Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

— Ты так и не объяснил, зачем ты мне помогаешь, — прогремел инкуб. — Ты говоришь, чтобы спасти город, но ты не житель Комморры. Твои сородичи забредают в вечный город, только чтобы разыграть свои поучительные спектакли или мифологические пьесы, а потом уходят, и вам нет дела ни до самой Комморры, ни до ее выживания. Так почему же ты с такой готовностью предлагаешь мне помощь на каждом шагу? В чем твоя выгода от всего этого?

Пестрый беспомощно смотрел снизу вверх на лицо Морра. В теплом солнечном свете инкуб выглядел невероятно постаревшим: его щеки запали, как у трупа, морщины у рта и на лбу стали глубже и четче, кожа безжизненно высохла, а в темных колодцах глаз светились тревожные огоньки голода и безумия. Как будто за последние несколько часов, проведенных в Паутине, Морр прожил не меньше пятидесяти лет. Инкуб понял выражение на лице Пестрого и безрадостно улыбнулся.

— Голод преследует меня. Та, что Жаждет, взимает свою дань. Вскоре я должен буду убить, чтобы освежить себя, иначе стану одним из Иссушенных, стенающих полоумных тварей, что существуют лишь благодаря объедкам, которым Она позволяет упасть со своего стола, — Морр внимательно присмотрелся к мирно гуляющим жителям и скривился. — Ты сказал, что это место из твоих воспоминаний, значит, они — привидения. Здесь нет ничего реального.

Пестрый вздохнул.

— Оно было реальным, и его обитатели были реальны, и поэтому оно по-прежнему реально для тех, кто его помнит — в этом случае они, по большей части, помнят друг друга. Другими словами, эти прохожие — настоящие, а мы для них — призраки. Ты не можешь навредить им, и даже если бы мог, я бы этого не позволил.

— Храбрые слова. Не думай, что все эти испытания меня ослабили, маленький клоун, — фыркнул Морр. — Даже более того, после них мое внутреннее пламя полыхает еще жарче.

— Что ж… это хорошо. На Лилеатанире тебе понадобятся все силы, которые ты можешь собрать, хотя с убийствами там тоже будет туго. Извини.

— Посмотрим. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему тебе есть дело до того, что случится на Лилеатанире или в Комморре, если на то пошло? В чем твоя выгода?

Пестрый призадумался, как разъяснить концепцию альтруизма тому, кто на протяжении всей своей жизни только и делал, что дрался и хватался за любое возможное преимущество. Верность Морра распространялась только на самого себя. Он бросил свой клан на Ушанте ради храма Архры. Долг связал его с Крайллахом, а соответственно, и всей Комморрой, но он пошел против Крайллаха, когда тот пал жертвой порчи. Всем, что имело значение для Морра, был жестокий кодекс Архры: убей или будь убит, без оглядки на мораль, без угрызений совести, вплоть до того, что даже ученик должен был убить учителя, увидев в том слабость.

Молчание между Морром и Пестрым мучительно растягивалось, пока не стало ясно, что инкуб решил не делать ни шага дальше, не получив ответ, который соответствовал бы его особенному пониманию этики.

— Разве для того, чтоб действовать вместе, не достаточно того, что мы оба хотим спасти Комморру? — вопросил арлекин.

— Я понимаю, что должен спасти Комморру, потому что мои действия на Лилеатанире привели к Разобщению, — ответил Морр. — Я исправлю их последствия, потому что, если Комморру поглотит энтропия, инкубы будут уничтожены, а учение Архры — потеряно. У тебя нет такой мотивации, и еще меньше причин помогать мне. Так что объясни, зачем тебе нужно все это делать, иначе мы никуда не пойдем.

— Потому что… — беспомощно начал Пестрый, и тут его озарило вдохновение. — Потому что эльдарская раса — больше, чем просто сумма ее частей. После Падения из развалин того, что было прежде, возникло три совершенно разных общества: Комморра, искусственные миры и девственные миры. Каждое из них сохранило некоторую часть утраченного — да, даже Комморра, несмотря на то, что многие хотели бы это отрицать. Каждая ветвь по-своему процветала на протяжении столетий или, по крайней мере, не исчезала полностью, и это само по себе кое о чем говорит: это стабильные сообщества. Каждое из них научилось приспосабливаться к ужасной новой вселенной, не оставившей для них принадлежащего по праву места.

— Так значит, ты веришь, что все ветви надо сохранить, — проворчал Морр. — Как это благородно с твоей стороны.

