Собрание сочинений. Том 1. Голоса - Генрих Вениаминович Сапгир

не пес.

Спокойней – дома… Да! подумать могут,

что ты уже и по родной земле

ходить не хочешь, так избаловался,

Париж тебе – и Лондон подавай!

(Привинчивает ноги.)

Нет лучше ноги – даже обезьяньи,

а еще лучше – длинные протезы

суставчатые – пластик и железо

несут. Куда – не знаю. Не свои.

Как хорошо! Собрал себя. Все пальцы

нашел и яйца уложил в мошонку.

Могу еще собрать чужие мысли —

с чужими жить, конечно, веселей.

(Танцует.)

Но отчего я странно так танцую,

как будто кто-то дергает меня

за ниточки? Обеими ногами

подскакиваю, знает я – паяц.

Я – лягушонок, знает – кенгуру.

Я семь кузнечик, прыгаю покуда.

Шутить – опасно, прыгать – тоже худо.

Я – зигзигзео вывихнутый весь!

ОМЕГА, ИЛИ ИММИТАЦИЯ

ОМЕГА появляется решительно. Вдруг видит зал, это для него неожиданность. Некоторое время разглядывает нас молча. Особых примет сам не имеет, в очках.

Вон сколько лиц! Изображают зал

Глазами улыбаются. Массовка —

ну просто в микроскоп не отличить.

А между тем к любому подойти,

просунь – смелее! – руку между глаз.

Насквозь пройдет – не колыхнется даже

изображенье. Видимость одна.

Ну что разволновался бородач!

Не надо. Вижу: материально плотен,

сработан даже каждый волосок…

Но где-то там на уровне молекул

почувствовал себя ты человеком?..

Ведь ты – телепортации кусок!

Нет сахарин сам знает, что – не сахар,

а маргарину ясно: он – не масло

и если даже он совсем как масло

то все равно он – только маргарин.

Про колбасу мы и не говорим:

нет естества, нет даже существа.

От колбасы в ней – ни одной частицы.

Пластмассовый цилиндр для насыщенья

обозначает слово «колбаса».

Ну в общем, я сейчас к вам задом стану,

сниму штаны – планеты покажу

или похуже – черную жужу.

Кого мне – телевизоров стыдиться?

Один остался – сам и говорю.

(Кричит.)

Я говорю: совсем один остался!

(Вздыхает.)

Один остался, что ни говори.

(Рассудительно.)

И с кем ни говори, один остался.

Кругом слова – членораздельный шум,

потоки слов, словесные вулканы

словесные чащобы, испаренья

и башни вавилонские из слов…

Карабкаются, будто муравьи.

«Мы – соль земли! Мы – антресоль земли!»

«Мы – моль земли!» «А мы – фасоль земли!»

Словесный бой! словесное сраженье!!

Вдруг колыхнулось все сооруженье

и чистым осыпается песком…

Лишь я своим скрипучим голоском

пустынную округу раздражаю…

Что бородач притих? А ты со мной

не согласись! Скажи: все – чепуха

Нет! вырви три-четыре волоска

из бороды, подуй на них, поплюй

и все кругом преобрази, Просперо.

Пускай театр затопит шум людской,

нахлынут люди, как прибой морской.

Поденные проблемы, интересы:

тот – против мяса, этот – против мессы,

та – против рясы, эта – против расы.

А ужасы! А стрессы! а карассы!

Ведь тем и отличается живое,

что не согласно! лезет на рожон! —

непредсказуемо!

     Послушай, борода,

положим, мы с тобою в горы.

Идешь ты по дороге, размышляешь,

Признайся, ты ведь любишь размышлять.

Вдруг камешки посыпались – глядишь,

нет не коза – я лезу по откосу,

оскальзываюсь, яростно хватаюсь

за корешки какие-то, за ветки.

Кругом – колючки, синий воробейник,

козлобородник, воронцы… Зачем,

боярышником злостно исцарапан,

куда-то лезу вверх и напролом?

Да жив я! жив! Взбрело – я и полез…

Вы знаете, конечно, люди были.

А вот какие – вы давно забыли

Нет, лучше ты послушай, борода.

Проснешься, помню, ночью, а она

глядит в тебя огромными зрачками

и шелестит: «Такого не люблю».

«Какого дура, спрашиваю, любишь?»

«Люблю тебя другого» – шелестит.

Вот борода, как у людей бывало…

Кругом осталось множество идей,

остался мир – игрушка; без людей.

Дома, деревья, фонари и небо

с набором звезд с новехонькой луной,

такие декорации построить,

устроить даже море горы воздух —

и все это для одного меня!

Неужто Бог – играющий младенец?

в младенчество впадающий безумец?

Презумпция рождает ирокез!

(Слабея.)

Как юноши трепещущая дева

аккумулятор бойся перегрева…

(С новой силой.)

Я! Я! Я! Я! – поет стеклянный ключ,

протянутый сквозь время Я! Я! Я!

Я! Я! Я! Я! распластанный в пространствах

Засело и лукавит Я! Я! Я!

Размножено огромным тиражом

в четыре миллиарда, все равно —

пусть я безумен и впадаю в крайность,

все это Я, лишь вышелуши яйность…

Появляется СТОРОЖ, выключает ГОВОРЯЩЕГО – щелчок. Уносит его как куклу. Возвращается.

СТОРОЖ (заикаясь). Оп-пять выключить забыли. Неп-п-порядок в учреждении. Как бы-бы чего не случил-ось. Эт-та штука секретная, последний выпуск. Так и до конца света доболтаться может. Ом-мега, одним словом. У нас вооб-бще здесь у всех клички су-сумасшедшие. Меня, например, прозвали… К-К-КРЕЗИ Понимаете, К-К-К…

Между тем появляется ВТОРОЙ СТОРОЖ, щелчок, выключает ПЕРВОГО, уносит его, как куклу. Возвращается как бы забыв что-то. Поднимает ключ.

ВТОРОЙ СТОРОЖ. Вот, ключ уронил. Ведь все время на виду был. А тут не уследил, на сцену выскочил. Говорить не умеет, а тоже человеком себя воображает. Ну и работенка у меня – Ночной сторож КРЭЗИ. Иными словами – Кибернетического Реальноощущающего Эмоционального Заики. Это надо же такое приду…

ОМЕГА появился снова. Он подкрадывается, резкий щелчок, выключает ВТОРОГО СТОРОЖА.