Ещё вчера… - Николай Мельниченко

– Так вот об этом и надо было думать, прежде чем жениться! А что теперь, понимаешь: надо срывать человека посреди учебного года! Какая такая срочная необходимость? Можно же потерпеть до лета, или хотя бы до зимней сессии!

Я пытаюсь рассказать историю собственного "квартирного вопроса", но меня не слушают. Родители Эммы (теперь – и мои) совершенно не понимают, как непросто добывается жилье в таком городе как Ленинград. Да еще человеку в погонах, и всего лишь с одним просветом и только с двумя ма-а-ленькими звездочками…

– Ну, все, хватит спорить. Никуда она не поедет, пока не окончит хотя бы семестр и сдаст сессию…

– Дорогие родители! Спасибо вам, что вырастили дочку. Но вечно она с вами жить не будет, а будет жить со мной: она моя законная жена. В нашей с ней семье сейчас такой момент, что ей надо быть в Ленинграде! Иначе нам негде будет жить! – я уже чеканю слова.

– А почему ты…Вы, – вступает Мария Павловна, – не можете решить свои проблемы, не ломая жизнь молодой девушке???

Начинаю все сначала. Дружеская родственная беседа в таком духе может продолжаться бесконечно, но пора двигаться в некий дворец, где НашеЯблокоРаздора будет играть спектакль. Эмма выделяет нам четыре билета, три – вместе, один – отдельно, для "тети" Лизы. "Тетя" во время наших переговоров, к ее счастью – молча, демонстрировала свое крайнее возмущение моими выступлениями. Сейчас она решила взять реванш за свое молчание: "тетя" нахально усаживается рядом с родителями, оставляя для меня отдельное место вдали, хоть и в первых рядах. Как же, как же, – не для того я летел тыщи верст, чтобы такая малость меня остановила… Молча поднимаю какого-то студента, вручаю ему свой билет, и усаживаюсь рядом с Федором Савельевичем. Прения продолжаются.

Занавес раздвигается, начинается спектакль, где моя жена, передовой агроном, а может быть инженер, громит бездельников и рутинеров, попутно влюбляя их в себя, такую передовую. Наши разговоры поневоле продолжаются шепотом, не теряя своей остроты, – не меньшей, чем придуманная в спектакле. Иногда мы забываем, что сидим в переполненном зале, и тогда на нас со всех сторон шикают недовольные любители театрального искусства.

После спектакля опять возвращаемся к близкому дому тети Лизы, продолжая все те же бесплодные разговоры. Федор Савельевич стал совсем нервный, отказался от ужина и решил уехать сразу в Брацлав. Со словами "Я уже все сказал: Эмма не поедет!" – он сел в трамвай и уехал на вокзал.

Нельзя, батя, так делать! Я сажусь в такси, и на вокзале встречаю трамвай. Увидев меня, добрейший Федор Савельевич, наверное, хотел перекреститься. Позиции высоких (не)договаривающихся сторон ясны, как стеклышко. Говорить – уже не о чем, повторяться – незачем. Я молча сопровождаю тестя. В билетную кассу на ближайший поезд в сторону Одессы – Винницы огромная очередь. Мы стоим минут 10, затем очередь расходится: мест нет. Это неожиданный удар. Я иду в воинскую кассу, покупаю билет до Винницы (и этот пункт впечатал в мою командировку предусмотрительный Коля Семенский!) и молча отдаю его Федору Савельевичу. Он тронут, но вида не показывает. До отхода поезда еще есть время, и ФС устало кладет голову на сложенные на столе руки, надеясь, что я уйду. Когда он поднимает голову, то опять видит меня. Я сижу напротив. На его негодующий взгляд я отвечаю:

– Федор Савельевич! Я не могу, просто не имею права уехать без жены. И дело не только в том, что нам будет потом плохо. В этом случае я подведу многих людей. Эмма же не может уехать без вашего разрешения. Так что мне, связанной увозить ее?

– Иди, договаривайся с Марией Павловной, – устало говорит Федор Савельевич после некоторого раздумья.

Я срываюсь с места в карьер. Время не ждет. Через полчаса мы продолжаем заседание с Марией Павловной. Я честно говорю, что ФС предложил договориться с ней, но Эмме все равно надо ехать со мной. Мария Павловна переходит сразу к делу:

– Ну, как же вы, дети уедете без ничего? Мы же доченьке готовили всякое приданое, надо его забрать из Брацлава…

Господи, святой и великий! Неужели они согласны на отъезд Эммы в Ленинград? Но поездка в Брацлав – это еще одни сутки. Моим дорогим родителям и жене я ни полслова ведь не сказал, что на семейную жизнь в Ленинграде мне отпущены всего одни сутки, которые я сейчас должен израсходовать. Я с тоской гляжу на Эмму:

– Не можем обойтись без твоего приданого? Обязательно надо за ним ехать?

Эмма со слезами на глазах кивает: надо обязательно!

Все быстро начинает вертеться. Эмме помогаем составить план, что надо завтра сделать, какие справки получить, с какого учета сняться и откуда выписаться. Звоню Юре Яворскому, прошу добыть в Институте Электросварки информацию для меня и проводить нас на вокзале. Мы с Марией Павловной хватаем такси и летим на вокзал.

Нам везет. Мы сразу садимся на скорый поезд, в Виннице попадаем на последний автобус и часа в три ночи мы уже в Брацлаве. Федор Савельевич спит в проходной комнате: он приехал на час раньше. Услышав шум, он просыпается, и… опять видит меня! Я боялся, что он упадет, выругается (он никогда не употреблял "крепких" слов), сделает еще что-нибудь в этом роде. Но он меня удивил еще больше, когда спокойно сказал, увидев меня рядом с Марией Павловной:

– Ну, вот. А ты хотел без ничего уехать. Это же все вам с Эммочкой сразу понадобится…

Потом мы выясним, что эти добрые люди, мои новые родители, уже давно все поняли и смирились с отъездом дочери, но не знали, что оба пришли к такому решению, и просто боялись подвести друг друга.

Садимся перекусить, пропускаем по рюмочке. Сожалеем, что не было у нас свадьбы. Рассказываю о нашем жилье, о переводе Эммы в Лесотехническую академию, приглашаю в гости. Разговоры мирные, семейные. Батя берет власть в свои руки:

– Значит, сейчас погружаем все, и езжай: тебе надо торопиться!

Я очень тороплюсь, но надо бы и вздремнуть. Выясняем, что ФС думал, что он проспал не час, а всю ночь, и сейчас уже утро. Долго смеемся. Укладываемся спать.

Утром меня уже ожидает нагруженная машина. Я хватаюсь за голову: половину кузова грузовика загружена хорошо упакованными тюками и чемоданами. Родители уверяют, что все это нам понадобится. Богатое приданое у моей женушки, вот только как мы довезем все это добро в купейном вагоне, билет в который у меня уже лежит в кармане…

Вечером в Киеве нас сажают на поезд трое Юриев: Яворский, Вахнин и Скульский. Нашему веселью и радости нет границ: одновременно мы с близкими, настоящими друзьями, отмечаем нашу с Эммой свадьбу. При посадке в вагон проводница было запротестовала: такое количество вещей нельзя перевозить в купейном вагоне. Юра Яворский слегка обнимает молоденькую проводницу и говорит ей: