Спасти Париж и умереть - Сергей Зверев

Надзиратель не обратил на него внимания. Вообще Лерне вдруг узнал надзирателя – это был один из допрашивавших. В памяти вдруг всплыло, что этот парень не особенно бил его…

Когда Лерне переступил порог, гитлеровец прикрыл дверь.

– Хочешь заработать пачку сигарет и банку тушенки? – тихо спросил он. – Я набираю похоронную команду. Надо поработать. Извини, большего сделать для тебя не могу…

– Да, конечно… – растерянно пролепетал звонарь. Он не мог понять.

– Сейчас мы расстреливаем пятерых, – продолжал немец довольным тоном. – И не удивляйся, что я заговорил с тобой, у меня мать была француженка. Она была набожной, пока не умерла…

– Что? – спросил Жорж Лерне.

– Выкопают яму для себя они сами… Но надо, чтобы их кто-то закопал.

Жорж Лерне зажмурился изо всех сил. Наконец он понял, что от него требуется! И пусть услышанное больно резануло уши, ему, кажется, не оставляли выбора… Опустив плечи, звонарь покорно поплелся к выходу. По крайней мере, провиант не будет лишним, подумал Жорж Лерне.

Вернулся в камеру Жорж Лерне к утру, бледный и задумчивый. Его ввели и захлопнули за ним дверь. О будущей собственной судьбе он так ничего и не узнал. Он опустился на сено, в руках его была обещанная банка тушенки, на банке лежала пачка сигарет.

Он хотел поделиться впечатлениями от увиденного с Никольским, но камера оказалась пуста – напарника или перевели в другую камеру, или вызвали все-таки на допрос.

Вопрос о переписи культурных ценностей решался на совещании в мэрии. Присутствовавшие снова разделились на две партии – французов и немцев, и пока первые вяло пытались отговорить немцев от осуществления такого шага, Мейер, Оберг и Кнохен быстро все расставили на свои места. Окончательную точку поставил, конечно же, Курт Мейер.

– Значит, вы выступаете против приказа рейхсфюрера? – заметил он, в упор разглядывая Жака Дюкло.

– Никак нет! – растерялся мэр Парижа. – Однако хочу заметить… Может быть, мы сами, французы, займемся описанием ценностей? – Он стоял, подобострастно заглядывая в глаза сидевшему Мейеру.

– Нам предстоит осуществить перепись предметов, представляющих интерес для великой Германии, – надменно произнес Курт. – С этой работой могут справиться лишь немцы.

Мэр Парижа загрустил и безропотно подписал соответствующие бумаги, чтобы у музейного или церковного начальства не возникало вопросов.

Нюансы предстоящего дела продолжили обсуждать в кабинете Оберга на авеню Фош. Прибыли туда на автомобиле, выделенном Курту. Бригаденфюрер по своему обыкновению не стал особо вникать в дела. Сперва сидел со скучающим видом – в то время как Кнохен и Мейер обсуждали подробности, сколько человек и из каких служб нужно выделить. Но вот зазвонил телефон, и Оберг с радостью поднял трубку. Он сразу повеселел – звонил германский посол Абец, приглашал на обед в шведском консульстве.

– Продолжайте без меня, господа… – торжественно объявил Оберг и вышел.

Мейер был даже рад этому. С Кнохеном работалось легко. Были намечены несколько человек в качестве руководителей групп. Встал вопрос и о выделении группы самому Мейеру – штандартенфюрер также намеревался участвовать в переписи.

– Разумеется, я могу остаться в стороне, – обосновал Курт. – Но рейхсфюрер попросил меня пересказать личные впечатления…

Кнохен с пониманием наклонил голову… Этот Кнохен все понимал, все ловил с полуслова! Затем Кнохен поднял трубку и принялся звонить. Он распорядился вызвать некоторых сотрудников, назвав каждого по фамилии. На другом конце провода дежурный офицер аккуратно все записывал.

Через десять минут в кабинете собралось около десятка людей. Оберштурмфюрер приказал всем построиться, затем обратился к гостю:

– Не угодно ли будет вам самому выбрать… – Голос Кнохена прозвучал смущенно.

Курт всматривался в лица, стараясь на всякий случай запомнить каждого гестаповца – возможно, в будущем пригодится. Он видел перед собой одутловатые, равнодушные физиономии. Широкие челюсти и низкие лбы. Белки глаз у многих были в красных прожилках.

– Ваше имя и звание? – вдруг обратился Мейер к приземистому малому в засаленном военном кителе и брюках с отвисшими коленями.

