Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод

книг тех писателей, которые, как указывалось, были признаны идеологически верными и полезными для дела пролетарской революции, перевести авторское право на них «из области частной собственности в область общественности», прежде всего в интересах реализации государственной программы ликвидации неграмотности.

Если с произведениями, авторские права на которые, в соответствии с продолжавшими применяться положениями закона 1911 года, прекратились по срокам их давности, было всё более-менее понятно — они переиздавались без каких-либо формальностей, — то в отношении писателей, чьи книги только планировалось издавать, Декрет устанавливал государственную монополию сроком не более 5 лет, при условии, что Госкомиссия по народному просвещению найдёт, что указанное произведение представляет научную и художественную ценность. После истечения указанных сроков, то есть 15 лет для национализированных произведений и 20 лет для ненационализированных, такое произведение могло свободно издаваться, при условии подачи правообладателем соответствующего заявления в госкомиссию.

Для начала наркомат по просвещению использовал свои полномочия в отношении произведений 23 русских писателей, которых на момент принятия декрета уже не было в живых, при этом права ныне живущих литераторов пока не затрагивались.

Думаю, что здесь уместно было бы вспомнить дискуссию, связанную с рассмотрением в 1885 году прошения на Высочайшее имя вдовы А. С. Пушкина — Натальи Николаевны Ланской — по поводу истечения установленного законом срока исключительных прав наследников на произведения великого поэта. В докладе главноуправляющего Вторым Отделением собственной Е. И. В. канцелярии графа Д. Н. Блудова, которому было поручено изучить вопрос для вынесения его на обсуждение Государственного совета, в качестве возможного препятствия для увеличения этих сроков отмечалось наличие противоречий между законными правами наследников и общественным интересом: «По миновании сих сроков произведение науки или искусства становится достоянием публики, которая не должна быть лишена пользы и удовольствия приобретать без особого труда, да и больших расходов хорошие сочинения». [1.234]

Теперь революционные новеллы в законодательстве рассматриваются либо с точки зрения общественного интереса, который становится превалирующим фактором при принятии решений государственными органами РСФСР о сохранении или отчуждении авторских прав, либо на основании всё той же революционной целесообразности, которая тоже понималась по-разному, в зависимости от ситуации.

Для Анатолия Васильевича Луначарского непосредственное участие в таких радикальных изменениях в области культуры — это своего рода звёздный час: эти теперь реализуемые на практике идеи он не раз высказывал ещё в эмиграции. В 1905 году в своих «Этюдах. Критических и полемических» он писал: «Власть капитала сказывается… не только унизительной нищетой, в которой пребывают артисты в большинстве, но и моральным их рабством… В конце концов художник сам начинает смотреть на искусство с точки зрения публики, подчиняется морали и воззрениям своих заказчиков. Художник смотрит на мир уже не своими собственными глазами, а через очки тех, кого ему приходится рисовать и забавлять». [1.15] По логике большевиков, теперь автор должен был смотреть на мир «своими собственными глазами» вместе с советской властью, в противном случае дело не ограничивалось одной только «унизительной нищетой…»

Поэтому не случайно, что первые дела, которые были подсудны следственной комиссии Московского революционного трибунала, касались актуальных сегодня вопросов, связанных как со СМИ, так и с распространением порочащих большевистскую власть сведений. Напомним, что их рассмотрение проходит в условиях массовых выступлений и забастовок рабочих против экономической политики большевиков на всех крупных заводах Петрограда.

3 января 1918 года состоялось решение революционного трибунала о дате и порядке проведения первого слушания по делу газеты «Утро России» — органу партии прогрессистов. Её редактору В. К. Садкову вменили в вину клевету на РКП(б). Как следовало из протокола судебного заседания, обвинителями на процессе утвердили трёх проверенных членов партии, при этом вопрос о вызове народных заседателей вообще не стоял, зато было принято решение о массовом распространении входных билетов на судебное заседание, так как суд был объявлен открытым. В качестве доказательств подрывной деятельности редакции оппозиционной газеты были представлены две статьи, которые были признаны fake news, за что написавший их журналист был приговорён к двухмесячному тюремному заключению, а издатель газеты — к штрафу в 15 тысяч рублей «с заменой в случае несостоятельности тремя месяцами ареста».

Через две недели Ревтрибунал возбудил против редакции новое дело — на этот раз за публикацию карты «Будущие границы Германии по проекту Бронштейн-Троцкого». Общая сумма штрафов составила астрономические 215 000 рублей, что и привело к её банкротству, а затем и к неизбежному закрытию.

Следующими жертвами нарождающейся демократии стали оппозиционные газеты «Власть народа», «Земля и воля», «Вечерний курьер», «Трудовая копейка», «Возрождение», «Наше слово», «Русские ведомости» и др. Все они были признаны виновными в «распространении ложных слухов» или в «контрреволюционной агитации», и к весне 1918 года их деятельность была полностью запрещена.

Несмотря на то что члены трибунала не всегда участвовали в судебных заседаниях — по всей видимости, из-за занятости другими не менее важными революционными делами, — такие обвинительные приговоры постановлялись с завидной регулярностью. Вопрос о систематическом отсутствии членов ревтрибунала на судебных заседаниях дошёл до председателя Верховного революционного трибунала Н. В. Крыленко, на что тот отвечал, что, во-первых, данный факт не влияет на законность приговора, а во-вторых — «судьи, наверное, рассказывали друг другу то, что происходило в их отсутствие». [1.112]

Периодически выносились приговоры за «оскорбительные ругательства по адресу советской власти, неподчинение её распоряжениям», её «непризнание», агитацию за Учредительное собрание, призыв к забастовке, распространение прокламаций и т. д. Жаль, конечно, что тогда ещё не было социальных сетей, — дело бы пошло веселее.

В апреле того же 1918 года Московским ревтрибуналом слушалось дело 20-летнего конторщика Андрея Конкина, которого обвиняли в «распространении стихотворения провокационного содержания по адресу народного комиссара Ленина», и гражданина В. Н. Жукова, который был также был признан виновным в «произнесении контрреволюционных фраз, выражающих сочувствие немецкому захвату», и т. д.

Декрет Совнаркома РСФСР от 26 ноября 1918 года «О признании научных, литературных, музыкальных и художественных произведений государственным достоянием» вновь предоставлял право Наркомпросу признавать достоянием государства любое произведение, вне зависимости от того, было оно опубликовано ранее или нет, принадлежит или нет кому-либо помимо его автора и т. д. Это право отчуждения предоставляется в отношении любого произведения по усмотрению специальной народной комиссии. Правда, в том случае, если издательство ранее приобрело права издания или переиздания какого-либо литературного произведения, оно имело возможность получить соответствующую компенсацию в размере непокрытых расходов, ему также возмещался авторский гонорар, который не был выплачен ранее, но уже по твёрдым ставкам Наркомпроса, установленным по согласованию с Наркомтрудом.

Одновременно Совнарком принял постановление «О расторжении литературной конвенции России с Германией», подписанное Председателем СНК В. И. Лениным, «как противоречащей происшедшим во время войны изменениям», на основании ст. 4. Русско-Германского дополнительного договора к Брестскому мирному договору от