Перу. С Бобом и Джерри тропой инков - Петр Романов

Знал я и более давний исторический, то есть правдивый, анекдот, как его за малый рост – метр с фуражкой – долго не хотели включать в число участников Парада Победы, чтобы славного богатырского строя победителей такая еврейская мелкота не испортила. Так бы, конечно, и не пустили, если бы не вмешался маршал Жуков, который, узнав об инциденте, возмущенно заявил: «Как в танке гореть, так не мелок, а для парада, видите ли, не годится».

В ходе не очень трезвых уже разговоров удалось все же выяснить подробности и того, чем прославился генерал в Перу. Как оказалось, Драгунский в свое время приезжал сюда демонстрировать наши танки для продажи, а заодно представить несколько перуанцев – выпускников его курсов «Выстрел».

Как рассказывали очевидцы, все было очень серьезно. В связи с приездом советской делегации в Ило обновили гарнизонный полигон и водрузили деревянную трибуну прямо рядом с главным препятствием – огромной грязной ямой, наполненной водой. На трибуну взобралось все высшее военное руководство страны, прибывшее с Драгунским из Лимы. Все, естественно, при полном параде и орденах. Среди них и Давид Абрамович – тоже, разумеется, в парадной форме генерал-лейтенанта и при всех своих многочисленных регалиях, включая две Золотые звезды Героя.

Начались учения. Все шло гладко, пока один из наших танков, ведомый перуанцем, не застрял в этой грязной яме прямо напротив трибуны по самую башню. И ни туда, ни сюда.

Короче, конфуз полный. И тут Давид Абрамович, легонько растолкав всех на трибуне плечиком, спускается в своих генеральских надраенных полуботиночках – и при всех своих геройских регалиях прямо в эту яму. Вытащил за шиворот паршивца, что опозорил курсы «Выстрел», да еще и славную советскую боевую технику, и сам сел на место водителя.

Машина тут же дико взвыла, соколом выскочила из ямы, а затем лихо, словно играючи, прошла через все сложнейшие препятствия на полигоне. Наконец танк остановился около генеральской трибуны и, по плечи в грязи, маленький Драгунский, ничуть не смущаясь, спокойно поднялся по лестнице и занял свое место, чтобы следить за дальнейшим ходом испытаний.

Перуанцы были в восторге. С тех пор Драгунский стал считаться среди тамошних военных лучшим танкистом современности, а контракт на поставки в Перу советской техники перуанцы подписали не глядя.

Кстати, как уверяли меня друзья капитана Рамиреса, после окончания испытаний старик Драгунский переоделся в сухое (в перуанскую форму рядового, поскольку это было единственное, что подошло по размеру) и стал уже героем банкета, перепив всех и рассказав кучу еврейских анекдотов.

41

Спать нас уложили в гостевой комнате, где обычно останавливаются инспектора, периодически прибывающие в гарнизон из Лимы. Джерри кровать не понравилась, потому что была рассчитана на очень крупное начальство. Действительно, в Перу я не видел ни одного худого генерала, а потому кровать оказалась на пружинах, чтобы генеральское тело не испытывало ни малейших неудобств.

Но то, что было хорошо для генералов, оказалось очень неудобно для нас с Джерри: стоило мне повернуться в кровати, как пса подбрасывало вверх, после чего он каждый раз жестко приземлялся на пол. Меня это не очень волновало, потому что накануне и я выпил лишнего, а вот английский джентльмен, свалившись после очередного полета с кровати и не сумев на нее забраться вновь, в конце концов, видимо, отчаялся и, поскулив какое-то время от безнадеги, отправился путешествовать по гарнизону.

Раздраженный отсутствием полноценного ужина – не есть же терьеру себиче или квашеную капусту, а колбасу умяли перуанские офицеры – и полным безразличием к его судьбе со стороны хозяина, Джерри побрел искать лучшей жизни на стороне. Он еще не знал, что танки не очень съедобны, а на плацу обычно выметают все до последней травинки.

Если бы не бравое пение новобранцев прямо у нас под окнами, начавшееся часов в шесть утра, мы бы с Бобом обнаружили пропажу, вероятно, только днем.

Но теперь я и Боб сидели на кроватях, еще плохо соображая, где мы и зачем тут находимся. Так что мысль о собаке возникла несколько позже. Прежде меня разбудили слова песни, где речь шла о том, что если эти «ублюдки-чилийцы» посмеют перейти границу, то на них обрушится вся танковая мощь перуанской армии и поднявшийся против неприятеля в патриотическом порыве народ Перу.

Хорошо помню, что я сразу же отметил в песне некоторое преувеличение. Я глубоко сомневался, во-первых, в том, что Чили жаждет войны, во-вторых, что капитан Рамирес и его товарищи, даже при помощи советских танков, выдержат наступление чилийской армии, которая известна своей отличной подготовкой. Наконец, самое ужасное, в чем я могу признаться только сейчас, я засомневался в массовом патриотизме перуанцев.

