Крэнфорд (Без указания переводчика) - Элизабет Гаскелл

И въ трехъ новыхъ чепчикахъ, съ большимъ количествомъ брошекъ, чѣмъ видали когда-нибудь, съ-тѣхъ-поръ, какъ Крэнфордъ сдѣлался городомъ, явились мистриссъ Форрестеръ, миссъ Мэтти и миссъ Поль на достопамятный вечеръ во вторникъ. Я сама сосчитала семь брошекъ на миссъ Поль. Двѣ были небрежно пришпилены на чепчикъ (на одной была бабочка, сдѣланная изъ шотландскихъ топазовъ, которую живое воображеніе могло принять за живую; третья брошка прикрѣпляла филейный платочекъ, четвертая воротникъ, пятая украшала лифъ платья, какъ-разъ средину между грудью и поясомъ, а шестая кончикъ мыска. Гдѣ была седьмая — я забыла, но навѣрно знаю, что она гдѣ-то была.

Но я забѣгаю впередъ слишкомъ-скоро, описывая наряды достопочтеннаго общества. Я должна прежде описать, какъ собирались къ мистриссъ Джемисонъ. Дама эта жила въ большомъ домѣ за городомъ. Дорога, бывшая прежде улицей, шла передъ домомъ безъ промежуточнаго сада или двора. Откуда ни свѣтило солнце, оно никогда не сіяло на переднюю часть этого дома. Жилые покои были назади и выходили въ хорошенькій садикъ, а окна на улицу принадлежали кухнѣ, комнатамъ слугъ и кладовымъ; въ одной изъ этихъ комнатъ — такая носилась молва — сидитъ мистеръ Мёллинеръ. Точно, смотря наискось, мы часто видѣли его затылокъ, покрытый пудрой, которая также покрывала и воротникъ, и сюртукъ; этотъ важный затылокъ всегда былъ погруженъ въ чтеніе газеты «Сен-джемской Хроники», широко-раскрытой, что до извѣстной степени изъясняло, почему газета такъ долго не доходила до насъ, хотя мы были такія же подписчицы, какъ и мистриссъ Джемисонъ, но которая, по праву своей сіятельности, всегда первая ихъ читала. Въ этотъ вторникъ остановка послѣдняго нумера была особенно-досадна: и миссъ Поль, и миссъ Мэтти, обѣ, особенно первая, желали просмотрѣть его, чтобъ зазубрить придворныя новости и быть въ-состояніи говорить о нихъ на вечернемъ свиданіи съ аристократками. Миссъ Поль сказала намъ, что она воспользовалась временемъ и одѣлась въ пять часовъ, чтобъ быть готовой, если газеты прибудутъ въ послѣднюю минуту, тѣ самыя газеты, которыя напудренная голова преспокойно читала, когда мы проходили мимо окна.

— Дерзкій! сказала миссъ Поль тихимъ негодующимъ шопотомъ. — Мнѣ бы хотѣлось спросить, платитъ ли его госпожа за то, что онъ читаетъ ихъ.

Мы посмотрѣли на нее съ восторгомъ, восхищаясь мужествомъ этой мысли, потому-что мистеръ Мёллинеръ былъ предметомъ величайшаго страха для всѣхъ насъ. Онъ, казалось, никогда не забывалъ, какое снисхожденіе оказалъ онъ Крэнфорду, согласившись въ немъ жить. Миссъ Дженкинсъ, бывало, являлась неустрашимой защитницей своего пола и говорила съ нимъ какъ съ ровней, но и миссъ Дженкинсъ не могла идти выше. Даже въ самомъ веселомъ и любезномъ расположеніи, онъ походилъ на сердитаго какаду. Онъ говорилъ только угрюмыми, односложными словами. Онъ непремѣнно оставался въ передней, когда просили его не оставаться, а потомъ обижался, зачѣмъ мы держали его тамъ, пока трепещущими, торопливыми руками мы охорашивались передъ входомъ въ гостиную.

Миссъ Поль осмѣлилась пошутить, когда мы шли наверхъ, съ намѣреніемъ, хотя она обращалась къ намъ, развеселить нѣсколько мистера Мёллинера. Мы всѣ улыбнулись, чтобъ показать, будто мы нисколько не были женированы, и робко взглянули на мистера Мёллинера, ожидая его сочувствія. На этомъ деревянномъ лицѣ ни одинъ мускулъ не смягчился, и мы въ минуту сдѣлались серьёзны.

