Мир без конца - Кен Фоллетт

По стене шли трещины. Они отнюдь не всегда являлись угрожающим признаком. Их значение в каждом отдельном случае определял опытный глаз. Ни одно здание не стоит совершенно неподвижно, и некоторые трещины могут просто свидетельствовать о том, что строение приспосабливается к неизбежным изменениям. Архитектор пришел к выводу, что ничего страшного не случилось, но одна трещина удивила его своей странной формой. Приглядевшись, он догадался: кто-то, использовав естественную щель, расшатал небольшой камень. Мостник вынул его и тут же понял, что обнаружил тайник.

В полость вор прятал награбленное. Зодчий по очереди вынул женскую брошь с крупным зеленым камнем, серебряную пряжку, шелковую шаль, свиток с псалмами, а в глубине обнаружил предмет, сказавший ему, кто вор, — единственный предмет, не имевший материальной ценности, простой кусок полированного дерева с выгравированными буквами: «М: Phmt: АМАТ».

«М» — первая буква имени. «Amat» по латыни значит «любит». А «Phmt» — наверняка Филемон. Кто-то, чье имя начинается на «М», когда-то любил Филемона и подарил ему эту вещицу на память, а тот спрятал ее вместе с украденным.

Слава не чистого на руку человека закрепилась за Филемоном с детства. Там, где он находился, вечно что-то пропадало. Судя по всему, именно здесь он все и прятал. Мерфин представил себе, как монах приходит сюда один, может быть, по ночам, вынимает камень и рассматривает сокровища. Несомненно, своего рода болезнь.

Никто никогда не слышал ни про каких любовниц или любовников Филемона. Как и его наставник Годвин, он, похоже, относился к тому меньшинству мужчин, у которых потребность в физической любви ослаблена. Однако некто когда-то полюбил его, и память об этом человеке стяжатель хранил.

Фитцджеральд вернул все на место, сложив предметы в том же порядке — на такие дела у него была хорошая память, — задвинул камень, задумчиво вышел из кладовки и спустился по винтовой лестнице.

Ральф немало удивился приезду Филиппы. Стоял редкий погожий день дождливого лета, и лорд с удовольствием отправился бы на соколиную охоту, но, к своей досаде, не мог: начиналась жатва, и его срочно хотели видеть управляющие и старосты графства. Перед ними стояла одна и та же проблема: в полях созрел урожай, а людей для его сбора не хватало.

Граф Ширинг ничего не мог поделать. Он сбился с ног, разыскивая непокорных батраков, бежавших из своих деревень за более высоким жалованьем. Те немногие, кого удалось поймать, выплачивали оброк и снова убегали. Старосты крутились как могли и хотели свалить все трудности на землевладельца, а ему оставалось лишь выслушивать их и одобрять хитроумные планы.

В зале было полно людей: старосты, рыцари, воины, несколько священников и больше десятка праздных слуг. Все вдруг затихли, и лорд услышал с улицы грачей — они громко загалдели, словно о чем-то предупреждая. Хозяин поднял глаза и увидел в дверях Филиппу. Та сначала обратилась к прислуге:

— Марта, стол не убран после обеда. Немедленно принеси горячей воды и отмой его. Дикки, любимый конь графа покрыт наверняка вчерашней грязью, а ты здесь выпиливаешь какую-то палочку. Отправляйся на конюшню, где тебе и положено находиться, и почисти лошадь. А ты вынеси щенка, он только что нагадил на пол. Тебе прекрасно известно, что в зале позволяется находиться только одной собаке — мастифу графа.

Слуги засуетились — даже у тех, кому хозяйка не сказала ни слова, вдруг обнаружились дела. Ширинг не возражал, чтобы Филиппа навела порядок. Без вечно погонявшей их супруги прислуга совсем обленилась. Графиня подошла к мужу и глубоко поклонилась — естественно после долгой разлуки, — однако целовать не стала. Ральф бесцветно поздоровался:

— Как… неожиданно.

Леди раздраженно ответила:

— Я бы многое отдала, чтобы сюда не ехать.

Тот разозлился:

— Так зачем же приехали?

Ждать надо одних неприятностей, он не сомневался.

— Мой манор Ингсби…

Филиппа владела несколькими деревнями в Глостершире, платившими повинности непосредственно ей. После переезда законной половины в монастырь старосты, как узнал Ральф, отчитывались ей прямо в Кингсбриджском аббатстве. Но Ингсби стала досадным исключением. Манор вручал выплаты Фитцджеральду, а уже он передавал жене, что забывал делать с тех пор, как супруга уехала.

— Черт, совсем вылетело у меня из головы.

— Ничего страшного, — отозвалась Филиппа. — У вас столько забот.

Подозрительно мирно. Графиня поднялась в покои, а лорд Ширинг вернулся к трудам. Полгода разлуки пошли ей на пользу, думал он, пока очередной староста перечислял поля с созревшим урожаем и плакался на нехватку жнецов. И все-таки он надеялся, что жена приехала ненадолго. Лежать с ней в постели что с дохлой коровой.

Филиппа спустилась к ужину. Села рядом с Ральфом и во время трапезы вежливо беседовала с гостившими у него рыцарями. Была сдержанна и холодна, как всегда — ее ничто не веселило, даже шутки, — но Фитцджеральд не видел признаков неумолимой, ледяной ненависти, с которой она относилась к нему после свадьбы. Ненависть эта либо прошла, либо по крайней мере глубоко спрятана. После ужина Филиппа вновь ушла, оставив его выпивать с рыцарями.

Граф поиграл мыслью, что, может быть, она вернулась насовсем, но в конце концов отбросил ее. Никогда эта женщина его не полюбит и даже не потеплеет. Просто долгая разлука притупила остроту неприязни, но по большому счету, вероятно, уже ничего не изменится. Поднимаясь наверх, он думал, что жена спит, но, к его удивлению, та в льняной ночной рубашке цвета слоновой кости сидела за письменным столом, а единственная свеча отбрасывала мягкий свет на гордое лицо и густые темные волосы. Перед ней лежало письмо, написанное девичьей рукой; Тенч догадался, что послание от Одилы, теперь графини Монмаут. Филиппа писала ответ. Как большинство представителей знати, деловые письма она диктовала писарям, а личные писала собственноручно.

Ральф зашел в гардеробную и вернулся без верхней одежды. Летом он обычно спал в подштанниках. Филиппа закончила письмо и встала, неловко опрокинув чернильницу. Отскочить, увы, не успела, и на светлой ночной рубашке образовалось огромное черное пятно. Леди Ширинг выругалась. Граф усмехнулся: его жена отличалась такой аккуратностью, что смешно видеть ее заляпанную чернилами.

Филиппа помедлила и стянула рубашку через голову. Фитцджеральд удивился. Обычно жена не раздевалась в его присутствии. Но все, конечно, эти чернила. Он осмотрел ее. Несколько поправилась в монастыре: грудь пополнела, выступал живот, губы приятно налились. К своему изумлению, лорд почувствовал возбуждение.

Леди наклонилась вытереть скомканной ночной рубашкой чернила с плитки пола. Грудь заколыхалась. Монастырская затворница развернулась, и Ральф увидел жену сзади. Не знай он ее, заподозрил бы, что супруга пытается распалить его. Но Филиппа никогда и никого не пыталась соблазнить, не говоря уже о нем. Графиня робка и неловка. И потому вид того, как она подтирает пол, возбуждал еще больше. После полудохлой проститутки в Солсбери у него уже несколько недель не было женщины. Филиппа выпрямилась и заметила его взгляд.

— Не смотрите на меня. Ложитесь спать.

Бросила грязную рубашку в корзину для стирки, подошла к сундуку с одеждой и подняла крышку. Собираясь в Кингсбридж, почти всю одежду Филиппа оставила дома: одеваться богато в женском монастыре не подобало даже знатным гостям. Вытащила другую ночную рубашку, и, пока одевалась, Ральф пожирал ее глазами — налившуюся грудь, низ живота. Во рту пересохло. Леди Ширинг вновь перехватила его взгляд:

— Не подходите ко мне.

Если бы она этого не сказала, хозяин, вероятно, улегся бы и заснул. Но резкий отказ только подстегнул.

— Я граф Ширинг, а вы моя жена. И я буду подходить к вам когда хочу.

— Вы не посмеете. — Она отвернулась надеть рубашку.

Это Ральфа рассердило. Когда супруга подняла рубашку, чтобы продеть голову, Фитцджеральд довольно сильно шлепнул ее по ягодицам, надеясь, что причинил боль. Графиня с криком подпрыгнула.

— Это за «не посмеете», — сказал он.

Филиппа повернулась, намереваясь что-то возразить, и рыцарь, не думая, ударил ее по губам. Леди Ширинг оступилась и упала, прижав руки к лицу. На губах показалась кровь. Но холодная красавица лежала на спине, голая, раздвинув ноги. Ральф набросился на нее. Графиня яростно извивалась, но он был больше, сильнее и без труда одолел ее.

Все совершилось очень быстро. Тяжело дыша, лорд откатился и через несколько секунд посмотрел на Филиппу. Она лежала, закрыв глаза, но с каким-то странным выражением на лице. Ральф немного подумал, потом постарался отвлечься, хотя озадаченность не покидала его. Впечатление создавалось такое, будто жена торжествовала.