Газета Завтра 920 (27 2011) - Газета Завтра Газета

Наконец, открылись двери зала, рота почетного караула Кремлевского полка стала во фрунт, по красной ковровой дороже прошел походкой президента РФ царь Додон.

Краткое содержание происходящего таково.

Действие первое. "Во дворце идет подготовка к "заседанию" думы. Ждут царя. Появляется Звездочёт. Начинается суета. Звездочёт исчезает. Входит царь. Царь обращается за советом, как охранить свое царство от нападения. Царю понравилась идея младшего сына: распустить рать совсем, а когда появится недруг — набрать заново. Но воевода Полкан отвергает и это предложение. Дума не знает на что решиться. Звездочёт дарит царю Золотого петушка, который будет предупреждать об опасности. Царь обещает Звездочёту любую награду. Раздается крик петушка: "Берегись, будь начеку!" Додон, собрав войско, отправляется вместе с Полканом в поход".

Действие второе. "Царь со своим войском оплакивает мертвых сыновей. Неожиданно перед Додоном возникает волшебный шатер. Из шатра выходит красавица Шемаханская царица. Она соглашается стать женой царя. Шемаханская царица и Додон отправляются в столицу".

(Замечу в скобках, что "волшебный шатёр", по бедности бюджета, неожиданно возникает лишь в воображении Кирилла Серебренникова. Для зрителя шатёр — тот же зал Большого Кремлевского дворца. Только по стенам его пустили ползучий свет, и на сцену поддали немного дыма. Гробы, в которых покоились сыновья царя Додона и тела павшего войска Полкана, не столько нагоняли ощущения инфернальности, сколько служили бутафорией шатра. Так, с использованием гробов как предметов мебели, и разворачивалась лавстори между царем Додоном и Шемаханской царицей, а свидетели её, оставшиеся в живых воины Полкана, — снимали с себя в припадке вожделения рубахи и штаны и оставались в трусах, майках и галстуках на голой шее.)

Действие третье. "Народ ждет возвращения царя. Под звук труб появляются Додон и Шемаханская царица. Звездочёт пробирается и напоминает царю об его обещании. Он просит подарить ему Шемаханскую царицу. Додон грубо выгоняет старика. Звездочёт умирает. Петушок клюет Додона в темя. Додон умирает. Народ растерян. Из толпы появляется Звездочёт. Он поёт: "Вот чем кончилася сказка".

(Пока Звездочёт пел "чем кончилася сказка", за ним, на полу зала Большого Кремлевского дворца, разместились на корточках, улыбаясь прищуром хитрых глаз, гастарбайтеры, похожие на лиц азиатской внешности. Растерянный народ ("объект одновременно сожаления и иронии" — по мнению Серебренникова) приодел, по случаю, рясы монахов-чернецов.)

Кирилл Серебренников рожден, чтоб сказку сделать былью. В его "Золотом петушке" само слово "сказка" звучит из уст Звездочёта как кощунство, насмешка над даром актуализировать все и вся. У Кирилла Серебренникова — без дураков! все по-настоящему. Царь Додон — так это настоящий генералиссимус в парадном белом кителе и в белых брюках с красными лампасами. Таким он напомнил Серебренникову, по его признанию, Гитлера и Каддафи. Была ли Шемаханская царица ("почти персонаж комикса" — по мнению режисёра) в белом брючном костюме, черных очках и золотом кокошнике на голове Евой Браун или Анной Чапман — режиссёр не уточнил. Войско воеводы Полкана в воображении Кирилла Серебренникова — так это быдляк, тупые солдафоны-генералы, кители которых, как ёлки на Новый год, увешены аксельбантами и наградами. Похоже, столь дерзкие и актуальные драматургические находки немало раззадорили режиссера-постановщика. Чтобы и зрителю не было скучно, он нашпиговал "Золотой петушок" экшеном. То царя Додона пакуют в гроб хрустальный, то распаковывают из гроба, то царя обносят похоронными венками, то надевают на царя, сбирая его в поход, бронежилет, то бронежилет меняют на клобук патриарха, то царь-патриарх размахивает кадилом… Рота почетного караула при этом неугомонно ходит маршем по сцене и режет пространство знамёнами, военно-танцевальный ансамбль пускается в пляс, расталкивая артистов хора… От экшена уже в глазах рябит. Но всё это оказалось лишь цветочками! В третьем действии Кирилл Серебренников перепрыгнул на другой уровень. Бракосочетание царя Додона и Шемаханской царицы пошли приветствовать бригада бойцов "Черные псы", отряды в халатах химзащиты с ружьем на груди, даже "Тополь-М" протащили по сцене, и дети в надутых, как шары, пластмассовых масках на лицах несли в руках леденцы на палочке.