Гостиная мистриссъ Джэмисонъ казалась веселенькой комнатой; вечернее солнце струилось въ нее, а широкое четвероугольное окно было уставлено цвѣтами. Мебель была бѣлая съ золотомъ, не въ послѣднемъ вкусѣ, не то, что называется, кажется, во вкусѣ Лудовика XIV-го, все раковины и кружки — нѣтъ; на креслахъ и столахъ мистриссъ Джемисонъ не было ни одного кружка или изгиба. Ножки креселъ и столовъ съуживались къ полу, а по угламъ были прямы и четвероугольны. Кресла стояли вдоль стѣны врядъ, за исключеніемъ четырехъ или пяти, поставленныхъ полукругомъ около камина. Они были обиты бѣлыми полосами поперекъ спинокъ и приколочены золотыми пуговками; ни полосы, ни пуговки не обѣщали удобства. Еще былъ лакированный столикъ, посвященный литературѣ, на которомъ лежали Библія, книга о Перахъ и молитвенникъ; былъ другой четвероугольный столъ, посвященный изящнымъ искусствамъ; на немъ лежали калейдоскопъ, увеселительныя карты (завязанныя необыкновенной длины полинялыми лентами, розовыми атласными) и ящичекъ, разрисованный наподобіе чайныхъ. Карликъ лежалъ на вышитомъ гарусомъ коврѣ и весьма-нелюбезно залаялъ, когда мы вошли. Мистриссъ Джемисонъ встала, привѣтствовала каждую изъ насъ сонливой улыбкой и съ отчаяніемъ взглянула на мистера Мёллинера, который стоялъ за нами, какъ-будто надѣялась, что онъ усадитъ насъ по мѣстамъ, потому-что, еслибъ онъ не усадилъ, она ни за что не съумѣла бы этого сдѣлать. Я полагаю, онъ думалъ, что мы сами можемъ найдти дорогу къ кресламъ, стоявшимъ полукругомъ около камина, что напомнило мнѣ друидическій храмъ, не знаю почему. Леди Гленмайръ поспѣшила на помощь хозяйкѣ и, не знаю какъ, мы въ первый разъ помѣстились пріятно, а не церемоніально, въ домѣ мистриссъ Джемисонъ. Леди Гленмайръ (теперь мы могли вдоволь на нее насмотрѣться) оказалась веселенькой, низенькой женщиной среднихъ лѣтъ, которая, должно-быть, была очень-хороша собой въ молодости и даже до-сихъ-поръ сохранила препріятную наружность. Я видѣла, какъ миссъ Поль оцѣнила ея нарядъ въ первыя пять минутъ, и я вѣрю ея словамъ, когда она сказала на слѣдующій день:

— Душенька! все-то на ней стоило не больше десяти фунтовъ и съ кружевами.

Пріятно было подозрѣвать, что жена пера бѣдна; это частью помирило насъ съ тѣмъ, что мужъ ея никогда не засѣдалъ въ Палатѣ Лордовъ. Но, когда мы въ первый разъ объ этомъ услыхали, это казалось намъ самозванствомъ.

Мы сначала всѣ были очень-молчаливы. Мы думали, какой начать разговоръ, который могъ бы заинтересовать миледи. Сахаръ поднялся въ цѣнѣ; а такъ-какъ близилось время варить варенье и предметъ этотъ былъ очень-близокъ къ нашимъ хозяйственнымъ сердцамъ, то онъ, натурально, подалъ бы поводъ къ разговору, не будь тутъ леди Гленмайръ; но мы не были увѣрены, ѣдятъ ли жены перовъ варенье и, тѣмъ болѣе, знаютъ ли, какъ оно дѣлается. Наконецъ миссъ Поль, у которой всегда былъ большой запасъ мужества и savoir faire, заговорила съ леди Гленмайръ, которая, съ своей стороны, находилась точно въ такомъ же замѣшательствѣ, какимъ образомъ прервать молчаніе, какъ и мы.

— Ваше сіятельство были недавно при дворѣ? спросила она, бросая на всѣхъ насъ полуробкій, полуторжественный взглядъ, какъ-бы говоря: «видите, какъ благоразумно выбрала я предметъ, приличный для званія незнакомой намъ женщипы».

