Прав ли Бушков, или Тающий ледяной трон. Художественно-историческое исследование - Сергей Юрчик

Разумеется, «перековка» и исправление – это всё в теории. На практике повсеместно проявлялся идиотизм теории «перековки», бессмысленность ставки на сознательность и бескорыстие ворья. Притом, что весь Архипелаг, как уже упоминалось, не блистал сознательностью и трудовой доблестью, наиболее халтурно трудились именно блатные «социально близкие». И именно им это почти всегда сходило с рук («политическим» могли и повторно вредительство пришить). Вот типичная картинка того времени: на том же Беломорканале «нерадивые работяги засыпают ряжи вместо камней и земли – льдом! А весной это потает, и вода прорвёт! Новые лозунги воспитателей: «Туфта – опаснейшее орудие контрреволюции» (а тухтят блатные больше всех: уж лёд засыпать в ряжи – узнаю, это их затея!). Ещё лозунг: «туфтач – классовый враг!» – и поручается ворам идти разоблачать тухту, контролировать сдачу каэровских (т. е. составленных из КР, «контрреволюционеров», ссыльных крестьян и сидящих по 58-й статье – С. Ю.) бригад! (Лучший способ приписать выработку каэров – себе.)» (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. См. примеч. 58.)

Я думаю, читатель согласится со мной, что горьковский Челкаш, окажись он на Беломорканале, именно этим и занимался бы.

В общем, красивая теория в столкновении с реалиями жизни потерпела полный крах, но открыто признать это коммунистам было так же невозможно, как верблюду пролезть в игольное ушко. А делать что-то надо было. Ведь от экономических трудностей в годы коллективизации и индустриализации ворья плодилось немерено, и оно категорически не желало исправляться. Как-то надо было защитить собственность, в первую очередь, разумеется, государственную. До 1947 года вопрос решался в духе самой передовой, марксистско-ленинской теории. Придуманы были разные наказания за кражу общественно-полезной государственной и социально-вредной личной собственности. Украл горсть зерна в колхозе? Десять лет! Обчистил чью-то квартиру? Раздел ночью прохожего? До одного года. За покушение на пережитки прошлого полагались лёгкие статьи и частые амнистии. А руководящим работникам среднего и высшего звена разрешалось носить оружие. Никто не спрашивал за убитого при самозащите уголовника. Личная собственность ответственных работников тоже была сосредоточена в охраняемых местах. Но что было делать простым гражданам? Уж слишком эта политика отличалась от того, что декларировалось о благах для простого человека при социализме. Пришлось-таки в 1947 г. (указ от 4 июня – «четыре шестых») подравнять наказания за кражу общественной и личной собственности. Сопоставьте – до двадцати пяти и до десяти лет соответственно. Как видим, государственная собственность всё же оставалась не в пример более защищённой. И положение уголовников в лагерях оставалось привилегированным, и на амнистию могли рассчитывать только они.

Не только литераторы и кинорежиссёры соцреализма прославляли уголовников. Не один небезызвестный Шейнин создавал россказни, подобные липкому сахарному сиропу. Народный фольклор советского общества, питаясь причудливо искажёнными обрывками информации, тоже творил волшебные легенды о подвигах блатных героев – подвигах даже и на фронтах Великой Отечественной. Те, кто культ личности товарища Сталина и сейчас готовы защищать и поддерживать, почему-то трогательно относятся к легендам о высоких моральных качествах плодившихся при нём уголовных элементов. Такая вот странноватая взаимосвязь прослеживается. Якобы они до того были благородны и сознательны, что даже шли добровольно на фронт (даже – страшно сказать – в штрафбаты!) чтобы защитить родину и получить амнистию. Даже целая штрафная армия где-то якобы воевала… И командовал ею сам Рокоссовский, что ли… Чуть ли не сам лично бросал клич в лагерях отпетым блатарям: «Родина и Сталин зовут вас искупить вину!» И валили урки валом в штрафную армию! Тут читатель согласится, что для подобного надо было иметь не только благородство, но и немалую храбрость. А была ли она когда-нибудь у блатных – не на словах, не в легендах и песнях, что сами они о себе рассказывают и поют, а на деле? Шли ли они воровать и грабить там, где опасно, где охрана? Отголоски истинного положения дел прослеживаются в более современной нам литературе и кинематографии. Вот культовое кино «Место встречи…» по роману братьев Вайнеров. На всю Москву чуть ли не единственная «Чёрная кошка» «с пушками да перьями», зато море шпаны – все эти кирпичи, копчёные, маньки облигации, ручечники… Из совсем новых можно вспомнить фильм «Вор». Вспомните, чем занимается главный герой? Под личиной офицера Красной армии жульнически обчищает беззащитных стариков в коммуналках. Просто образец благородства, сознательности и воинской доблести. Он лезет по жизни нахрапом, но это именно нахрап, рассчитанный в основном на слабаков. Против вермахта это вряд ли сгодится.

