так соединяются с Богом достойно и в знании и созерцании таинства ядущие от этого хлеба и пьющие от этой чаши благочувствительной душой и сердцем, а недостойно это делающие пусты от дара Духа Святого, питающие только тело, а не собственные души» [336].

Такого рода крайние высказывания о необходимости сознательного причащения вызывали, как можно было ожидать, протесты. Пр. Симеон отвечает своим критикам, что причастие, будучи светом, не может оставаться незамеченным теми, кто его получает. «Но не шуми, — говорит он, — слыша истину, возлюбленный, разъясняемую тебе нами. Ибо если ты исповедуешь, что Плоть Господа есть хлеб жизни и что Он дает жизнь, и Кровь Его знаешь, что она дает жизнь причащающимся и становится в пьющем, как источник воды, скачущей в жизнь вечную, каким образом, скажи, ты, причащаясь их, ничего больше не прибавляешь (себе), но если и ощущаешь, может быть, некую малую радость, остаешься снова спустя немного времени, каким был и раньше, не чувствуя в себе никакого прибавления жизни или бьющего источника, или видя какой бы то ни было свет? Потому что этот хлеб чувственно кажется (обыкновенным) хлебом тем, кто не стал выше ощущений, а умственно же есть невместимый и неприступный свет.

Также и вино, и оно подобно свет, жизнь, огонь и вода живая есть. Следовательно, если, ядущий и пьющий Божественный хлеб и вино радости, ты не будешь знать, жил ли ты неуничтожимой жизнью, принял ли внутрь себя световидный этот и огненный хлеб, как пророк, пил ли ты Владычную Кровь, как скачущую и говорящую воду, если ты ничего из этого никоим образом не был в созерцании и причастии, каким образом ты воображаешь, что стал общником жизни? Каким образом ты считаешь, что ты прикоснулся к неприступному огню, и как полагаешь, что вообще причастился вечного огня? Никоим образом никак это с тобой не произошло, бесчувственно расположенным к таковым вещам. Но свет освещает тебя, сущего слепым, согревает тебя огонь, но не касается, жизнь осенила тебя, но не соединилась с тобою, живая вода прошла сквозь тебя, как через желоб твоей души, так как не нашла достойного себя приема» [337].

Причащение — это Пасха, переход из мира чувственного в мир умопостигаемый, чтобы там царствовать со Христом: «Если ты так празднуешь, — пишет пр. Симеон, — и так причащаешься Божественных тайн, вся жизнь да будет тебе одним праздником и даже не праздником, но поводом для праздника и одной Пасхой, переходом от видимых к умопостигаемым и выселением, где всякая тень и всякий образ и нынешние символы прекращаются, и, чистые, мы будем чисто наслаждаться вечно чистейшей жертвой в Отце Боге и Единосущном Духе, непрестанно видящие Христа и видимые Им, со Христом сопребывающие, со Христом соцарствующие, больше чего нет ничего в Царстве Небесном» [338].

В Гимнах пр. Симеон глубже раскрывает личную, экзистенциальную сторону причащения и служения Евхаристии. Он потрясен, как он, недостойный, был допущен стать, совершая таинство Евхаристии, служителем Пресвятой Троицы. «Как я … был удостоен, — спрашивает он сам себя, — … стать служителем Божественных тайн и священником Пречистой Троицы?» [339] Потому что это служение выше ангельского, так как оно дает прикасаться к недоступному Богу: «Ибо где полагается хлеб и льется вино во имя Твоей Плоти и Крови, Слове, там Ты Сам, Бог мой и Слово, и они становятся воистину Твоим Телом и Кровью, наитием Духа и силою Вышнего. И, дерзающе, мы касаемся неприступного Бога, вернее, Живущего в свете, неприступном не только этой тленной и человеческой природе, но и всем умным воинствам ангельским. Вот это несказанное, вот сверхъестественное дело и предприятие, которое я назначен совершать. Оно убеждает меня видеть смерть перед моими глазами. Вот почему, оставив радоваться, я был объят страхом, узнав, что невозможно мне и всем, я думаю, достойно совершать священное служение и иметь в теле такую ангельскую жизнь, вернее, жизнь выше ангелов, чтобы … стать по достоинству более близким, чем они, как касающийся руками и устами ядущий Того, около Которого они стоят кругом в страхе и с трепетом» [340].

Пр. Симеон прославляет поэтому таинство и полученный им дар — что он был удостоен держать существенно в руках своих Плоть Господа. В то же время он подчеркивает жертвенный характер Евхаристии. Все это в качестве личной исповеди: «Ты, неприступный серафимам, Творец всяческих, Создатель и Владыка, Ты не только видишь и говоришь со мною и питаешь, но и удостоил меня существенно Твою Плоть и держать и есть, и пить Твою всесвятую Кровь, излиянную для меня, когда Ты был заклан. И Ты соделал меня, которого Ты знаешь, служителем и литургом и таинником их» [341]. Причастие дает ему такую чистоту, такой свет, что он сам удивляется. Потому что мы не можем вынести видение Христа, «даже если веруем, что принимаем Тебя всего от Духа, Которого Ты даешь, о Боже мой, и пречистых Крови и Плоти Твоих, причащаясь которых, мы исповедуем, что нераздельно держим и едим Тебя, Боже, и неслиянно. Ибо Ты не приобщаешься тления или скверны, но преподаешь мне Твою нетленную чистоту, Слове, и омываешь скверну моих зол, и изгоняешь мрак моих грехов … и делаешь меня светом, прежде омраченного, и прекрасным меня двояко соделываешь, облистаешь меня сиянием бессмертия, и я поражаюсь и горю внутренне, желая поклониться Тебе Самому» [342].