— Я никогда тамъ не бывала, сказала леди Гленмайръ съ сильнымъ шотландскимъ произношеніемъ, но очень-пріятнымъ голосомъ. Потомъ, чувствуя, что выразилась слишкомъ-рѣзко, прибавила: — мы рѣдко ѣздили въ Лондонъ; всего только два раза были въ немъ во все время моего замужства; а прежде чѣмъ я вышла замужъ, у батюшки было слишкомъ-большое семейство (я увѣрена, что пять дочерей мистера Кембля были у всѣхъ насъ въ памяти): онъ не могъ часто вывозить насъ даже въ Эдинбургъ. Не бывали ли вы въ Эдинбургѣ, можетъ-быть? сказала она, вдругъ просіявъ отъ надежды общаго интереса.

Никто изъ насъ не бывалъ тамъ; но у миссъ Поль былъ дядя, который однажды провелъ тамъ ночь весьма-пріятно. Мистриссъ Джемисонъ между-тѣмъ погружена была въ удивленіе, почему мистеръ Мёллинеръ не приноситъ чай, и наконецъ удивленіе истекло изъ ея устъ.

— Не позвонить ли лучше, душенька? сказала живо леди Гленмайръ.

— Нѣтъ… не думаю… Мёллинеръ не любитъ, чтобъ его торопили.

Намъ очень хотѣлось чаю, потому-что мы обѣдали раньше мистриссъ Джемисонъ. Я подозрѣваю, что мистеръ Мёллинеръ рѣшился дочитать газету, прежде чѣмъ заблагоразсудилъ побезпокоиться о чаѣ. Госпожа его безпокоилась, безпокоилась и все говорила:

— Не понимаю, почему Мёллинеръ не приноситъ чаю. Не понимаю, что онъ тамъ дѣлаетъ.

А леди Гленмайръ наконецъ совсѣмъ вышла изъ терпѣнія. Но это было нетерпѣніе премилое, впрочемъ; она позвонила въ колокольчикъ довольно-громко, получивъ позволеніе отъ невѣстки. Мистеръ Мёллинеръ явился съ удивленіемъ оскорбленнаго достоинства.

— Леди Гленмайръ позвонила, сказала мистриссъ Джемисонъ: — полагаю, затѣмъ, чтобъ подавали чай.

Черезъ нѣсколько минутъ чай принесли. Очень-хрупокъ былъ фарфоръ, очень-старо серебро, очень-тонки ломтики хлѣба съ масломъ и очень-малы куски сахара. Сахаръ, очевидно, былъ любимымъ предметомъ экономіи мистриссъ Джемисонъ. Я сомнѣваюсь, могли ли маленькіе филигранные щипчики, сдѣланные наподобіе ножницъ, раскрыться на столько, чтобъ взять хорошій, обыкновенный крупный кусокъ; и когда я попробовала взять въ одно время два крошечные кусочка, чтобъ не замѣтили мое частое возвращеніе къ сахарницѣ, щипчики рѣшительно выронили другой кусокъ съ рѣзкимъ брянчаніемъ, совершенно-коварнымъ и неестественнымъ образомъ. Но прежде чѣмъ это случилось, насъ постигло небольшое разочарованіе. Въ маленькомъ серебряномъ молочникѣ были сливки, а въ томъ, что побольше, молоко. Какъ только вошелъ мистеръ Мёллинеръ, Карликъ началъ просить подачки; бросить ему что-нибудь, запрещало намъ приличіе, хотя мы были точно такъ же голодны, какъ и онъ. Мистриссъ Джемисонъ сказала, что, она увѣрена, мы извинимъ ее, если она прежде дастъ чаю своему бѣдному Карлику. Вслѣдствіе этого она налила ему полное блюдечко, и потомъ сказала намъ, какъ понятно и умно это маленькое животное; онъ распознавалъ сливки очень-хорошо и никогда не хотѣлъ пить чай съ молокомъ. Поэтому молоко было оставлено для насъ. Намъ оставалось безмолвно думать, что и мы такъ же понятливы и умны, какъ Карликъ; мы даже почувствовали нѣкоторое оскорбленіе: насъ заставляли любоваться признательностью Карлика, когда онъ махалъ хвостомъ, благодаря за наши сливки.