Полдень, XXI век (июнь 2011) - Коллектив авторов

– Мы действительно поехали за город?

– Конечно… – Ира помедлила. – Я понимаю, Миша, ты вспоминаешь нашу первую встречу в той жизни… где у нас Женечка… А я помню обе.

– Сравниваешь?

– Нет. Каждая была по-своему чудесна. И еще…

– Да?

– Ты другой.

Ира тоже помнила меня другим. Здесь я делал то, чего никогда не сделал бы в прежней жизни. Чем-то эта эмуляция отличалась от прочих.

– Значит, да. – Я потер ладонью подбородок. – Наверно, потому я ничего и не помню. Чтобы не возник, как говорят, когнитивный диссонанс.

– Ты хочешь сказать, кто-то специально…

– Кто-то? Точка Омега. Вселенский автомат.

Помолчав, я добавил:

– Если ты расскажешь мне о поступках, которые я здесь совершил, но не должен был по складу характера, я хотя бы буду знать…

– Что? – грустно спросила Ира. – Будешь знать, как поступал в прошлом, но не сможешь поступать так же и в будущем?

– Верно. Все заметят, что я не только страдаю амнезией, но еще и характер изменился…

Я взял Иру за руку и повел в спальню. На столе осталась неубранная посуда, и это тоже, видимо, не соответствовало какой-то черте моего бывшего здешнего характера, потому что Ира посмотрела на меня удивленно, даже сделала движение, чтобы перенести грязные тарелки в мойку, но я был нетерпелив, и она пошла следом, а в спальне мы скинули покрывало, забрались одетые под одеяло, прижались друг к другу, эта близость сейчас была необходимой и не предполагала ничего большего, только лежать вот так, обнявшись, и говорить, вспоминать…

– Помнишь, как тебя с Яшаром выдвинули на Республиканскую премию?

– На премию Ленинского комсомола, – поправил я. Было такое в первой жизни. Директор института поступил некрасиво – мол, не может он защитить перед начальством человека с фамилией Бернацкий. Антисемитизма в республике не было.

В быту, по крайней мере, мне ни разу не пришлось с ним встретиться. Но заботу о национальных кадрах академическое начальство проявляло всегда. Грузина или лезгина «завернули» бы с таким же бессмысленным усердием. Яшар снял нашу работу с конкурса, а причину объяснил после того, как в газетах появился список награжденных, и нас в нем не оказалось.

– В той жизни на Ленинского комсомола, – сказала Ира, – а здесь на Республиканскую.

– И мы ее не получили, – пробормотал я.

– Да. Но я помню – в той жизни ты ничего не сделал для продвижения работы.

– А что я мог сделать? – удивился я.

– Погоди. Работа прошла первый тур, а перед вторым пошли слухи, что вас могут снять с конкурса из-за тебя. Мол, если бы Яшар подал сам, без твоей фамилии…

– Так и было.

– Здесь было не так. Ты сказал Яшару, что, если работу снимут, это будет нечестно, и пошел к Айдыну…

– Айдын?

– Директор. Да, в первой жизни Гасан Абдуллаев, я помню, а здесь Айдын Салахов.

– Этот червяк из лаборатории тепловых процессов в металлах?

– Он самый. Ты явился к нему на прием и пригрозил, что дойдешь до самого Алиева…

– Ага, – пробормотал я, – Алиев все-таки на своем месте.

– …и не допустишь, чтобы научные исследования оценивали по национальному признаку.

– Так и сказал? – поразился я.

– Так и сказал. А Яшар тебя поддержал.

– И нас не погнали с работы?

– Яшар получил выговор по партийной линии, а с тебя, беспартийного, что было взять?

– Ну-ну… – Такой поступок точно был не в моем характере.

Я долго лежал молча. Почему ко мне не вернулась память? Я должен был сделать что-то, поступить как-то, что-то придумать или создать. Именно я, именно мы с Ирой, именно здесь и сейчас.

– Миша, – прошептала Ира мне в ухо, – о чем ты думаешь?