— О, это куда больше, чем простое сохранение, мой дорогой циничный друг. Во всех наших трех сообществах есть одна фатальная черта: все они смотрят лишь внутрь себя и считают, что только они идут единственным верным из всех возможных путей. Если они и строят планы на будущее, то имеют в виду только свой собственный народ, а в большинстве случаев даже до этого не доходят. Выживание стало всеобъемлющим кредо всей эльдарской расы, и на протяжении последних ста веков мы постоянно ощущаем себя осажденными и изолированными. Это ведет к стагнации, к явлению, прямо противоположному излишествам, которые породили Ту, что Жаждет, и теперь нас губит не энтропия, но стазис — медленная, холодная смерть. Конечно, не все думают подобным образом, в каждом поколении есть те, кто поднимает взгляд из трясины, созданной нашими предками, и снова бросает взгляд на звезды. Мы по-прежнему можем учиться друг у друга, поддерживать друг друга. Крупица надежды все еще жива, — на миг Пестрый с тоской поглядел на лагуну.

— Итак, теперь ты провозглашаешь, что стремишься к лучшему будущему, — безразлично сказал Морр. — Я много раз слышал подобные заявления. Как верховный палач архонта Крайллаха, я отправил тысячи подобных претендентов к их последнему воздаянию.

— Не сомневаюсь, но я говорю не про свержение какого-нибудь архонта, — устало ответил Пестрый. — Я говорю о том, как заново объединить расу эльдаров.

Морр насмешливо фыркнул от мысли о том, что истинные эльдары Комморры могут смешаться с бледными эстетами искусственных миров или полуживотными-экзодитами девственных миров. Пестрый с любопытством смотрел на инкуба, склонив голову набок, и гадал, сможет ли тот осознать, насколько ханжеским является его предубеждение. Морр не демонстрировал никаких признаков того, что это может случиться в ближайшее время. Арлекин собрался с силами для еще одной попытки.

— Просто посмотри на свой собственный опыт, — сказал он. — Архонт Крайллах, совместно с Иллитианом и Кселиан, хотел вернуть того, кто уже был давно мертв. Невозможно давно мертв. Да, конечно, результат чудовищно отклонился от желаемого, но как они это сделали? Воспользовавшись помощью того, кто обладал достаточной мощью, чтобы достичь невозможного…

— Гемункула? — неуверенно прогремел Морр.

— Нет, нет, нет! Миропевицы — ну, ты знаешь, одной из тех грязных дикарей, которые, как считается, ничего не могут дать великолепной и величественной Комморре. Она понадобилась им, чтобы их план пришел в действие, и они пошли на значительные усилия, чтобы добыть ее, потому что она могла совершить то, на что никто в Комморре не способен. Разве это не говорит о том, что экзодиты совсем не заслуживают вашего презрения? Что они добились чего-то, что само по себе достойно хвалы и подражания?

— Нет. Это значит, что иногда из них получаются невероятно полезные рабы.

— Морр, я верю, что ты просто прикидываешься недалеким ради собственного развлечения, что я, как ни странно, нахожу весьма воодушевляющим признаком. Давай возьмем другой пример — нас с тобой. Когда ты обнаружил, что Крайллах затронут скверной, ты позвал меня на помощь. Ты знал, что это дело не стоит доверять ни одному комморриту, так как тот наверняка попытается воспользоваться ситуацией и, наиболее вероятно, в свою очередь подвергнется порче. Стал ли я с тех самых пор твоим ценным, заслуживающим доверия союзником, или нет?

— Стал, — скрепя сердце, признал Морр.

— И при этом я не из Комморры, и у меня нет никаких личных вложений или интересов ни в ней, ни в тебе.

— Это… неправда, — сказал Морр с мрачной улыбкой. Инкуб выглядел так, как будто только что разгадал сложную головоломку, которая терзала его уже долгое время. Пестрый нахмурился, явно обеспокоенный переменой в поведении инкуба.

— Ты имеешь в виду, что у меня есть личный интерес? Поведай мне, пожалуйста.

— Конечно же, есть. Это я.

Пестрый только улыбнулся в ответ и сделал вежливый жест, прося Морра продолжать.

— Я необходим тебе, потому что тебе нужен убийца дракона.

Беллатонис потер руки — обе руки, новую со старой. Одна была изящная, с длинными пальцами, другая — грубая и темная. Что ж, нельзя получить все сразу, утешил он себя, новые пальцы достаточно ловки, и это самое важное. С потолка на его окровавленные инструменты сыпались хлопья пыли, что было совершенно неудовлетворительно и портило немного улучшившееся настроение Беллатониса. Снова началась дрожь земли, на сей раз ближе, чем прошлые сотрясения. Лаборатория явно становилась небезопасна, но он не мог вернуться в крепость Белого Пламени, так как рисковал наткнуться там на нечто похуже лазутчиков-Отравителей.