Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - Леонид Васильевич Милов

нами тип кооперации, основанной на вольном найме, сезонный характер производства исключал возможность проявления главного признака специфически капиталистического производства – прибавочная стоимость определенного уровня, минимально допустимого для существования капиталиста как капиталиста. Владельцы кожевен конца XVII – начала XVIII в. могли существовать только как купцы.

Для крупного купечества кожевни были скорее средством некоторого сокращения накладных расходов, неизбежных при скупке готовых кож у многочисленных мелких ремесленников-товаропроизводителей.

Таким образом, перед нами образец, хотя и не типичный, отношений “средневекового” капитализма, функционирования так называемых неадекватных форм капитала, в которых еще не созрела противоположность труда и капитала, больше того, не действуют специфические закономерности капиталистического способа производства. Такие формы в эпоху феодализма носили спорадический характер, были обратимы и в сущности не могли влиять на судьбы старого господствующего способа производства.

Важнейшая черта эволюции кожевенного производства с применением наемного – труда, на наш взгляд, заключается в том, что сбыт продуктов обработки животного сырья за рубеж объективно требовал появления крупного капиталистического производства мануфактурного типа, но объективные условия социально-экономического развития страны и специфика технологии производства ставили непреодолимые для того времени препятствия. Но дело не только в этом. В противоположность английскому производству шерсти, первоначально предназначавшейся для иностранных суконных мануфактур, обработка кож и сбыт их за рубеж не привела и не смогла привести к тем гигантским преобразованиям экономики страны и резким смещениям общественных слоев, которые в Англии ознаменовали бурное развитие капитализма. Кожевенный юфотный товар не имел этой перспективы, и реальное весьма скромное место кожевенных “заводов” в экономике второй половины XVIII в. лишний раз свидетельствует об этом (в стране общее число кожевенных, в основном мелких по объему производства, заведений к концу века достигло более 800).

Указанные особенности были характерны и для такой весьма специфичной отрасли хозяйства, как винокурение, социальная организация которого практически не влияла ни на процесс общественного разделения труда, ни на механизм ценообразования. В XVII в. казенные винокурни в большинстве своем работали на 10 % мощности, т. е. потенциального объема продукции при условии бесперебойной непрерывной работы в течение года[2736]. Это означает, что почти все винокурни работали лишь эпизодически. Только немногие более крупные казенные винокурни работали несколько более систематично (в Орлове на 12–15 %, в Устюжне – на 26 %, в Бежецке – на 30 %, в Вятке – на 37–43 %, в Можайске – на 46 % от потенциальной мощности)[2737]. Даже самая крупная для XVII в. нижегородская винокурня работала на 60 % мощности[2738]. Таким образом, эпизодичность или большие перерывы в работе были типичны для всех предприятий этого столетия. Тем более это можно отнести к работе мелких винокурен частного владения, в том числе и немногих в XVII в. купеческих предприятий[2739].

Господство краткосрочных форм найма вело к нерегулярности производственных циклов, неравномерности загрузки оборудования не только в XVII в., но и в более поздний период. В 1719 г. купцы, владеющие винокурнями в Казанской губернии, в одном из челобитий специально оговаривали, что “у них на тех заводах с крепосми (т. е. с оформлением найма на длительный срок, – Л.М.) работных людей держать невозможно, понеже бывают у них в найме, в работе человек по неделе и дни по три, и по два, а по последней мере (т. е. в крайнем случае, – Л.М.) самое малое число (таких работников, – Л.М.), что по месяцу (работают, – Л.М.)…; годовые (же, – Л.М.) никогда не наймуютца…”[2740]

В XVII в. краткосрочный найм одновременно сопровождался высокой по своему уровню оплатой. Так, в 1658–1659 гг. в Дмитрове винокур получал “с браги” 10–11 алт. (30–33 коп.), а подсобный работник – 7 алт. или 8 алт. 2 деньги (21–25 коп.), в Козлове в 1670–1671 гг. винокур получал 15 алт. 2 д. с “вари” (46 коп.), а подсобный работник 8 алт. (24 коп.)[2741]. Столь высокий уровень оплаты как-то не согласуется с данными монографии М.Я. Волкова о реальной итоговой оплате в 50–70-е гг.

XVII в. по 13 винокуренным центрам страны[2742]. В шести случаях оплата за сезон была около 2 руб. в среднем на работника, а в остальных – 5–6 руб. Думается, что данная оплата начислялась не за сезон, а за дни работы, которых, видимо, было очень немного, т. к. винокурение было эпизодическим.

Для проверки этих предположений используем данные по Талицкой (Вятской) винокурне, одной из крупнейших в стране в период 30–50-х гг.

XVIII в. Здесь оплата была повременной, и винокуру платили за месяц 2 руб., а подкурку – 1 руб. Случай этот исключительно редкий, так как всюду платили сдельно[2743].

Причина, видимо, кроется в том, что при непрерывном производстве на столь крупном предприятии (примерно 89 котлов винокуренных да 2 котла браговарных)[2744] производительность была более чем вдвое выше обычных винокурен. Расчет показывает, что при “варе” в 45 ведер[2745] на Вятской винокурне за 12 месяцев было примерно 488 “варь” или “браг”, за которые при сдельной оплате по 15 коп. за брагу винокур должен был получать в год огромные деньги (св. 73 руб.); столь же велик был бы заработок и полуквалифицированного “жегана” (св. 36 руб.)[2746]. В реальной же действительности винокур на Талицком заводе получал 24 руб. в год? и даже эта, втрое меньшая, чем расчетная сумма была вполне на уровне заработка высококвалифицированного специалиста-ремесленника 20–30-х гг. XVIII в.[2747] Таким образом, перед нами яркий пример того, как резкое повышение производительности труда позволяет предпринимателю (в данном случае это государство) присвоить громадную долю так называемого прибавочного рабочего времени и лишь незначительной его частью делиться с работником.

Совсем иное положение было при сезонных работах на более мелких винокурнях. Данные по Талицкой (Вятской) винокурне за 30–50-е ГГ. XVIII в. предоставляют редкую возможность рассчитать длительность браговарения (при среднем объеме годовой продукции в 22 тыс. ведер в год было 488 “браг” на 2 котла, откуда в конечном счете следует, что при непрерывном процессе на одном котле на “брагу” шло примерно полтора дня или 2 “браги” делали за 3 дня)[2748]. Конечно, разница в объемах котлов влияла на срок варки (на Талицкой винокурне браговарные котлы должны были быть очень большого объема), и в котлах меньшего объема варка могла быть несколько короче по длительности, но разница не была существенной.

При той же технологии в XVII в. дмитровский винокур, имея на одном котле одну варю в