– Шарль Курбевуа, господин штандартенфюрер, – выпучив глаза, ответил тот. Он говорил, почтительно прижимая к животу кепку. – Я работаю в гараже, ефрейтор секретной полиции. Немецкой, конечно… – Последние слова Курбевуа произнес со значением.

Курт прищурился.

– Вы француз?

– Да.

– Почему на вас немецкая военная форма?

– Господин оберштурмфюрер Кнохен оказал мне доверие.

Мейер вдруг почувствовал запах перегара, который доносился изо рта Курбевуа. Обернулся к оберштурмфюреру:

– Не желаю работать с пьяными лягушатниками.

Кнохен побледнел, подскочил к Курбевуа, наотмашь ударил того по лицу:

– Свинья! Пойдешь под арест!

Курбевуа, вжав голову в плечи, преданно смотрел на немца. Кнохен вызвал охрану, вооруженные солдаты увели трясущегося француза.

– Прошу извинить меня, господин штандартенфюрер, – сказал Кнохен. – Такое больше не повторится. Ублюдок получит по заслугам…

Курт величественно кивнул.

Были отправлены восвояси еще несколько агентов, вызвавшие неприятие Мейера. Курт свирепствовал, как мог. Он объяснял Кнохену, какие люди могут подойти для выполнения поставленной задачи. При этом старался быть как можно более требовательным. Курт преследовал цель, о которой, конечно же, не должен был догадаться Кнохен, – как можно больше затянуть выполнение задания Гиммлера.

Однако, как ни старался задержать дело Курт, оно все же продвигалось вперед.

Кнохен оказался талантливым организатором. Все пожелания Мейера он выслушивал внимательно, основные записывал. Так на странице, которая лежала перед Кнохеном, остались строки, где Курт требовал, чтобы в составе каждой группы были архитектор, историк.

– Согласно распоряжению рейхсфюрера, все вопросы должны решать немцы, – напомнил Мейер.

– Совершенно верно! – согласился Кнохен. – Однако…

– Что такое? – насторожился Курт.

– В Париже нет столько немецких специалистов, – растерялся Кнохен. – Если только военнослужащие…

– Если придется все же воспользоваться услугами французов, – решил Мейер, – выбирайте таких людей, чтобы не задавали вопросов. И не говорите, для чего все делается.

Еще Курт потребовал вооруженную охрану для каждой группы.

– Сами понимаете, во время работы, особенно такой серьезной, как эта, могут возникнуть инциденты. Нужно ко всему быть готовым.

– Кого ставить во главе группы?

– Не исключено, что вам также предстоит принять в этом участие, – сказал Мейер, внимательно глядя в глаза Кнохену. – Ответственность слишком высока! А вы, насколько я знаю, господин оберштурмфюрер, доктор философии.

– Совершенно верно, – скромно потупил взгляд Кнохен. – Однако у меня и так много работы здесь…

Курт еще раз внимательно посмотрел на собеседника. И правда, умные глаза, выпуклый лоб интеллектуала, да и уравновешенность характера говорили об образованности оберштурмфюрера. Что же взяло верх над образованностью, если доктор философии стал нацистом?

Мейер вздохнул. Значит, такова была страшная сущность фашизма, если в нацистскую партию шли даже выпускники университетов. Что же касается занятости этого молодого гестаповца, то она могла пойти на пользу.

– Итак, вы не хотите принимать в этом участия? – спросил Мейер.

– Прошу вас об этом, – сказал тихо оберштурмфюрер.

– Я думаю, решение проблемы может быть в следующем, – произнес Мейер через некоторое время. – Если вы назовете мне всех людей, кого считаете допустимым, я пойду вам навстречу. Еще я свяжусь с Берлином. Если будет получено положительное решение рейхсфюрера, мы включим в состав групп представителей коренной национальности страны.

Собеседник поднял брови. Он не обратил внимания, каким тоном было произнесено последнее. Значит, предложение прошло.

Разумеется, Курт не собирался сейчас звонить, он хотел отложить этот вопрос на потом, чтобы через пару дней позвонить – а то и вовсе не позвонить. Если он позвонит, то сошлется на инициативу Кнохена.

В Берлине вряд ли обратят внимание на все эти тонкости, а в Париже все бумаги пойдут за подписью Оберга и Кнохена – и если что, ответственность ляжет на них.

Французы же, включенные в состав групп, сообразят, что делать. Они будут включать в опись не самые ценные вещи. Или поставят в известность группы Сопротивления, и партизаны пресекут попытки вывоза ценностей на местах.

Официально же Курт Мейер еще раз озвучил свое железное мнение, что перепись ценностей должны вести только немцы.

– Все эти досадные мелочи, дорогой Гельмут, которые мы только что с вами обсудили, не более чем исключения.