Последний год - Василий Ардамацкий

В этот час Воячек впервые услышал имя Ленина, который и был автором той брошюрки. Каждая фраза из нее обжигала душу ясной, зовущей правдой, узнав которую честный человек уже не мог жить по-прежнему, не стремясь проникнуть в суть явлений жизни, которая до этого существовала вроде бы сама по себе, ничем особенно тебя не затрагивая. В тот же вечер Строд дал ему еще одну брошюру. А когда наступила зима, Строд свел Воячека на вагоноремонтный завод и связал его там с большевистской ячейкой… Сам Строд, оказывается, уже давно работал в ячейке на заводе «Треугольник»… Вот так Воячек и стал большевиком. Казалось бы, все произошло слишком просто и вроде легко, но это привело его в рабочую среду, и только там он сам осознал, что это для него означало быть большевиком. Отныне его жизнь ему не принадлежала и все в ней теперь было подчинено святому делу революции.

А сейчас Воячек уже просто не может себе представить, что жизнь его могла пойти как-то иначе и без этой опасной, но счастливой деятельности солдата великой ленинской правды, правды революции. Будто обрел он второе зрение, чтобы видеть то, что другим не видно, и постиг то, что другим неведомо…

Вагон меж тем, учуяв утро, зашевелился, закашлял, загудел хриплыми со сна голосами, снова в соседнем купе заревел ребенок. Проводник погасил свечу в фонаре над дверью, и все в вагоне, даже лица людей, окрасилось в синее.

Пассажиры с чемоданами, узлами стали сбиваться к выходной двери. Воячек тоже протиснулся туда в плотную гущу. Поезд то шел, то останавливался, пропуская встречные воинские эшелоны. Наконец медленно-медленно докатился до Москвы и остановился возле открытой дощатой платформы, за которой в три ряда стояли какие-то другие поезда.

Пассажиры ринулись из вагона, потащили Воячека, но тут же случилась непонятная задержка — сзади напирали, а впереди заколодило. Только оказавшись на площадке вагона, Воячек понял, в чем дело — прямо перед выходом из вагона натиск пассажиров сдерживали двое полицейских — выставив вперед плечи, они распихивали на стороны поток пассажиров, а позади них стоял шпик в меховой шапке лодочкой — этих Воячек угадывал с одного взгляда. Как только их взгляды встретились, шпик рванулся к вагону.

Все решали секунды. Пихнув стоявшего перед ним бородатого дядьку навстречу шпику, Воячек скользнул в сторону от дверей и увидел бегущего ему навстречу вдоль вагона другого шпика. Воячек швырнул сверток под колеса вагона, а сам бросился вперед, приготовясь сбросить шпика с платформы. Но в это мгновение оказавшийся за его спиной полицейский сжал его голову мертвым обхватом и стал валить на спину…

Под конвоем двух полицейских Воячека с вокзала на извозчике свезли в московскую охранку в Гнездниковском переулке. Ничего, кроме горькой досады, он не чувствовал и на помощь себе призывал удачу, которая вроде уже блеснула — шпики сверток, кажется, прозевали… В чемодане ничего особо опасного для него нет. Письмо, вклеенное в дно, если они его найдут, серьезной уликой стать не может — кому и кем оно написано, поди узнай. Подумав об этом, Воячек немного успокоился, только досада жгла его душу. Но Сеня Строд не раз говорил ему, что большевик, не столкнувшийся хоть однажды с охранкой, еще не большевик…

Больше часа его продержали в арестной комнате на первом этаже — шерстят небось чемодан. Так это и было — когда его провели наконец на второй этаж к следователю, первое, что Воячек увидел, — свой распотрошенный чемодан. В руках у следователя был его студенческий билет.

Следователь всмотрелся в фотографию на билете, потом в него самого и спросил негромко:

— Стало быть, вы господин Воячек?

Отпираться было бессмысленно — студенческий билет был его единственным документом, по которому он собирался легально жить в Москве, и по нему он был студентом, но не политехнического института, а педагогического. Все остальное для охранки — полная неизвестность…

Воячек весь собрался и нетерпеливо посматривал на следователя, который продолжал обнюхивать его студенческий билет.

— Билет липа? — спросил следователь. — Можете не отвечать, мы сами установим это в два счета… — Он отбросил билет на край стола, положил перед собой чистый лист бумаги и уставился на Воячека белесыми глазами. Воячек смотрел на него. Это был человек уже в летах, его розовую лысину обрамлял жиденький венчик седых волос. Дряблые щеки покрыты сеткой склеротических жилок, две глубокие морщины прочерчивали удлиненное лицо от ноздрей к уголкам тонкогубого рта. «Износился дядя на казенной службе», — усмешливо подумал Воячек.

— С чем пожаловали в Москву, господин Воячек?