Считать, что перуанское себиче лучше всех, это одно, а вот отдать свою жизнь за родину – совсем другое. Конечно, некоторое количество железных перуанцев, вроде Боба, в этой стране имелось, но чаще всего, спрашивая местного обывателя о его главной мечте, я слышал в ответ: отправить детей в США.

Гринго (американцев), как и во всей Латинской Америке, в Перу одновременно очень не любили и боготворили. Именно там, в США, располагалась страна безграничных возможностей, а значит, и счастья. А если ты так думаешь и уверен, что дома ни тебе, ни твоим детям ничего не светит, то какой уж тут массовый патриотизм.

Наверное, я бы еще долго предавался подобным рассуждениям, сидя на кровати, но Боб, уже начавший было делать зарядку под команды сержанта на плацу, вдруг обнаружил отсутствие третьего члена команды. Наверняка мы вчера вечером не очень плотно прикрыли дверь, а Джерри славился еще и тем, что мог выбраться на свободу даже через малейшую щель в дверном проеме.

Быстро одевшись, выяснив у часовых, что никакое рыжее существо не нарушало их покой, и прочесав гарнизонную кухню, мы застыли в недоумении: что же делать дальше? Тем более что вера в часовых была не очень твердой: ночью все собаки черные, и Джерри вполне мог выбраться за пределы охраняемой зоны. Не искать же его по всему городу, да и где?

Окончательно протрезвев, мы собрали совет, к которому постепенно начали присоединяться все остальные участники вчерашней пирушки. Светлая мысль озарила наконец Боба.

– Где у вас тут главная гарнизонная помойка с крысами? – спросил он удивленных танкистов. Все указали примерно в одно место. Там вдалеке синел океан, а около него виднелась куча мусора.

– Крысы есть? – еще раз настойчиво переспросил Боб.

– Еще бы! – в один голос ответил большой офицерский совет.

Туда мы и направились. Представшую перед нами картину, если, конечно, забыть о помойке и крысах, можно назвать даже эпической, то есть достойной пера великого Гомера. На молу, задумчиво глядя на океанский рассвет, сидел изрядно похудевший рыжий пес. Было заметно, что он необычайно утомлен, но доволен удачно проведенным утром. Рядом с ним высилась груда крыс, которых он аккуратно сложил впечатляющей горой. Это была по-настоящему историческая битва, равносильная подвигам Ахиллеса.

Неумолимый Боб намеревался попрощаться со своими друзьями и сразу же пуститься в путь, но я настоятельно потребовал дождаться открытия гарнизонной столовой и до отвала накормил своего героя вкусной солдатской похлебкой со свиной поджаркой, которую повара, узнав об утреннем подвиге терьера, соскребли со всех своих сковородок. Крыс они ненавидели не меньше Джерри.

Это был момент заслуженной славы. И я не мог лишить героя справедливой награды.

Заодно с терьером позавтракали и мы с Бобом. Дорога нам предстояла не близкая. В соседнюю Такну, что прямо на границе с Чили, Боб ехать не хотел, а я и не настаивал. Ничего, кроме нескольких музеев, главный из которых, если не ошибаюсь, посвящен железнодорожному транспорту, да парочки патриотических экспозиций, рассказывающих о самоотверженных поражениях перуанцев и боливийцев в их совместных войнах с Чили, там не было. А зачем мне тревожить ранимое сердце Боба?

Нет уж, наш путь лежал в славный город Арекипу. Для этого, правда, снова пришлось свернуть с Панамериканы и направиться к перуанскому предгорью, но это красивое своими колониальными постройками место стоило того.

42

Ни разу не подлетал к Арекипе на самолете, но знающие люди говорят, что город появляется абсолютно внезапно среди песчаных гор. Верю, но если ехать на автомобиле, то и тут, как на пути к Кахамарке, заметно, как песок постепенно уступает место предгорью – все-таки и Арекипа стоит не на равнине, а в распадке между горными вершинами на высоте 2335 км над уровнем моря. Так что и дышится здесь иначе, и зелени здесь гораздо больше, чем на перуанском побережье. Да и город по местным меркам большой – второй после Лимы. К тому же и со своим особым характером.

Так уж принято считать, что Арекипа – чуть ли не особая республика. Это, конечно, чистый миф, но самим арекипянам он очень нравится. Для приезжих они даже выпускают в качестве бесплатного сувенира свой собственный паспорт и свою монету, которая, разумеется, ничего не стоит. Где-то в архиве такой сувенир валяется и у меня. Сегодня об этой мифической «независимости» напоминает разве что тот факт, что на всех официальных зданиях города равноправно развеваются два флага – общенациональный перуанский и свой родной городской с изображением вулкана Мисти и двух львов, олицетворяющих силу и независимый характер Арекипы.