– Как, по-твоему, – спросил я, – мы с тобой одни такие?

Кто помнит жизнь до…

Я не хотел произносить слово.

– До самой смерти? Я тоже об этом думала.

– И?

– Я ничего не понимаю в теории вероятностей.

– Это ответ?

– Ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Да. И если вероятность мала… она ничтожно мала, если правильно то, о чем я думаю…

– А о чем ты думаешь, Миша?

Мы вернулись к первому вопросу, и теперь у меня не было причин не отвечать, тем более, что спрятавшаяся было мысль вспыхнула в сознании, как молния.

Я повернулся на бок, чтобы видеть глаза Иры, мы лежали лицом к лицу, и между нами не было расстояния. Я не верил в духовные субстанции, флюиды и прочую мистику, но точно знал, что мысли наши свободно перетекали от мозга к мозгу, и понимал, точнее, осознавал, а еще точнее, видел если не третьим глазом, то другими органами чувств, что Ире сейчас можно сказать все и любыми фразами, она поймет, даже если я сам еще не вполне понимаю, а если поймет она, то пойму я, а если поймем мы оба…

То что?

– Как возникают идеи? – подумал-сказал я. Подумал или сказал? Не имело значения. – Фейнман говорил, что научная гипотеза – прежде всего догадка. Потом начинаешь наводить мосты. Я хочу сказать, что догадался. Теперь навожу мосты. Наша с тобой жизнь и жизнь Вселенной – одно и то же.

Я поморщился от неуместности сравнения. Но это была правда, как я сейчас понимал.

– Послушай, родная моя, – подумал-сказал я терпеливо. – Я знаю, что так это устроено. Когда после Большого взрыва возникла Вселенная, в ней было почти бесконечное количество энергии, которую мы называем темной, и небольшая примесь энергии обычной. Темная энергия в ничтожную долю секунды так раздула пространство, что обычная энергия остыла, возникло обычное вещество, стали формироваться звезды и галактики.

Но остывала и темная энергия, порождая темное вещество, обладавшее свойством почти не взаимодействовать с обычным. Темная энергия заставляла Вселенную ускоренно расширяться, но со временем все большая ее часть превращалась в темное вещество. В наши дни… я имею в виду жизнь, где у нас… где мы…

– Я поняла, – произнесла-подумала Ира. – Продолжай.

– В наши дни темное вещество составляло четверть массы Вселенной, и масса эта продолжала расти, а величина темной энергии – уменьшаться. В какой-то момент… думаю, это произошло примерно через два десятка миллиардов лет после нашей смерти…

– Не очень скоро.

– Нам-то какая разница? Темного вещества стало много больше, чем энергии, и тогда расширение Вселенной сменилось сжатием. Чем больше становилось темного вещества, тем быстрее сжималась Вселенная. Сжатие ускорялось, плотность темного вещества росла, накапливалась информация – иными словами, память мира. Возникла Точка Омега. Состояние, предшествующее коллапсу. Тогда этот компьютер, каким всегда была Вселенная…

– Вселенная – компьютер?

– Совсем не то, что ты помнишь о компьютерах.

– Что же?

– Вселенная – квантовая система, и законы ее развития – квантовые законы. В квантовой системе, если она изолирована от внешних влияний, состояния всех частиц со временем перепутываются. Состояние любой частицы зависит от состояния любой другой, где бы она ни находилась. От темного вещества и темной энергии зависит эволюция Вселенной. Квантовая Вселенная – почти бесконечно сложный квантовый компьютер с программой, которая меняется в зависимости от состояния мироздания. Квантовый компьютер не производит расчетов. Он производит миры. Он может дать ответ на еще не заданный вопрос. Если бы Вселенная подчинялась исключительно классическим физическим законам, Точка Омега не возникла бы. Если бы законы развития Вселенной были исключительно квантовыми, Точка Омега возникла бы почти сразу после Большого взрыва, как только темная энергия начала порождать темное вещество.