— Давно хотелось ее посмотреть, сходить в Третьяковскую галерею, образовалась свободная неделя, вот и поехал.

— Значит, экскурсия, и ничего больше? — Тонкие губы следователя изогнулись в злой улыбке.

— Выходит, так и есть.

— А что вот это? — Следователь взял со стола и издали показал синюю тетрадку. Несколько дней назад Сеня Строд дал ему эту тетрадку почитать, сказал: «Погляди, что сочиняют для рабочих в петроградских салонах…» Воячек все прочитать не смог — сплошная чушь, какие-то бабьи причитания. — Ну так что это за опус?

— Что-то вроде альбома, — спокойно ответил Воячек. — Мой товарищ дал мне это почитать. Какие-то похоронные стансы.

— Однако тут запросто хоронят здравствующую особу государя.

— Разве? — удивился Воячек.

— Ну как же… — следователь открыл тетрадку и продекламировал тихим голосом:

Никто уж но спасот Россию, Мы падаем в разверзстую могилу, И славный Государь наш милый Покинут богом, он бессилен…

— Каково?

— Типичное интеллигентское нытье, — пожал плечами Воячек.

— Кто такой Владимир Бруев? — вдруг жестко спросил следователь.

— Понятия не имею. Бруев, вы сказали? Совершенно точно — не знаю.

— В вашем чемодане обнаружено тщательно спрятанное письмо именно господину Бруеву. («Врет, письмо безадресное».)

— Чудеса какие-то…

— Вы состоите в социал-демократической партии?

— Нет. Но должен заметить, как и очень многих, социалистические идеи меня интересуют.

— Вы с ними хорошо знакомы?

— Нет. Но я читал Маркса. Специально брал в Петроградской публичной библиотеке. Надо сказать, чтение нелегкое.

— Вполне с вами согласен, — кивнул следователь. — Некоторое время назад вы были задержаны полицией в Петрограде на квартире некой госпожи Вольской. За что?

— Тогда там задержали всех, за что — не знаю, но так как я попал туда случайно, тут же был отпущен. («Откуда следователю известно об этом?»)

— Вы знали всех, кто там был?

— Никого не знаю, меня привела туда знакомая студентка.

— А разве там не было господина Бруева? («Неужели Бруев уже у них и дает показания?»)

— Но я же его не знаю.

— А вот Бруев вас там видел.

— Ну, заявлять такое — это уж его личное дело. («Что же выдал им Бруев еще?»)

На этом первый допрос был прерван, и Воячека отвели в арестную комнату. Он нервничал… Судя по всему, Бруев уже у них и дает показания, это сильно осложняло положение. Воячек, конечно, помнил этого великовозрастного студента с нервным тиком костлявого лица. Но что еще он сообщил охранке? Что мог сообщить? Он, конечно, должен был знать, что к нему едет человек из Петрограда, но кто именно, он знать не мог. Но тогда откуда знает охранка, что письмо он вез ему? Это могло быть только их догадкой…

Обдумав все, Воячек решил придерживаться своей экскурсионной версии, а все показания Бруева отрицать, и, если у охранки ничего еще против него не припасено, доказанного обвинения ей не состряпать. Но что у них может быть еще? А если они уже связались со своими в Петрограде и получили что-нибудь по тому задержанию на квартире Вольской? Ну что ж, в отношении себя он сказал правду — его тогда отпустили без всяких последствий. И он уже объяснил, что на ту квартиру попал случайно, туда его привела знакомая курсистка с Бестужевских. Между прочим, так это записано и в петроградской полиции — на этот счет его выручила задержанная вместе со всеми девушка, которая раньше, чем он, заявила, что привела его туда она. Потом выяснилось, что это была подружка Сени Строда, и он смеялся: «Я же знал, кому тебя поручал…» В общем, если московские охранники уже имеют материал по тому задержанию, они ничего существенного против него там не найдут.

Второй допрос состоялся вечером, и теперь все записывалось сидевшим в сторонке протоколистом. Сразу же следователь зачитал показания Бруева, в которых тот сознавался, что в той петроградской квартире он оказался не случайно — госпожа Вольская его тетка, она давно связана с революционно настроенными студентами, и он сам просил ее связать с ними и его. Далее он сообщал, что там, на ее квартире, он видел студента Воячека, личность которого он устанавливает по предъявленной ему фотографии на студенческом билете, выданном на имя Воячека. Затем он показывал, будто вскоре после той его поездки в Петроград ему уже в Москве позвонил по телефону неизвестный, предупредивший, что к нему приедет из Петрограда человек, вместе с которым он будет работать среди солдат в лефортовских казармах и что этим человеком, очевидно (?!), и является упомянутый выше Воячек и что, таким образом (?), обнаруженное у Воячека письмо адресовалось ему — Бруеву…