В этом буйстве постановочных фантазий режисёра хотелось спрятаться хотя бы за музыку. Волшебную, тихую, сказочную, полную чудесных лейтмотивов. Но музыка сама хотела вырваться из оркестровой ямы и спрятаться куда-нибудь за кулисы.

Кирилл Серебренников признавался, что в "Золотом петушке" ему интересен был царь Додон, его внутренний мир. "Мне кажется, в этом персонаже скрыто много психологических нюансов, поэтому мы хотим представить его не буффонной, гротескной фигурой, а более глубокой". Но видно, Кирилл Серебренников сам без царя в голове. Собирать вслед за ним паззл на тему "Золотой петушок" и думать о царе Додоне, о внутреннем мире царя, всё равно, что курице на насесте мечтать о звёздах. Тем более нелепо связывать с "Золотым петушком" от Кирилла Серебренникова имена Николая Римского-Корсакова и Александра Пушкина.

Римский-Корсаков завершил партитуру оперы "Золотой петушок" в 1907 году. Это было время, когда композитор с болью и отчаяньем переживал революционные события 1905 года, начало крушения царской России, исчезновение в самом воздухе царской России идеалов, которым композитор прослужил всю свою жизнь. "Под маской Шемаханской царицы, — писал критик Борис Асафьев, — сладко запела вся разлагавшая чувства и естественную силу страстей эпоха". Либеральные деятели искусств подхватили в опере Римского-Корсакова сатиру на самодержавие и незамедлительно подняли "Золотого петушка" на щит борьбы за общечеловеческие ценности. Первая постановка оперы состоялась в Московской частной опере Сергея Зимина (1909 год), уже после смерти композитора. Премьеру предварял анонс: "Последняя опера Н.А. Римского-Корсакова "Золотой петушок", не принятая к постановке на Императорских сценах, пойдет в наступающем сезоне в оперном театре г. Зимина".

Прошёл век. Умению конвертировать в оффшорах русскую боль в радость космополита либерал не разучился. Либерал ещё раз поднимает "Золотого петушка" на щит борьбы за общечеловеческие ценности. "Золотой петушок" от Серебренникова называют сегодня "социально-политическим памфлетом". Кирилл Серебренников — обличитель! Обличитель с хлопушками в руках — кого? Чего? Власти? Армии? Вечной России? В его мучительно фрейдистском сне в летнюю ночь о знаках любви и жажде милитаризма зрителю предлагают искать обличения. "Я спросил: "Вы хотите, чтобы был взрослый спектакль? — рассказывал Серебренников о встрече с руководством Большого театра. "Да". — Вы хотите, чтобы всё это звучало, когда зал заполнит буржуазная публика? "Да". — Вы уверены, что не боитесь их реакции? "Да". Тогда я решил, что мои руки развязаны". Кирилл Серебренников, бесстрашно развязав руки, впал в азарт мальчика Кая, которому никак не удавалось сложить слово "вечность". В неконтролируемом угаре документализации и попыток превращения оперы в перформанс режисёр не заметил, что совершил хуже, чем преступление. Он ошибся. "Буржуазная публика" — не целевая аудитория Большого театра. Пафос ожидаемой реакции сник, так и не успев родиться. А зритель, приняв после первого акта на грудь "Мартини", понять не мог, зачем его натаскивают ловить чёрную кошку в чёрной комнате, где никакой кошки нет?

Единственное, чего добился "Золотой петушок" от Кирилла Серебренникова, — так это признания факта сомнительного положения Большого театра. Государственный академический Большой театр, пустив на свою сцену "беспощадный социально-политический памфлет" (будем держаться версии СМИ), рубанул сук, на котором сидит. Остается лишь пожелать, чтобы Большой театр в ближайшее время не превратился в нечто вроде частной лечебницы для умалишённых, а петух не оказался красным.

P.S. "Конь-то смирен? — Как корова! — Нам и надобно такого". Неудивительное дело! Артист оперы, имеющий редкий дар подлинности — голос, вынужден сегодня скакать под самопальную дудку режиссера-затейника и участвовать в его "продукциях", где игра в оригинальность оборачивается в одежды слабоумия и краха вкуса. И, собственно говоря, становится уже не важно, кто режиссер последних постановок Большого театра: "Воццек", "Дон Жуан", "Летучая мышь" и вот теперь "Золотой петушок". "Скованные одной цепью", они унылы и однообразны, как сериалы канала НТВ.

Даниил Торопов -- Апостроф