О степени блатной храбрости говорят послевоенные события в Одессе и её окрестностях. Триумфально прошедший недавно по экранам фильм «Ликвидация» сам по себе чушь несусветная, сплошь легенда. Мало того, что никаких документальных свидетельств и воспоминаний очевидцев об этих событиях просто нет, элементарный здравый смысл против. Ну, сами посудите – после первых ночных расстрелов налётчиков «спецназовцами» ГРУ и СМЕРШ, замаскированными под мирных граждан, разве мог продолжаться хотя бы ещё одну ночь тот криминальный беспредел? Ведь слухом земля полнится. Неужели храбрость блатных доходила до безрассудства – подставляться под пули хорошо натасканных профессионалов? Да на следующие сутки все бойцы «бандитской армии» сидели бы уже как мыши под метлой! А в фильме звучит тревожно-осуждающий голос за кадром: «Между тем ночные расстрелы блатных продолжались…»

А вот то, что было в реальности, характеризует храбрость уголовников как нельзя лучше. Мне пришлось читать воспоминания очевидцев о том, как бандиты в 1945—46 гг. терроризировали сёла одесского района. Расскажу по памяти. Ситуация в сельской местности сложилась настолько нестерпимая, что представители низовой советской и партийной власти в некоторых сёлах в виде исключения были вооружены. И как только слух об этом распространился в народе, бандитская активность тут же прекратилась сама собой…

Ну, подумайте, могли подобные типы добровольно идти на фронт?

А насчёт «штрафной» армии Рокоссовского доподлинно известно, что была такая армия. И не одна. И не один Рокоссовский в этих армиях командовал. Читайте про «чёрные дивизии» в суворовском «Ледоколе». Во-первых, формировались они не по принципу добровольности. Это, по сути дела, была своеобразная форма мобилизации. «Мужики там (в лагерях – С. Ю.) к порядку приучены, в быту неприхотливы и забрать их из лагерей легче, чем из деревень: все уже вместе собраны, в бригады организованы, а главное, если мужиков из деревень забирать, без слухов о мобилизации и войне не обойтись. А Сталину всё надо тихо, без слухов». (В. Суворов. Ледокол. См. примеч. 59.) Во-вторых, уголовники там если и были, то в незначительном меньшинстве, а большинство составляла как раз 58-я статья. Знал товарищ Сталин, что уж от кого-кого, а от своих бывших коллег по ремеслу доблести и самоотверженности никогда не добьётся!

Распространению легенд способствовал и Варлам Шаламов, анализировавший в своём исследовании о блатных причины так называемой «сучьей войны», сотрясавшей ГУЛАГ в конце 40-х – начале 50-х годов. «Суками» «честные воры» называли тех из своей среды, кто пошёл на сотрудничество с милицией или лагерной администрацией. Эти две воровские категории люто враждовали друг с другом. После войны кроме собственно воров и сук в лагерях якобы появились ещё вернувшиеся с фронта те самые воровские добровольцы. Видимо, их патриотизм, благородство и сознательность почему-то угасли немедленно после окончания войны, они принялись за старое и вскоре оказались на тех же нарах, с которых в своё время отправились защищать советскую родину. Не то будучи в массе своей в невысоких рангах в воровском мире, не то вовсе разжалованные из воров в простые мужики за то, что пошли на службу государству, они потребовали у крутых паханов-законников своей доли власти и привилегий в лагерном мире, откуда, собственно, и война.

Дерзну предположить всё же, что Шаламов в данном вопросе ошибся. Не было никакой волны воров-добровольцев, вернувшихся потом в лагеря. В лагерях оказалась часть обычных фронтовиков, не нашедших себе места в послевоенном мире. Фронтовая привычка решать все проблемы силой и исковерканная войной психика (тогда ведь и не слыхивали о такой экзотике, как психологическая реабилитация участников военных конфликтов) толкнули их на путь преступлений. Вот эти люди, оказавшись за решёткой и колючей проволокой, решительно не понимали, почему они должны подчиняться традиционной воровской аристократии и вступили с ней в жестокую схватку за место под тусклым северным солнцем.